>
Васенькин продолжал тихо и ясно:
- Мы не знаем, откуда прилетел корабль - с Марса, с Луны, может
быть, с далекого звездного мира, - но мы знаем, что люди этого иного
мира живут совсем не так, как мы... Я социал-демократ, марксист, я
верю, что час освобождения близок. И я считаю, что мы просто должны
лететь туда, к ним, как младшие братья, на выучку и привезти
человечеству свидетельство того, как прекрасен мир, который оно
когда-нибудь построит... Простите, господа, возможно, я говорю не
совсем отчетливо... Одним словом, Константин Платонович, я с вами.
Доктор сел и принялся вновь энергично протирать пенсне. Арнаутов
заговорил проникновенно:
- Я всю свою жизнь посвятил идее ракетного космического
корабля... Теория Циолковского вдохнула жизнь в мои мечты... Я знал и
знаю, что если не я и не Циолковский создадим ракетные корабли, то их
создадут люди новой России, нового мира... Но, коль так получилось,
что к нам случайно пришла помощь с какой-то далекой планеты, мы должны
воспользоваться ею. И воспользоваться ею нужно, чтобы принести
человечеству познания и могущество иного мира. Те далекие люди,
которых мы видим лишь в картинах <иллюзиона>, видимо, далеко ушли в
своем прогрессе. Когда на наших океанах плавали лишь парусные
каравеллы Колумба, а попы судили Галилея... Если уже тогда и намного
ранее эти далекие люди смогли создать подобное чудо техники и
совершить на нем полет на Землю, то можно себе представить, как
обогатим и двинем вперед нашу науку и технику мы, если благополучно
вернемся на Землю через двенадцать - пятнадцать лет... И не только
опыт науки сможем позаимствовать мы у них. Доктор прав и трижды прав.
А общественное устройство?.. Я не сомневаюсь, что там нет такого
социального уродства, как наше российское самодержавие. Разве не важно
было бы узнать, какой общественный строй существует у них и как они к
нему пришли?.. Я знаю, за годы, необходимые для пути туда и обратно,
жизнь на Земле тоже не будет стоять на одном месте, наука будет
развиваться и у нас на Земле, невзирая ни на что. С борьбой, со
страданиями человечество все ближе будет подходить и к разумному
общественному устройству. Но ведь и там жизнь не стояла сотни лет...
Ради такого полета можно было бы отдать жизнь. Но я не верю, что нам
придется вообще жертвовать своей жизнью. Большинство из нас - люди
молодые, и, если все эти годы пользоваться чудесной жизнетворной
пищей, найденной нами здесь, если дышать чистим, богатым кислородом
воздухом, если избавиться от болезнетворных бактерий - а я проверил,
такие бактерии здесь не живут, погибают, - то астронавты отлично
проживут годы, необходимые для полета. И они обязательно вернутся на
Землю. Решайте, господа.
- Я с вами, - сказал Петя.
- Я тоже с вами! - воскликнула Нина Росс. - А вы, Майгин?
Майгин улыбнулся и кивнул головой:
- Конечно же, Ниночка.
- Если вы сочтете, что я смогу быть вам полезен, - проговорил,
волнуясь, доктор Васенькин, - то я тоже полечу с вами.
- А вы, Клавдий Владимирович? - обратился к Берсеньеву Арнаутов.
Берсеньев покачал головой.
- Я не возражаю против того, чтобы наша находка была использована
таким образом, но... Как вы думаете, Константин Платонович, сколько
времени займут у вас поиски этого самого... рычажка?
- Не знаю, - честно признался Арнаутов. - Может быть, год, может
быть, месяц...
- Всю жизнь, - насмешливо сказал Венберг.
- Во всяком случае, это дело терпит. - Берсеньев тяжело поднялся
с кресла. - Поживем - увидим... А пока, я думаю, следует опять
заняться осмотром корабля. Он полон всевозможными тайнами, и мы узнали
из них только ничтожную долю.

К звездам?

После <второго заседания научного общества> события развернулись
с необыкновенной быстротой. И прежде всего открылась тайна
исчезновения Суо и Уру. Произошло это так.
Арнаутов, тщательно исследовавший <трюмы> корабля-города, еще
неделю назад обнаружил под <музыкальной пагодой> четыре длинных
блестящих цилиндра. Видимо, углы <пагоды> опирались на них. Арнаутов
сообщил об этом Майгину и Берсеньеву.
- Полагаю, - сказал он, - что это своеобразные поршни, которые
поднимают весь корпус <пагоды>. Но каким способом их приводят в
действие, я понять не могу...
Звуки, непрерывно струившиеся из-под выгнутой крыши <пагоды>,
привели Нину в восторг. Она согласилась с Берсеньевым, что эта музыка
отдаленно напоминает <Лунную сонату> Бетховена, только оркестрованную.
- Я бы назвала ее <Звездной сонатой>, - сказала она, не обращаясь
ни к кому и прислушиваясь к нежному звону неведомого инструмента,
зазвучавшему соло.
