Маятник
истории судорожно мечется между социализмом и капитализмом. И в этот мо-
мент наши философы хватают за фалды Шпенглера и пифийским языком проро-
чествуют: "Вы хотите сделать шаг вперед? Напрасные усилия, ибо нет в ми-
ре никакого прогресса! Вы хотите социализм водворить в Европе? Напрасные
усилия: - Европа гибнет, не будет ничего - ни нашим, ни вашим! Вы отчаи-
ваитесь? Совершенно напрасно, ибо "открывается бесконечный внутренний
мир". Смирение и все само собой приложится!" Вот социальный смысл сей
проповеди. Шпенглеровская "морфология" истории, проповедь "Заката Евро-
пы", это глубокая реакция старого мира против нарождения нового. Обраще-
ние в "бесконечный внутренний мир" в то время, когда вопрос о жизни или
смерти решается столкновением физических сил, это есть реакционнейшая
агитация, направленная к тому, чтобы вырвать на поле брани меч из руки
восходящего класса, утверждающего новый мировой порядок.
Чтобы иметь успех и получить должный размах, наши авторы должны были
проделать какое-то "предварительное действо": отвести в сторону науку и
на место ее утвердить произвольное гадание по предметам "бесконечного
внутреннего мира". Они это и сделали. Нам остается только ознакомиться,
как это сделано.
С первой же страницы мы узнаем, что "широкая ученость соединяется в
Шпенглере с глубокоосознанной и принципиально провозглашенной антинауч-
ностью философского мышления" (подчеркн. нами. Гр.). В конце первой
статьи читаем: "Вопрос об истинности и объективности "Заката Европы"
разрешается в конце концов в пользу Шпенглера", - несмотря на то, что
книга его переполнена "с формально-логической и позитивной научной точки
зрения произволом и самовластием". Так как, по Шпенглеру, "значение ка-
кого-нибудь учения определяется исключительно степенью его необходимости
для жизни", то остается еще только доказать, что наука оказывается сов-
сем ненужной и даже вредной. Доказательства на-лицо. "Наука эта непогре-
шимая созидательница европейской жизни, оказалась в годы войны страшной
разрушительницей". Но разве этот факт говорит что-нибудь против науки,
как таковой? Ни в малейшей степени. Он свидетельствует лишь о том, что
науку употребили во вред человечеству. Социалисты единодушно твердили,
что достижения науки использовываются правящими, богатыми классами для
удовлетворения своих прихотей и нравственно неоправдываемых предприятий.
Частично целью социализма мыслилось освобождение науки из этого позорно-
го плена. Неужели эта азбучная истина неизвестна Степуну? Далее обнару-
живается смертный грех науки. "Она глубоко ошиблась во всех своих предс-
казаниях. Все ее экономические и политические расчеты были неожиданно
опрокинуты жизнью". Неужели это пишет человек, претендующий на серьез-
ность? Мировая война. Кто только о ней ни говорил, считая ее неизбежной,
продолжительной, разрушительной! Случайно называем Мольтке, Балка, Берн-
гарди, Куропаткина, Драгомирова*9, Блиоха*10. После них можем забыть
всех экономистов, историков и публицистов. После войны - социалистичес-
кая революция. Так вопрос ставился не только социалистами (Гед, Каутс-
кий, Жорес, Гильфердинг, Ленин, Гортер и др.), но и теоретиками буржуа-
зии (Блиох, Баллод, Эпштейн, Туган-Барановский и т. д.). Одним словом,
каждый, кто по отношению не ко всему готов кричать: "тем хуже для ",
должен признать, что мировая война и последующие за ней события блестяще
подтвердили истинность общественно-научного знания. Его предсказания
сбывались чуть ли не с математической точностью. Но для наших философов,
так же как для Шпенглера, нет фактов вне связи с их "новым внутренним
опытом". Тем хуже для них!
Наука, таким образом, сброшена с пьедестала. Ее место занимает рели-
гия: "дух гаданья и пророчества", "углубление религиозной мистической
жизни", "тайна, которую мы сами не можем вполне разгадать". И радость
неописуемая охватывает Степуна при мысли, что "успех книги Шпенглера оз-
начает потому, думается, благостное пробуждение лучших людей Европы к
каким-то новым тревожным чувствам, к чувству хрупкости человеческого бы-
тия и "распавшейся цепи времени", к чувству недоверия к разуму жизни, к
логике культуры, к обещаниям заносчивой цивилизации" и т. д. И как недо-
волен Букшпан, когда слышит заявление Шпенглера: "Мы, люди Запада, рели-
гиозно конченные". Не утверждая никакого абсолюта*11, Шпенглеровский
скептицизм и релятивизм весь пропитан духом смирения и покорности
судьбе. По своему общественному значению это равно религиозному "томле-
нию" наших обновителей религиозной жизни. Иначе их любовь к чужестранно-
му гадателю и пророку была бы непонятной. Но когда вопрос перенесен на
почву религии и веры, то спор становится излишним: они прикрылись щитом
тертулиановской фабрикации - credo, quia absurdum. Ибо это последний и
окончательный довод верующего человека всех времен и народов. Это не ме-
шает нам признать факта роста религиозности и мистицизма. Сознание приб-
лижающейся социальной смерти и неясные очертания завтрашнего дня порож-
дают религиозные настроения и мистические чувства. Рост их прямо пропор-
ционален росту самосознания и осознания своих боевых задач в историчес-
ки-восходящих социальных группах. Поступательное движение истории от та-
кого заострения и оформления противоречий только выигрывает*12.
