чаще всего, если проститутку вдруг убивали или избивали, оказывалось, что это сделал ее друг, а вовсе не клиент. В те дни среди проституток не было несовершеннолетних, и полиция считала тружениц квартала своими лучшими подругами; полиция знала все или почти все, что там делалось.
Одним прекрасным, почти весенним утром Джек и Алиса отправились в полицейский участок на Вармусстраат вместе с Элс и Саскией. С Алисой говорил приятного вида полицейский по имени Нико Аудеянс. Это Саския его вызвала — потому что именно он первым прибыл на Блудстраат оба раза, когда с ней случались неприятности. Джек был несколько разочарован, ведь Нико вышел к ним одетым в гражданское, а не в полицейскую форму; но важно было не настроение Джека, а то, что Нико был всеобщим любимцем в квартале красных фонарей, и не просто хорошим знакомым для проституток, но полицейским, которому они доверяли, как никакому другому. Ему было или чуть меньше тридцати, или совсем чуть-чуть за тридцать.
На вопрос, есть ли у Алисы друг, она ответила "нет", но Нико засомневался в ее искренности.
— Вот как, значит, нет. А для кого же ты тогда поешь, Алиса? — спросил он.
— Это мой бывший друг, — сказала Алиса, сделав ударение на "бывший", и положила руку Джеку на шею. — Он Джеков папа.
— С нашей точки зрения он подпадает под понятие "друг", — вежливо, но твердо сказал ей полицейский.
Кажется, в этот миг Элс сказала примерно так:
— Нико, это же всего на один вечер, максимум одну ночь.
Кажется, Алиса добавила:
— И я вовсе не собираюсь принимать клиентов, я просто буду сидеть в витрине или стоять в дверях и петь.
— Алиса, если ты станешь всем отказывать, кое-кто может и рассердиться, — заметил Нико.
Тут, наверное, вступила Саския:
— Кто-то из нас будет поблизости, или я, или Элс. Если Алиса будет в моей комнате, я буду следить за ней, если она будет у Элс, то Элс.
— Хорошо, а где будешь ты, Джек? — спросил Нико.
— Он будет или со мной, или с Элс! — недовольно ответила Саския.
Нико Аудеянс покачал головой:
— Мне все это очень не нравится, Алиса, такая работа не для тебя.
— Как это так, я же пела в хоре, — ответила Алиса.
— Квартал не место, чтобы петь молитвы, — возразил полицейский.
— Ну тогда, может, ты заглянешь разок-другой, — предложила Саския. — На всякий случай, если вдруг вокруг Алисы соберется толпа.
— Она, вне всякого сомнения, соберется, я готов спорить, — усмехнулся Нико.
— Ну и что? — сказала Элс. — Вокруг новых девчонок всегда собирается толпа.
— Штука в том, что толпа потом расходится — но только если новая девчонка берет клиента и уводит его за занавеску, — возразил Нико Аудеянс.
— Я же сказала, клиентов брать не буду, — наверное, ответила тут Алиса.
— А знаешь, иногда легче согласиться, чем сказать "нет", — вставила Саския. — Взять хоть девственников — с ними обычно очень весело.
— А еще они не отнимают у тебя много времени, — улыбнулась Элс.
— Не надо при Джеке.
— Только запомни, Алиса: твоим девственникам должно быть нужное количество лет, — нахмурил брови Нико Аудеянс.
— Спасибо вам большое, — сказала Алиса напоследок. — Если вы вдруг захотите сделать себе татуировку...
Она оборвала себя; наверное, решила, что предложение сделать бесплатную татуировку полицейский сочтет за взятку. А он был отличный парень, этот Нико Аудеянс — голубоглазый, на левой щеке небольшой шрам в виде перевернутой буквы "Г".
Выйдя из участка, Алиса поблагодарила Элс и Саскию за помощь — без них она ни за что бы не получила в полиции разрешения стать на один вечер проституткой.
