Самое время наступать!А приказа все не было.Люди устали ждать. По правде, они устали и от занятий, от тактических учений, которые следовали друг за другом, практически без передышек. Ази не терял ни часа, ни минуты, не пренебрегал ни одной мелочью, и строевая подготовка сменялась изучением материальной части, изучение – тревогой, марш заканчивался «боем», "бой" – теорией, теория – политинформацией, а за ней следовало построение, смотр и снова занятия.Белорусские леса были хорошо знакомы Асланову еще до войны. Тут с бойцами стрелкового взвода, которым тогда командовал, частенько проводил он занятия, да иногда на охоту изредка хаживал. Да и сейчас, едва выдавалась свободная минута, он садился за руль своей машины, усаживал рядом шофера и выезжал в окрестности подышать лесными запахами, полюбоваться зеленеющими полями. Но времени все меньше и меньше было, и теперь он едва урывал минутку, чтобы освежить в памяти академическую премудрость, заглянуть в наставления.За этим занятием и настиг его телефонный звонок. Ази взял трубку.– Алло, я слушаю. Добрый вечер. Да, это я, товарищ генерал… Ну, слава богу, пришла, наконец-то, и наша очередь.Никто не знал, когда начнется наступление, но к переднему краю с вечера до утра шли и шли войска, появлялась техника и исчезала в лесах.Бригада Ази Асланова стояла в тылах. Чтобы выйти к переднему краю, следовало совершить молниеносный бросок; командиры получили приказ приготовиться к этому броску.Ждали только сигнала.Ожидание изматывало. Устав от всех хлопот и от этого ожидания, Гасанзаде, весь день ходивший по ротам, проверяя их готовность, прилег в своей землянке и тотчас уснул.Но спал он чутко и вскочил, едва его кто-то позвал: "Капитан!", и потянулся за гимнастеркой и сапогами.У входа стоял подполковник Пронин.Гасанзаде оделся, обулся, застегнул воротник.– Я вас слушаю, товарищ подполковник.– Извини, что разбудил. Я к тебе пришел по делу, которое считаю очень важным.Гасанзаде протер сонные глаза.– Садитесь, пожалуйста.– Ничего, насиделся. Постою. Так вот, капитан, я, должен попросить у тебя прощения.– Не понял вас, товарищ подполковник. Я или вы должны просить прощения? За что?– Я. Я должен получить твое прощение. Ты знаешь, что с часу на час мы ждем приказа о выступлении. Может быть, приказ придет через пять минут. Нам укажут пункт и рубеж, с которого мы с ходу уйдем в бой. Ты человек военный, фронтовик не сегодняшний, и прекрасно понимаешь, что каждая операция, каждый бой потребует жертв. Без них редко какой бой обходится. И кто знает, кому что суждено в этом бою. Может случиться так, что меня, либо тебя не будет в живых…– Напрасно вы об этом. Давайте не будем перед наступлением говорить о смерти.Пронин сел, положил руку на колено Гасанзаде.– И вот я хочу, чтобы между нами было сказано все. Хочу вытащить занозу из сердца. И давно намереваюсь это сделать, искал только случая. За этим и пришел. Если сейчас мы не поговорим в открытую, я не смогу уйти в бой со спокойным сердцем. Все эти дни, что бы ни делал, куда бы ни пошел, все об этом думаю, и все время ты мельтешишь перед моими глазами.– Извините, я все-таки не пойму, о чем вы?– Сейчас поймешь. Я русский человек, Фируз, а русские не любят лукавить, не боятся сказать правду и признать свои ошибки. Я долго размышлял над тем, что ты сказал мне в тот свой приход… Что скрывать, сначала я многому не поверил, но потом убедился, что ты был искренен, и ты был прав…– Я думал, что мы к этой теме больше не вернемся…– К той теме возврата нет! Я о другом. Дослушай до конца. Не исключено, что когда ты узнаешь, о чем речь, не сможешь простить меня.Снаружи послышались голоса; замолчав, они прислушались. Менялись часовые.– Это не очень приятно – говорить о своих грехах, Фируз. Но надо. Если я не скажу о той несправедливости, которую допустил по отношению к тебе, я перестану себя уважать…Видно, Пронин не решался без оговоров, прямо сказать то, что хотел сказать, но эти оговорки встревожили Гасанзаде, и он замолчал, выжидательно глядя на Пронина.– Ты помнишь, Фируз, когда состоялись первые награждения за Сталинград. Так вот, большинство наградных листов и других документов составил я… Ты тогда ничего не получил. Почему? Да потому что я написал холодную, невыразительную характеристику, а из описания боя, в котором ты отличился, нельзя было понять, что же тобой все-таки сделано? И от награждения воздержались. Асланов очень удивился, хотел было переговорить со штабом, но я переубедил его – будет, мол, еще случай, бой не последний, успеет Гасанзаде отличиться…Пронин достал папиросу, закурил…– Вот все, что я хотел тебе сказать. Теперь ты знаешь, как много весит хорошее, теплое слово; и сколько весит холодное… Считай, что я украл у тебя этот орден. Хорошо, что ты жив, заслужил другой. А если бы выбыл из строя?