- Между прочим... - медленно сказал Майгин и замолчал, словно в
голову ему пришла какая-то странная мысль.
- Что? - спросила Нина.
- Послушайте, Ниночка, ведь у вас прекрасное грудное контральто.
- Так уж и прекрасное, - улыбнулась Нина.
- Да-да, - Майгин ожесточенно потер лоб, что-то соображая. - Вы
знаете, ваш голос очень похож на голос этой снежной красавицы, Эа...
- А ведь и правда! - воскликнул Берсеньев.
- Мерси! - Нина сделала реверанс.
- Нет, кроме шуток...
- Я очень польщена, кроме шуток.
- Необыкновенно похож!
Майгин и Берсеньев уставились друг на друга, затем на Нину.
- Дело в том, Ниночка, - сказал Майгин необычайно серьезным
тоном, - что голосу Эа, как мы убедились, просматривая сцены
<иллюзионов>, здесь повинуются некоторые механизмы... Понимаете?
Нина покачала головой:
- Не понимаю.
Майгин схватил ее под руку.
- Пойдемте ближе к <пагоде>, - сказал он.
- А ведь это интереснейшая идея! - проговорил Берсеньев.
Майгин, невзирая на нерешительное сопротивление удивленной Нины,
подвел ее вплотную к <пагоде>. Берсеньев последовал за ними.
- Пойте! - приказал Майгин.
- Зачем?
- Пойте же, говорят вам!
И Нина запела. Она запела <Нелюдимо наше море>, сначала
вполголоса, а затем, когда внезапно поняла, что задумал Майгин, все
громче и громче. И стены <пагоды> дрогнули! Нина закрыла глаза.
- Пойте, пойте, - напряженным шепотом повторял Майгин.
Стены уходили вверх. Вот они вышли из глубоких пазов в <палубе>,
вот показались под углами верхушки белых столбов... Раздался
мелодичный звон, и вот уж <пагода> замерла в воздухе, опираясь, как на
сваи, на полутораметровые белые гладкие колонны. Нина замолкла, с
восхищением и ужасом глядя на то, что открылось ее взору: перед ней на
узком ложе, устланном какой-то легкой пушистой тканью, лежал
неподвижно юноша, почти мальчик. Руки его были сложены на груди, глаза
закрыты, губы сжаты в скорбной и жалкой гримасе. Белая, как алебастр,
кожа казалась матовой, рыжие волосы мертвой волной падали на
изголовье.
- Это он... Суо! - одним дыханием произнес Майгин.
- Мертвый... - с болью в голосе сказала Нина.
Но Берсеньев уже оправился от изумления. Он приблизился к ложу и
взялся пальцами за запястье бледной, худой руки.
- Жив, - коротко сказал он. - Доктора, быстро!
И никто не заметил металлического гиганта, возвышавшегося у
изголовья мальчика. Когда Берсеньев повернулся к Майгину, Уру
неожиданно шагнул вперед, и тяжкий удар железной клешни обрушился на
плечо пожилого геолога. Берсеньев упал. Громадная нога уже поднялась
над ним, но Нина в два прыжка очутилась перед чудовищем и пропела:
- Уру... им!
И Уру застыл на месте. Майгин вытащил оглушенного Берсеньева
из-под крыши <пагоды> и оглянулся. К ним уже бежали Венберг и Петя,
рысью семенил доктор Васенькин, большими шагами приближался Арнаутов.
- Что случилось? - еще издали закричал Петя.
Но все было понятно и без объяснений. Доктор Васенькин быстро
оценил обстановку, попросил Нину отойти в сторону, но быть наготове на
случай, если Уру опять <вздумает> помешать, и приказал Пете, Венбергу
и Майгину осторожно взять тело Суо и перенести в один из коттеджей.
Затем он хотел осмотреть Берсеньева, но тот был уже на ногах. Все
двинулись к <голубому коттеджу> - впереди Петя, Венберг и Майгин с
телом мальчика, за ними остальные. Шествие замыкал Уру.
- Ниночка, - опасливо косясь через плечо, сказал Берсеньев, -
приглядывайте за этим... чудищем. Вы одна только с ним можете
справиться.
Нина кивнула и замедлила шаг. Теперь она шла рядом с
металлическим гигантом. И она заметила, что в одной клешне был зажат
крошечный металлический предмет, от которого тянулась тонкая, как
шпагат, прозрачная эластичная трубка. Конец трубки волочился по
блестящей <палубе>, оставляя на ней тяжелые маслянистые капли...

К вечеру Суо очнулся от своего странного летаргического сна,
длившегося бог знает сколько веков.
Доктор Васенькин, тщательно осмотревший его, сделал удивительные
открытия. Оказалось, что в груди Суо бились два сердца (одно, видимо,
отмирающее, другое - новое, созревшее). Кроме того, слабо
прослушивалась пульсация еще одного сердца - рудиментарного, которое,
по предположению доктора, в дальнейшем должно было развиться и
заменить второе сердце... Кожа мальчика была необычайно пористой,
способной испарять влагу в больших количествах. Питание организма во
время сна осуществлял, вероятно, Уру, нагнетая в жилы спящего какую-то
жидкость, состав которой установить не удалось.
