— спросил Адриан, оторвавшись от письма.Анка, уже накромсавшая колбасы и хлеба, завершила сервировку стола и отрицательно помотала головой.— Она болела. Тут от него лет семь назад грузин приезжал, заходил. Посидел с ней, поговорил — и ушел.— Грузин?— Такой в годах. Лысый. С усами.— А он никакого адреса не оставлял?Анка задумалась, потом выдвинула ящик комода, покопалась там и радостно подняла над головой тетрадный лист.— Оставил. Руку-то не тяни, не тяни. Сейчас посидим, выпьем, поболтаем о том, о сем, потом отдам. Ну что, мужчина, ухаживай за мной, ухаживай.Но дожидаться, пока Адриан начнет за ней ухаживать, Анка не стала, сунула Адриану в руку кусок хлеба с колбасой, подняла рюмку и, сказав «За все хорошее», лихо ее опрокинула. Потом положила голову на руки и уставилась на Адриана.— Слышь, — сказала она, — а этот Иван Диц, он тебе кто?— Родственник, — признался Адриан, — очень дальний родственник. Я даже точно не знаю, как это называется по-русски. Мой прадед был родной брат его деда.— А чего ты его ищешь?Адриан удивился. Он искал Ивана Дица, потому что ему про него сказал отец. Потому что он был родственником. И больше ни почему.Анка сверлила Адриана взглядом, а потом неожиданно подмигнула.— Найдешь его — и что?— Не знаю, — сказал Адриан. — Скажу, что я его родственник. Может быть, ему нужно помочь. Может быть, он захочет приехать к нам в Штаты, познакомиться с моим отцом.— А ты всех родственников в гости приглашаешь?— У меня больше нет родственников, Анка.— А я?— Ты?— А что тут такого? Бабка, между прочим, замужем не была. Так что от кого папашка мой народился, это вопрос. Он у меня сорок седьмого года, а твой Иван Диц в Сибирь поехал в сорок шестом. Вполне при таком раскладе может оказаться, что ты — мой братишка, какой-нибудь там четвероюродный. Седьмая вода на киселе. Кузен-кузнечик. Если этот Иван Диц признает, что папашку моего он заделал.Такого поворота в разговоре Адриан не ожидал. Никак не предполагал он, что может оказаться в родстве с самарской стриптизершей, желающей стать режиссером эротического театра. Поэтому он уронил на пол кусок колбасы, покраснел и глупо улыбнулся.— В общем, так, — подвела итог Анка. — Поедешь искать своего родственничка — я с тобой. Нечего тебе одному по Сибири мыкаться. Пропадешь еще. В Сибири закон — тайга, медведь — хозяин. Со мною целей будешь. А там разберемся. Если он мой дед, глядишь, и породнимся.В течение следующих четырех дней Анка следовала за Адрианом неотлучно, она по утрам встречала его в холле гостиницы, отгоняла нищих, а по вечерам провожала до самого номера, отшивая по дороге привязчивых самарских проституток. Следила, что и где Адриан ест, стояла у будки переговорного пункта, откуда Адриан звонил домой, кутала ему горло шарфом, раскрывала зонтик, когда шел дождь, заботливо спрашивала, не нужно ли ему в туалет, и сопровождала до дверей. И непрерывно говорила, от чего у Адриана даже началось нечто вроде нервного тика.За эти дни он узнал, в какой школе училась Анка, как звали всех ее учителей, с какими мальчиками ходили ее подруги, кому из них удалось выйти замуж и родить, а кому нет, про три курса педагогического техникума и полгода челночного бизнеса, про идиота папашку, рехнувшегося на своих книжках и перебивающегося с хлеба на воду, про работу официанткой в пивной и про бар в той же гостинице «Волга», где ее снимали случайные клиенты, про неудачную организацию туристической фирмы и вполне удачную торговлю чудодейственными вьетнамскими мазями для улучшения цвета лица, про хозяина ночного ресторана Егора и его друзей, — про корабли и башмаки, про королей и капусту, — про нелегкую судьбу героев «Санта-Барбары» и любимую певицу Мадонну, про Пугачеву и Киркорова, Ельцина и Брежнева, про волжских осетров и пиво «Жигулевское», про певца Талькова и актера Шварценеггера, про тупых чукчей, хитрых евреев, щедрых грузин, прижимистых эстонцев и ленивых русских, про сволочей-мужиков и несчастных баб, про пьяных врачей и ширяющихся пацанов, про жар-птицу и золотую рыбку, Емелю и щуку, Илью Муромца и бабу-ягу, про Чернобыль и Юрия Гагарина.Она начинала говорить сразу же, как только Адриан появлялся в поле ее зрения, хватала его под руку и вела, заглядывая Адриану в лицо и вдавливаясь в него тяжелой налитой грудью. Она не брала у него денег, напротив — постоянно сама старалась заплатить, вытаскивая мятые купюры и мелочь из висящего на шее кожаного кошелька. Она забрала у него паспорт и по каким-то своим каналам купила билеты на самолет до Мирного, куда, даже в новейшие демократические времена, иностранцам ходу не было.