Гасанзаде молча слушал Пронина.– Не скажу, – заговорил он, наконец, – что я не был обижен, уязвлен и так далее… Но что жалеть о том, чего не получил? Забудем это. Что было было, и стоит ли к этому возвращаться?– Не говори так, Фируз. Было, и этого не вычеркнешь. Этого я не смогу, себе простить никогда. И тебе вред причинил, и Ази Ахадовича ввел в заблуждение. Злоупотребил доверием, которое он мне оказывал. И вот сейчас намерен пойти и все ему рассказать.– Я бы не советовал делать это, товарищ подполковник. Лучше, если генерал вообще не узнает об этой истории.– Но ведь…– Это же касается нас двоих. Вы высказали все, я все знаю… Понял, почему так получилось. Претензий не имею. Ну, и все. Если бы от ваших признаний Асланову могла быть какая-то польза, тогда другое дело. А вдруг возникнут осложнения между вами? Зачем они, особенно накануне боя? Главное, вы сами себе сознались, что были неправы.– Не скажу, не успокоюсь.– А вы успокойтесь. Генерал вам скажет то же самое, что и я. Лучше дайте вашу руку, и забудем об этой неприятности.Пронин не сказал больше ни слова. Протянул руку Гасанзаде. Тот крепко пожал ее, по-товарищески. Подполковник надел шапку:– Ну, спасибо, капитан. Очень сожалею, что не знал тебя ближе, и только сейчас понимаю, что ты за человек. Глава восьмая 1 В конце июня войска фронта перешли в наступление. 24 июня танковая бригада Асланова вошла в прорыв и, продвигаясь вперед, подавляя огневые точки врага, стала успешно прокладывать дорогу нашей пехоте. Обойдя с тыла и разгромив немецко-фашистские части на станции Толочин, танкисты стремительно ринулись дальше. Той порой наша пехота добивала врага на улицах Толочина. Новый приказ нагнал бригаду во время преследования отступающих немцев: бригада должна встретить вражеские части, отходящие на Борисов, остановить и разгромить их еще до подхода к реке Березине. Цели немцы смогут прорваться и переправиться на ту сторону, хлопот с ними будет немало.– Не прорвутся, – сказал Асланов.По данным разведки, отступающая колонна немецкой пехоты имела множество машин, бронетранспортеров, ее «вели» и сопровождали танки. Немцы шли форсированным маршем, торопясь добраться до Борисова. Железная дорога Орша-Минск была разрушена нашей авиацией и партизанами, войска противника отходили по шоссейным дорогам. Отступающим на Борисов благоприятствовало то, что дорога шла лесом, это давало возможность прятаться от налетов авиации, а танки, прикрывавшие отход, могли сдерживать натиск наших войск. Танки Асланова, преследуя немцев, все время натыкались на огонь их танков, а немецкая пехота той порой почти бежала в сторону Березины.– Григориайтис, не вылезай вперед! – передал комбату Асланов. – Держись на расстоянии, не подставляй себя под снаряды.– Уйдут, товарищ генерал! – кричал комбат.– Не уйдут! – успокоил его Асланов. – Ты только из виду их не упускай, бей при удобном случае. Так, хорошо, Гасанзаде, ты меня слышишь? Начинай!В распоряжении Гасанзаде находились взвод мотоциклистов и артиллерийская батарея. Обойдя противника, батальон неожиданно преградил ему путь спереди; немецкая колонна оказалась захлопнутой на лесной дороге, где танки и бронемашины были лишены возможности маневрировать, и аслановцы принялись громить противника. Танки Григориайтиса и Гасанзаде сдавливали колонну с двух сторон, вели меткий уничтожающий огонь; от убийственного огня артиллерийской батареи вспыхивали машины, солдат, кидавшихся в стороны, настигали пули мотоциклистов и автоматчиков. И все-таки немцы сорганизовались, залегли по обочинам дороги, в кустах по опушке леса и открывали ответный огонь. Вперед поползли «фаустники», а с ними шутки плохи. Бой принял такой ожесточенный характер, что люди потеряли счет времени, оглохли от выстрелов и взрывов, и потери с обеих сторон росли.Изменение в ход боя мог внести ввод новых сил, а сделать это было невозможно. Нужен рывок батальонов Гасанзаде и Григориайтиса навстречу друг другу.Но не тут-то было! Передний танк Илюши Тарникова был остановлен огнем немецкого танка, который бил из-за машин. Что было в машинах? Груды снарядных ящиков. Но пустые ящики фашисты никогда не потащили бы с собой в этой суматохе, подумал Тарников. "Ну, сейчас я покажу вам кузькину мать!.." – сказал он про себя и навел орудие на грузовик, стоявший в середине колонны.От мощного взрыва вздрогнула земля, раскатилось по лесу эхо. Снаряды в ящиках взрывались, один взрыв порождал другой, и было такое чувство, что началось землетрясение.