— Я просто решила, что нам будет проще уговорить Нико дать тебе разрешение, чем отговорить тебя от этой затеи, — объяснила Саския.
— Саския в своем репертуаре, она всегда выбирает путь наименьшего сопротивления, — сказала Элс. Все три женщины громко рассмеялись. Они шли по улице на голландский манер, шеренгой, взяв друг друга под руки, Алиса посередине, а Элс вела Джека.
Улица Вармусстраат служила одной из границ квартала красных фонарей. Джек с мамой шли домой, в отель "Краснапольски". Элс и Саския намеревались помочь Алисе выбрать нужную одежду — она хотела выходить на панель только в своем. Саския говорила, что Алисины юбки не годятся для Блудстраат, да и все ее блузки с неправильным вырезом, слишком закрытые, а надо такую, как у Элс, она же знает, как привлекать нуждающихся в совете на улице Стоофстеег.
Часам к одиннадцати утра они оказались на углу улицы Синт-Анненстраат. На посту стояла всего одна проститутка, но она узнала их издали, помахала им рукой, они помахали в ответ. Пока они смотрели на Синт-Анненстраат, выяснилось, что по Вармусстраат им навстречу шагает не кто иной, как Якоб Бриль; времени скрыться от него у них не было, да и ему было некуда деться — девушки все так же шли стеной, уцепившись друг за друга. Он что-то громко крикнул им по-нидерландски — то ли выругался, то ли проклял их на веки вечные. Саския что-то рявкнула ему в ответ. Бриль понял, кто перед ним, хотя на Саскии с Элс не было "спецодежды", — роттердамский татуировщик знал всех тружениц квартала в лицо.
Женщинам пришлось опустить руки и расступиться, чтобы дать Брилю пройти; наверное, в тот день его впервые заставили остановиться посреди квартала красных фонарей. Разумеется, он узнал и Алису, она стояла между Элс и Саскией, прямо у него на дороге. Мальчика Бриль не видел, точнее, смотрел сквозь него, казалось, Джек для Бриля — человек-невидимка.
— Знай, у Господа тебе уготована такая же судьба, как тем, с кем ты водишь дружбу! — провозгласил Якоб Бриль, обращаясь к Алисе.
— Я обожаю всех, с кем вожу дружбу, — ответила Алиса.
— И почем тебе знать, какая у Господа для кого уготована судьба! — сказала Элс Брилю.
— Никто не знает, что там себе думает Господь, — добавила Саския.
— Он видит все, даже мельчайшие грехи! — возопил Бриль. — Он помнит каждое прелюбодеяние!
— Подумаешь, великое дело! Это все мужчины помнят, и с большой точностью, — открыла ему глаза Элс.
Саския пожала плечами:
— Наверное, а вот я почему-то забываю.
Якоб Бриль заторопился прочь от них вниз по Синт-Анненстраат, с видом кошки, гонящейся за мышью, они же глядели ему вслед. Одинокая проститутка пропала — должно быть, заметила, что Якоб направляется к ней.
— Вот и причина, по которой мне надо бы убраться с улицы до полуночи, — сказала Алиса. — Я вообразить боюсь, что будет, если Якоб увидит, как я сижу в витрине и пою гимны.
Она громко рассмеялась тем самым резким смехом, который, как хорошо знал Джек, всегда переходит у мамы в рыдания.
— Есть и другие причины убраться с улицы до полуночи, посерьезнее Якоба Бриля, — сказал кто-то, то ли Элс, то ли Саския.
Они вышли на площадь Дам.
— Что такое прелюбодеяние? — спросил Джек, когда они подошли к отелю.
— Это такое слово, означает то же самое, что "давать совет", — ответила Алиса.
— Но очень хороший совет, — сказала Саския.
— Уж во всяком случае, остро необходимый, — добавила Элс.
— А что такое грех? — спросил Джек.
— Что угодно, — ответила Алиса.