Авторам, поднявшимся на такую ступень религиозного сознания, окружаю-
щее кажется уже одноцветным. Перед абсолютом стираются различия во внеш-
нем мире. У Шпенглера такую же роль в его мышлении играет его "перводу-
шевность" (Urseelentum), эта нирвана истории, и его морфология. Поэтому
и он "никуда не идет и никуда не ведет" (Степун), и у него "нет опреде-
ленного волеустремления" (Букшпан). С этих "высот" "империализм и социа-
лизм одинаково - цивилизация, а не культура" (Бердяев), т.-е. признаки
упадка и гибели. Слышим и старые напевы: "Капитализм и социализм одина-
ково заражены этим духом" (духом мещанства и духовной буржуазности).
"Империализм и социализм - одно и то же". "Цивилизация через империализм
и через социализм должна разлиться по всей поверхности земли, должна
двигаться и на Восток". И "истинной духовной культуре, может быть, при-
дется пережить катакомбный период" (Бердяев). Величайший объективный
трагизм переживаемой нами эпохи состоит в том, что поверхность истори-
ческой жизни залита бушующими волнами движения, руководимого духовно-от-
мирающими силами ренессанса" (Франк), т.-е. социализма. При таком поло-
жении само собой ясно, что "сейчас мы (т.-е. Россия. Гр.) еще более отб-
расываемся на Восток". Еще бы! Социализм ведь знаменует воцарение "веч-
ного хама"! Но в этих утверждениях скрыто противоречие, которого не за-
мечает абсолютизированное религиозное сознание.
Если мы отбрасываемся к востоку, если "истинная духовная культура"
должна уйти в катакомбы, то не означает ли это, что социализм не только
расширяет область господства цивилизации, но и утверждает что-то свое,
хотя бы и хамское, отвергаемое религиозным сознанием "бесконечного внут-
реннего мира"? Повидимому, "религиозное сознание" просто запуталось. Ему
не подняться хотя до им же так любимого Константина Леонтьева. "На розо-
вой воде и сахаре не приготовляются такие коренные перевороты (речь идет
о создании в Европе "федеративной, грубо рабочей, республики". Гр.): они
предлагаются всегда человечеству путем железа, огня, крови и рыданий..."
("Византизм и Славянство"). Никто из здравомыслящих людей иначе думать
не может. Паульсен в своих "Основах этики" (М. 1906 г., стр. 234) разби-
рает вопрос, оправдывает ли цель средства, и приходит к выводу, что
"...если понять это положение, что оправдывает средства не любая дозво-
лительная, но лишь одна определенная цель, из которой исходит всякая
оценка: а именно, высшее благо, благополучие или совершенная форма жизни
человечества, тогда это положение стоит не только вне сомнения, но и не-
обходимо". Это неоспоримое этическое положение, которое не признается
только теми, кто из-за призрачного спасения души жертвуют живым челове-
ком... Подобная нравственная кастрация, однако, возможна и притом как
морализующее выражение слишком реальных и грубых общественных сил.
Разительный исторический пример можно привести из недавнего прошлого.
"Вехи" ставили крест над русской революцией и интеллигенцией, прикрыва-
ясь искательством "высших", "бесконечных внутренних ценностей", а царс-
кие жандармы огнем, железом и кровью дезинфицировали зараженную револю-
цией Россию, уничтожая ее физических носителей... Веховцы жестоко ошиб-
лись в своем похоронном настроении и религиозно-мистическом гадании. Че-
рез 10 лет воспрянула революция и раскаты ее грома раздаются по всему
миру. И что же? Наши веховцы опять тут как тут. И опять "смирение",
опять "послушание", опять "бесконечные внутренние ценности" - в то вре-
мя, когда дьявольские средства пускаются в ход для самого подлинного фи-
зического удушения нарождающегося нового мира! Человек, искренно и чест-
но стремящийся к какой бы то ни было цели, с нравственным негодованием
должен отвергнуть эту проповедь религиозной пошлости. От нас зависит,
повторится ли позорная роль веховцев в новой исторической обстановке,
или они будут сидеть и плакать "на берегу пустынных волн" о "бесконеч-
ности своей внутренней жизни". Теперь, в 1922 году, мы имеем гораздо
больше основания утверждать, что их пророчества и гадания вилами по воде
писаны, чем в 1909 году, когда их проповедь прозвучала впервые.