Но, очнувшись от летаргии, Суо не проявил к людям ни малейшего
интереса. Мало того: когда кто-нибудь приближался к нему, он
отворачивался и закрывал глаза. Только Нина и маленький ламут Нэнэ,
видимо, пользовались его благоволением. Им он позволил накормить себя
и ухаживать за собой, но на все попытки заговорить отвечал лишь едва
заметным покачиванием головы. Нина и Нэнэ не отходили от него ни на
шаг. А в головах постели Суо неподвижным истуканом встал железный Уру.
- Ничего,- сказал Васенькин. - Теперь он не один, и время его
вылечит. Только не надо быть назойливыми. Дайте ему привыкнуть.
Таким образом, надежда воспользоваться помощью <звездного
мальчика> для поисков заветного <рычажка>, вспыхнувшая было у
Арнаутова, так и осталась надеждой. И на другой же день инженер и
Майгин вновь погрузились в машинные <трюмы>. Берсеньев, Петя и доктор
Васенькин с удвоенной энергией принялись за обследование
<хозяйственной части> корабля-города. Даже скептик Венберг неожиданно
для себя обнаружил, что уверенность в безусловной возможности и
необходимости полета к далеким мирам проникла и закрепилась в его
сознании. Возможно, его просто потрясло пробуждение одного из
<звездных людей>.

Двадцать третьего июля 1913 года, через два дня после того, как
была открыта тайна <музыкальной пагоды>, рано утром Венберг и Петя
Благосветлов отправились на Коронное озеро поудить рыбу. Оба они были
заядлыми рыболовами и, уезжая на Дальний Восток, не забыли прихватить
и свою снасть. При каждом удобном случае они угощали товарищей свежей
ухой. По словам ламутов, в Коронном озере водился голец и даже форель,
поэтому оба рыболова, встав еще на заре, уложили в саквояж Венберга
завтрак, собрали свои удочки и ведерки с наживкой и тронулись в путь
тропинкой, как им показал накануне Нэнэ.
До озера было три версты. Они шли не спеша и по дороге вели
беседу знатоков - о рыбках, конечно. Но, как это часто бывает,
затронув вопрос о мальках, которых просил раздобыть доктор Васенькин,
рыболовы перешли на совсем другую тему - о замысле Арнаутова.
- Как странно складывается порой жизнь человека! - задумчиво
сказал Венберг, глядя на розовеющие вдали вершины Корякского хребта. -
Думали ли вы, Петя, когда выезжали из Петербурга в эту экспедицию, что
вам суждено увидеть здесь, в дичайшей глуши, такие чудеса?
- Я благодарен судьбе за это, Григорий Николаевич, - очень
серьезно ответил Петя. - Такой случай, должно быть, выпадает на долю
человека раз в тысячу лет... Признаюсь, мне странно, что вы относитесь
к этому так... ну, недоверчиво, неблагожелательно, что ли... Ведь это
такое дело, о каком только может мечтать человек!
Венберг тихонько засмеялся.
- Милый Петя! Я давно знаю Арнаутова, знаю, какой он одержимый,
фанатик, и, кроме того, я, в отличие от всех, слишком хорошо
представляю себе, какие невероятные трудности и опасности нужно
преодолеть, чтобы осуществить ваш замысел. Я уж не говорю о том, что
Арнаутову и нашему добрейшему Майгину, возможно, придется всю жизнь
потратить на разгадку секрета двигателя корабля. Ну хорошо, допустим,
они нашли этот самый рычажок и повернули его. Если даже город-корабль
не треснет и не расплющится, как пустой орех, зажатый между
исполинской тяжестью лавы и чудовищным, наверное, давлением реактивных
газов, если все не погибнут в то же мгновение от страшных толчков, что
ждет вас там, в безвоздушном океане? Сколько лет, десятилетий,
столетий будет нестись этот корабль в черной пустоте? А в нем - либо
ваши трупы, либо...
- Все это, конечно, может быть, - перебил его Петя. - Но я думаю,
и все думают, Григорий Николаевич, что рискнуть стоит. Это большое,
замечательное дело!
- Послушайте, Петя, - искоса поглядывая на хмурого юношу,
шагающего рядом, сказал Венберг, - разрешите задать вам один вопрос.
- Пожалуйста, спрашивайте, Григорий Николаевич.
- Неужели вам ни капельки не жалко расставаться со всем здесь, на
Земле, что вы любите и что вас любит? С отцом, с сестрой, с вашей
невестой - у вас есть невеста, Петя?
- Нет, - покраснев, ответил студент, - невесты нет. Да и не в
этом дело. Конечно, жалко. Отец будет... Хотя не знаю. Я еще съезжу
домой и поговорю с ним. Но я думаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13