— Бывают хорошие грехи и плохие грехи, — сказала Джеку Элс.
— Не может быть! — сделала круглые глаза Саския, удивившись не меньше Джека.
— Ну, я хочу сказать, бывают хорошие советы, а бывают и плохие, — объяснила Элс. Джек пришел к выводу, что грех — более сложная штука, чем прелюбодеяние.
Войдя в номер, Алиса сказала сыну:
— Главное в грехе это вот что, Джек, — одни люди думают, что эта штука очень важная, а другие думают, что ее и вовсе не существует.
— А ты как думаешь? — спросил мальчик. Кажется, в этот миг Алиса споткнулась, хотя вроде бы было не обо что; она просто вдруг ни с того ни с сего начала падать, хорошо, Элс ее поймала.
— Чертовы шпильки, — сказала Алиса, только вот ведь какая штука: туфли на ней были без шпилек.
— Послушай-ка меня, Джек, — перехватила инициативу Саския. — Нам тут нужно кое-что сделать, подобрать твоей маме правильную одежду, это очень важно. Поэтому будь добр, не отвлекай нас — грех слишком сложная штука, чтобы обсуждать его, выбирая одежду.
— Но мы обязательно поговорим про это потом, — успокоила мальчика Элс.
— Да-да, только без меня. Дождитесь, пока я начну петь, — сказала Алиса, но Элс уже тащила ее к шкафу.
Саския тем временем рылась в Алисином комоде, вынула оттуда лифчик — для Саскии ну невозможно велик, а для Элс явно мал. Саския сказала что-то по-нидерландски, Элс рассмеялась.
— Моя одежда вас разочарует, — сказала Алиса проституткам.
Насколько помнил Джек, после этого мама перемерила буквально весь свой гардероб. При Джеке Алиса всегда следила затем, чтобы быть прилично одетой — он никогда не видел маму ни голой, ни полуобнаженной, и в те полтора часа в "Краснапольски" он впервые увидел маму, на которой были только трусики и лифчик, и то она обхватывала себя руками, прикрывая грудь и живот. Правду сказать, Джек больше смотрел на Саскию и Элс, чем на маму, они все время прыгали вокруг Алисы, одевая и раздевая ее и не замолкая ни на минуту. За чем другим, а уж за советом эти две дамы в карман не лезли.
Наконец нашли нужное платье, Джеку показалось, что оно чересчур простое, хотя очень красивое, точь-в-точь как его мама — простая и очень красивая, особенно если сравнивать с тем, как одевались женщины в квартале красных фонарей. Платье было черное, без рукавов и почти без выреза, не очень обтягивающее, но точно по фигуре.
У Алисы не было настоящих шпилек, но она нашла у себя туфли на среднем каблуке (она-то сама считала, что для нее это высокий каблук), а еще надела жемчужное ожерелье. Оно принадлежало ее маме, папа подарил его Алисе, когда она отправилась из старой Шотландии в Новую. Алиса считала, что жемчуг искусственно выращенный, но наверняка не знала, впрочем, это было и не важно — так много ожерелье для нее значило.
— Я не замерзну в платье без рукавов? — спросила Алиса Элс и Саскию; те тут же нашли в шкафу черный шерстяной кардиган.
— Он мне мал, я не могу его застегнуть, — пожаловалась Алиса.
— И не надо, — сказала Элс, — просто надень, если рукам станет холодно.
— Да-да, распахни его как следует, а руки опусти, — поддакнула Саския и показала Алисе, как это надо делать. — Если женщина выглядит, будто немного замерзла, мужчинам она кажется сексуальнее.
— Я не хочу выглядеть сексуально, — ответила Алиса.
— А что значит "сексуально"? — спросил Джек.
— Когда женщина выглядит сексуально, мужчины сразу понимают, что она может дать им очень хороший совет, — объяснила Элс.
Проститутки трудились над Алисиной прической, а нужно было еще решить насчет помады и косметики.