Странным образом, Анка напоминала Адриану забытую в Москве госпожу Икки, хотя решительно никакого сходства между ними не обнаруживалось. Госпожа Икки была маленькой и расплывчатой, а Анка — большой и крепко сбитой, госпоже Икки было за пятьдесят, а Анке — чуть за двадцать, на госпоже Икки одежда, включая и знаменитое страусовое боа, болталась, как рубище, а Анка выпирала из кожаной юбки и ушитой до полного облегания белой блузки, как из второй кожи, госпожа Икки была серой и невзрачной, а Анка — неприлично яркой, подобно райской птице или негритянской певичке из новоорлеанского бара. Может быть, все дело было в отношении к Адриану — наседочном, оберегающем, болезненно материнском, именно болезненном, потому что родная мать относилась к Адриану куда менее трепетно.Когда Адриан находился рядом с Анкой, у него возникало странное ощущение пребывания в материнской утробе, где не надо ни заботиться о пропитании, ни даже дышать, поскольку все необходимое поступает в его организм по невидимой, но прочной пуповине, где нет страха и чувства чужеродности, где его со всех сторон окружает немного пугающее, но уютно засасывающее месиво, темное, влажное, теплое, чавкающее, пахнущее фермой и размокшей от дождя глиной.Вот это столь неожиданно возникшее понимание абсолютной защищенности и сыграло главную роль в принятии решения о поездке вместе с Анкой. И хотя ее притязания на родство были совершенно смехотворны, иногда Адриан представлял себе Анку в их американском доме, в кресле напротив отцовского, рядом с камином. И в эту минуту ему казалось, что окна их дома выходят не на серый от дождя Гудзон, а на раскрашенный во все цвета радуги и жизнерадостно вопящий Кони-Айленд.Успокоенный тихим сопением Анки, Адриан осторожно достал из кармана переднего сиденья полученный от отца желтый конверт. Он дважды изучил его содержимое, но так и не смог окончательно поверить в эту фантастическую историю.В конце сороковых годов фирма «Юнайтед Принтерс» в очередной раз затеяла аукционную распродажу своих архивов. Среди прочего, за один доллар был продан старый русский контракт, по которому Омское правительство обязалось заплатить фирме четырнадцать миллионов долларов по предъявлении надлежащим образом подписанных документов о получении груза русских банкнот. Обеспечением оплаты служили золотые слитки, находящиеся в банке «Ферст Бостон» и подлежащие передаче фирме, если оплата не произойдет в течение трех дней с момента представления в банк документов. Фирма «Юнайтед Принтерс» изготовила банкноты, погрузила их на военно-морской угольщик «Афакс» и отправила из Сан-Франциско во Владивосток. Затем произошли уже известные нам события, в результате которых угольщик вернулся в Штаты без груза и без документов.Смириться с потерей четырнадцати миллионов в «Юнайтед Принтерс» никак не желали. Но и банк «Ферст Бостон», отнюдь не уверенный в долговечности большевистской власти, золотые слитки отдавать не стремился. Возникла юридическая коллизия. Адвокаты «Юнайтед Принтерс» кричали про обстоятельства непреодолимой силы, а адвокаты банка в ответ только пожимали плечами. Потом в эту историю впутались еще и советские дипломаты, получившие из Кремля приказ вернуть на Родину вывезенный белогвардейцами золотой запас.Был большой шум.Закончилась вся эта суматоха тем, что большевикам в возврате золота было отказано раз и навсегда. Золото осталось в банковском хранилище, но принято было решение, ввиду неустановления настоящего собственника, начислять на депозит надлежащие проценты, каковые, вместе с исходной суммой депозита, подлежат выплате собственнику, буде таковой когда-нибудь да обнаружится. Таковых собственников теоретически могло быть всего два — Омское правительство и фирма «Юнайтед Принтерс». Но Омское правительство приказало долго жить и не оставило завещания, значит, остается только «Юнайтед Принтерс». В подтверждение своих прав «Юнайтед Принтерс» может либо предъявить документы о получении груза тем же самым Омским правительством, либо иным способом доказать высокому суду, что со стороны «Юнайтед Принтерс» контракт был добросовестно исполнен. Например, продемонстрировать суду сам груз или существенную его часть.Вооружившись этим решением, адвокаты «Юнайтед Принтерс» бросились на штурм советского посольства. Они почему-то были уверены, что здесь возможна сделка: русские находят и привозят в Штаты изготовленные для Колчака банкноты, а «Юнайтед Принтерс», получив из банка золото, честно делятся с Советами. Например, выплачивают им десять процентов комиссии плюс накладные расходы.