На месте машин дымились кучи дерева и железа. На ветвях деревьев вдоль дороги повисли куски тлеющей резины, обрывки солдатских мундиров; на одном дереве висела лошадиная нога, и с нее капала кровь…Тарников, не теряя мгновенья, повел свою машину вперед, стал теснить противника.Бой продолжался весь день, и не стих даже в сумерках, хотя наступающая темнота затрудняла боевые действия. Тем не менее танк Колесниковых «Волжанин» двумя снарядами поджег немецкий бронетранспортер, потом, заметив скопление вражеских автоматчиков, танкисты рассеяли их пулеметным огнем, но при этом проглядели вражеское орудие; первым же выстрелом сорвало гусеницу…– Полад, видишь? – спросил Терентий. – Вон они, перебегают от дерева к дереву, к нам. подбираются.– Вижу, – Полад взял немцев на прицел.– Что делать? – спросил Терентий. – На полдороге остановили… Придется вылезать…Полад разметал немецкую пехоту. Уцелевшие убегали в глубь леса.– Ребята, смотрите вперед, да и по сторонам оглядывайтесь. А то они спереди нам голову задурят, а навалятся с боков.– Колесников, что у тебя, почему стоишь? – раздалось в шлемофоне Аркадия.– Правую гусеницу сорвало, товарищ капитан.– Ждите. Я вас прикрою и пошлю ремонтников."Волжанин" остался в лесу. Звуки стрельбы постепенно стихали.– Если ремонтники вот-вот подъедут, все равно ничего не сделают, темнота, хоть глаза выколи, – сказал Аркадий. – Давай, ребята, осторожно вылезайте.Вылезли. Огляделись. Прислушались.Вокруг было тихо. Даже трудно поверить, что тут только что шел бой.– Сколько придется ждать? – спросил Полад. Ему не терпелось идти вперед; тоскливое чувство отставшего от общей массы людей охватило парня.– Кто знает, когда до нас дойдет очередь? Если мы одни подбиты, ребята скоро подъедут, а если не одни, придется ждать. У них работы всегда довольно. – Аркадий обошел вокруг машины. Гусеница была перебита в двух местах. – Будь она проклята, придется менять полностью.Геннадий обнял Полада.– Ты это наблюдаешь впервые, а мы привыкли. Подбитый танк – явление обычное.Проходя мимо них, Аркадий шутливо надвинул шлем на глаза Поладу.– Не хмурься. Починимся, и своих догоним.Но Поладу казалось, что, отстав от роты, они не скоро ее догонят. Когда еще новую гусеницу натянут! Тут и бригаду потеряешь. Что сделают с оставшимися? Включат в какую-нибудь следом идущую часть – и все, не видать ни Асланова, ни Пронина, ни Мустафы, ни друзей из Ленкорани."Волжанина" подбивали не первый раз, и были повреждения посерьезнее, чем обрыв гусеницы. Иногда казалось: придется расстаться с танком. Аркадий тревожился, пока ремонтная бригада не выносила своего заключения: как и что ремонтировать. Самое страшное, если скажут, что отремонтировать нельзя тогда пиши пропало. Но всякий раз говорили, что отремонтировать можно, и весь экипаж кидался помогать ремонтникам. Так что в конце концов Аркадий Колесников уверовал в бессмертие своей машины, никогда не высказывал братьям беспокойства по поводу ее судьбы, чтобы их не расстраивать, напротив, если даже братья безнадежно качали головами, глядя на поврежденную машину, Аркадий говорил: "Не торопитесь с выводами, «Волжанин» возьмет еще немало вершин, перевалит через холмы и овраги, переплывет не одну реку, и в конце концов доставит нас прямехонько в самый Берлин! Танк, купленный на деньги Пелагеи Кондратьевны, не так-то легко превратить в груду металлолома!".Ожидая ремонтников, танкисты заночевали в лесу.Аркадий сказал братьям и Поладу:– Поспите немного. Я пока подежурю.Полад вытащил из танка ватники. Сунув их под головы, танкисты легли рядком. Геннадий и Терентий уснули мгновенно, лишь только головы коснулись земли. А Поладу не спалось. Аркадий, подойдя поближе, спросил:– Ты чего не спишь? Может, проголодался? Там есть хлеб, колбаса, возьми, подкрепись.– Я не голоден. Я думаю: вам надо отдохнуть, а я пока подежурю.– Тебе непривычно. Да и ночь еще долгая. Мало ли что нас ожидает. Спи! Перед рассветом Гена или Терентий меня подменят, и я тоже сосну часок.– Вы мне не доверяете, товарищ старший сержант.– Нет, Полад, я верю тебе, как любому из братьев, ты этого разве не чувствуешь?– Если доверяете, тогда позвольте стать в карауле.Аркадию не хотелось обидеть Полада:– Ну, хорошо, пусть будет по-твоему, сказал он. – Но если что, немедленно буди!Перекинув через плечо автомат, Полад принялся вышагивать около «Волжанина». Иногда, останавливаясь, он слушал голоса ночных птиц, вслушивался в шорохи листьев и зорко посматривал вокруг. Ему казалось, что Аркадий тоже уснул. Но командир машины не спал. Чутким ухом улавливал он далекие звуки стрельбы, разрывы снарядов, и пытался представить, где находится сейчас рота.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49