— Не хочу ни помады, ни косметики, — сказала Алиса, но они и слушать не хотели.
— Поверь мне, без помады никак нельзя, — сказала Элс.
— Да-да, и потемнее, — сказала Саския. — И еще тени для глаз.
— Я ненавижу тени для глаз! — едва не заплакала Алиса.
— Ты же не хочешь, чтобы Уильям заглянул тебе в глаза и узнал тебя, правда? — спросила Элс. — Это если предположить, конечно, что он вообще появится.
Эта мысль успокоила Алису, и она позволила накрасить себя.
Джек просто следил за тем, как меняется мама. Черты ее лица стали резче, словно высечены из камня, выражение губ — бесстрашнее, но самым странным была тьма вокруг глаз; казалось, у нее умер кто-то из близких и теперь она единственная, кто стоит между Джеком и смертью. Плюс ко всему мама стала выглядеть куда старше своих лет.
— Ну как я выгляжу? — спросила Алиса.
— Сногсшибательно! — ответила Саския.
— Да какая там толпа, я не я буду, если весь, я говорю, весь город не сбежится на тебя посмотреть, — заявила Элс. Кажется, впрочем, эта мысль не очень-то обрадовала Алису.
— Джеки, теперь ты мне скажи, как я выгляжу? — спросила мама.
— Ты очень красивая, — сказал он, — но на маму мою не похожа.
Это ее обеспокоило.
— С моей точки зрения, ты та же Алиса, что была, — уверенным тоном сказала Саския.
— Ну разумеется, еще бы, — поддакнула Элс. — Джек, мы просто сделали так, что твоя мама стала немного таинственнее.
— А зачем мне быть таинственнее? — спросила Алиса.
— Элс хочет сказать, мы решили немного тебя замаскировать, — объяснила Саския.
— Понимаешь, Джек, нам надо было немного замаскировать в твоей маме маму, — добавила Элс.
— Ведь только тебе позволено видеть в ней свою маму, правда же, — сказала Саския и взъерошила Джеку волосы.
— Спасибо, чувствую, все будет отлично, — сказала Алиса и отошла от зеркала, не обернувшись.
Амстердамский квартал красных фонарей меньше, чем представляют себе туристы. Просто в нем такая паутина мелких улиц и улочек и в горячие часы там такая толпа народу, что те, кто попадает туда в первый раз, чувствуют себя словно в лабиринте, и им кажется, будто дома с проститутками в витринах и дверях уходят в бесконечность. На самом же деле из конца в конец — от Дамстраат до Зеедейк — квартал можно пройти шагом за десять минут, а от Аудекерк до комнаты Саскии на Блудстраат, а равно от комнаты Элс до Стоофстеег — менее пяти минут пешком.
Субботним вечером новость о новой девчонке распространилась быстро, мол, появилась какая-то новенькая, на вид не проститутка, стоит то на Стоофстеег, то на Блудстраат и поет что-то, вроде церковный гимн. Не прошло и часа, как весь квартал только о ней и говорил. Еще до заката пожилые дамы с Аудекерксплейн взяли друг друга под руки и отправились послушать своими ушами, как поет Дочурка Алиса. Пришли Аня с Аннелис и Гадкой Нандой, и Катя со Злючкой Анук, и Миссис Мис, ближе к ужину появились Рыжая Роос и Старуха Иоланда. Пожилые проститутки ничего не говорили и слушали недолго. Они надеялись увидеть, как по-дурацки выглядит Алиса на панели, но оказалось, что если у красивой женщины к тому же еще и красивый голос, она никак не может выглядеть по-дурацки.
На мужчин, проходивших мимо, Алисино пение действовало так же сильно, как звон браслетов на руке у Саскии, однако от Алисы все получали отказ. Да, она была женщина и стояла в витрине, где стоят проститутки, и все же отрицательно качала головой каждому, кто бросал на нее вопросительный взгляд;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20