Однако же окопавшаяся в Кремле советская власть представляла себе эту сделку по-другому. Советская власть, которой было совершенно наплевать на мнение капиталистического американского суда, рассматривала колчаковское золото, как свою собственность и за содействие в его возврате вполне готова была, в свою очередь, заплатить «Юнайтед Принтерс» те же десять процентов комиссии, но без всяких накладных расходов.Меньшее советскую власть никак не устраивало. Обнаружив же, что озвученные благородные условия для «Юнайтед Принтерс» не подходят, советская власть сухо известила американский суд, что никаких колчаковских банкнот она не знает и знать не хочет, что какой-то угольщик действительно крутился у восточных берегов Советского Союза и даже был задержан по подозрению в содействии интервентам, но кто его разгружал и разгружал ли вообще — неизвестно. Вполне даже возможно, что никаких банкнот и в природе не было, а просто проходимцы из «Юнайтед Принтерс» решили прикарманить чужие деньги.Эта история попала в прессу, какое-то время фирма «Юнайтед Принтерс» занималась отмыванием своей репутации, а потом тогдашний глава фирмы, которому надоело отбиваться, приказал списать четырнадцать миллионов на убытки и забыть.А еще потом, уже при распродаже архивов, дедушка Диц, который этими самыми архивами и заведовал, на совершенно законных основаниях приобрел за один доллар старый контракт и все права на него. Что и было обнаружено папой Дицем при очередной ревизии семейных документов.Получалось, таким образом, что семье Дицев вполне могут достаться и четырнадцать миллионов золотом и набежавшие за почти восемьдесят лет сложные проценты. Адриан несколько раз пытался посчитать, но у него все время получались разные цифры — от семидесяти двух миллионов с мелочью до ста шестидесяти восьми.А чтобы получить эти деньги, всего-то и надо было найти и доставить в Соединенные Штаты, как было решено судом, «либо сам груз, либо его существенную часть».— Левон Ашотович, Левон Ашотович, — теребила командира корабля стюардесса Жанна, — это и вправду он. Я сейчас мимо проходила, заглянула ему через плечо. Он какие-то бумаги читает — на английском. Точно он.— Я же тебе говорил, Жанна, — ответил Левон Ашотович. — У меня глаз наметанный. Иди в салон, стой рядом и присматривай за ним. Если что — сразу сигнализируй. Глава 36Государственное дело — Докладывайте, — сказал полковник Крякин, сдвигая пухлую папку с документами на край стола. — Как сейчас обстоят дела.— В Самаре он первым делом начал интересоваться грузом «Афакса», — начал майор Федор Васильевич Усков. — В соответствии с планом ему было сообщено абсолютно все о судьбе груза, в том числе и теперешнее его местонахождение. Мы ожидали, что, долетев до Иркутска, он двинется дальше в Кандым, где его уже должны были встречать. Но он повернул на Мирный. Денис сообщает, что в Мирном у него проживает дальний родственник. Диц Иван Иванович. Из Самары объект вылетел в сопровождении некой Трубниковой Анны Сергеевны, без определенного рода занятий. В приобретении ею билетов до Мирного нами было оказано негласное содействие.— Адрес Дица в Мирном установили?— По нашим даннъш, Иван Диц выехал из Мирного три месяца назад. До этого числился комендантом общежития СМУ-три по адресу Комсомольская четыре, где и проживал в служебном помещении. Вот на него справка. Обратите внимание, товарищ полковник, в пятьдесят шестом его как раз из Кандымского лагеря выпустили, потом он бичевал в Якутске, далее два года в Айхале, затем Ленек, а потом уже Мирный.— Как он с такой биографией в коменданты попал — выяснили?— Никак нет, товарищ полковник. Не выяснили.— Выясните. Кто в Мирном может про него знать? С кем встречался? С кем дружил?— Так точно, товарищ полковник. Был дружен с заведующим отделением городской поликлиники Джалагония Георгием Виссарионовичем. Из бывших заключенных. Отбывал срок за умышленное убийство в составе организованной преступной группы. В восемьдесят втором освобожден.— Наблюдение установили?— Так точно, товарищ полковник. Установили немедленно.— Значит так, Федор Васильевич. Все передвижения — под круглосуточный контроль. Из виду ни на секунду не терять. С начальником Кандыма связались?— Постоянно на связи.— У них все в порядке?— Так точно. Немного попорчено, конечно. Все-таки в работе было, да и мыши…— Указания передали?— А как же!— Еще раз повторите. Они когда снег ждут?— Сибирь, товарищ полковник. Не угадаешь. Но думаю, что со дня на день.— Вот. Под вашу личную ответственность, Федор Васильевич. Чтобы он туда попал до снега. Иначе сорвем операцию. Нечего ему в Мирном прохлаждаться. Поняли меня?— Так точно, товарищ полковник. Понял.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40