Ибо мы отнюдь не "отброшены на восток". Россия назад во время револю-
ции не попятилась. Наоборот: она шагнула вперед. Это, положение утверж-
дают авторы сборника "Смена вех", в том смысле что авторитет России за
годы революционной власти вырос и окреп. И это объективно правильно. Но
мы о шаге вперед говорим в другой плоскости. Россия стала центром нового
общественного миропорядка, и ее голосу внимают повсюду, где идет борьба
за лучшие идеалы человечества, за лучшее будущее. Никогда она такими
тесными узами не была связана с другими, самыми отдаленными, странами,
как во время империалистической блокады и капиталистического окружения.
III Коммунистический Интернационал - это нарождающаяся, невиданная до
сих пор, объединенность мира. И понятно, есть, от чего сокрушаться нашим
модернизированным славянофилам: все это нисколько не подходит на выявле-
ние "скрытых тайн" России, на осуществление "славяно-восточной" прови-
денциальной роли православной Руси.
Это - бушуют "духовно отмирающие силы Ренессанса"! Так ли это? "Отми-
рающие силы Ренессанса" - это рационалистические, либерально-эгалитарные
принципы. Но разве ими исчерпывается содержание социализма? Или пра-
вильнее ставить вопрос так, разве они являются характерными, преобладаю-
щими чертами современного, марксистского коммунизма или социализма? Сто-
ит только так поставить вопрос, и язвительные замечания запоздалых сла-
вянофилов сразу теряют свою остроту. Получилась путаница эпох и предме-
та, и искажение исторической действительности. Весь секрет или все нес-
частье, заключается в том, что современные нам, запоздалые славянофилы,
Бердяев, Франк и сотр. смотрят на марксистский коммунизм глазами своих
духовных отцов, глазами, устремленными на утопический, мелко-буржуазный,
анархический социализм Бабефа, Сен-Симона, Прудона и др. Критические
стрелы, сокрушающие утопистов, летят мимо марксистского социализма или
же дают рикошет в стрелков. "Всеобщее равенство" и "всеобщее умеренное
благоденствие" (будь все же сказано, что утопический социализм уложить в
прокрустово ложе этих двух понятий трудно!) не являются нашими, комму-
нистическими, идеалами. Мы стремимся не к количественному уравнению, а
проявлению качественных различий. Для людей живых, наших современников,
это должно звучать скучным трюизмом. Тонкий эстет и острый мыслитель,
Оскар Уайльд, будучи знаком с новым социализмом, пришел к выводу, что
"социализм сам по себе будет иметь значение, уже хотя бы только потому,
что он приведет к индивидуализму"; "новый индивидуализм, для которого
волей или неволей работает социализм, будет совершенной гармонией"; "но-
вый индивидуализм - это новый эллинизм" ("Душа человека при социалисти-
ческом строе"). Но, быть может, этот аристократ конца XIX века и апостол
и пророк красоты ошибается? Быть может, он неправильно истолковывает со-
циализм? Нет, - Оскар Уайльд понял то, что оказалось недоступным после-
дышам Константина Леонтьева. Карл Маркс во главу угла своей теории бе-
зусловно ставил индивида, а не "атомизм" коллектива. "Социальн люция по-
тому находится на точке зрения целого, что она если бы даже происходила
лишь в одном фабричном округе - представляет протест человека против ли-
шенной человеческого содержания жизни, что она исходит из точки зрения
отдельного действительного индивида". (Критические примечания к ст. "Ко-
роль Прусский и социальная реформа". Подчеркн. мною. Гр.). Маркс опреде-
ленно указывает, что в основе его учения лежит старый принцип коммуниз-
ма*13, а именно: "каждому по его потребностям". Фридрих Энгельс в "Ан-
ти-Дюринге" пишет: "Действительное содержание пролетарского требования
равенства есть требование отмены классов. Всякое требование равенства,
которое простирается далее этого, необходимо вдается в абсурд. (Под-
черкн. Энгельсом. Гр.)
К сожалению, мы не имеем возможности здесь развить эти основные мыс-
ли: это нас отвело бы далеко в сторону от нашей задачи. Скажем только,
что, раз коммунизм центр тяжести своего внимания переносит на действи-
тельные потребности действительного индивида, то осуществление его озна-
чает создание возможностей безграничного проявления качественных разли-
чий (особенностей), заложенных в человеке.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12