Собр. Соч., изд. "Просвещения", т. V). Из этой
справки ясно видно, что Владимир Соловьев критиковал Н. Данилевского не
только с христианской точки зрения: на основании научно-исторических
данных вообще он камня на камне не оставил от "строй ания" "России и Ев-
ропы". Даже более того: Вл. Соловьев доказал, что весь этот "катехизис
или кодекс славянофильства"*3 является жалким плагиатом книг Рюккерта,
мелкого немецкого ученого, - "Lehrbuch der Weltgeschichte in organischer
Darstellung". И мы ничем не погрешим против истины, если скажем, что в
книге Данилевского нет ничего чем бы могла гордиться "русская" мысль или
славянофильское "религиозное сознание". Вместе с этим, мы могли бы, да-
лее, сказать, рушатся и все построения и прозрения Шпенглера, ибо они
уже более чем тридцать лет тому назад не выдержали ни христианской, ни
"языческой", т.-е. общенаучной, критики. И так как мы не намереваемся
дать обзора взглядов немецкого "ученого" и "практика", а ставим своей
целью раскрыть "позицию" нашей старой веховской ветви интеллигенции, то
могли бы без ущерба пройти мимо Шпенглера. В таком случае, картина все
же осталась бы не вполне ясной. Поучительнее будет, поэтому, взглянуть и
на общий лик объекта симпатий г.г. Бердяевых и Франков.
Схему взглядов Освальда Шпенглера можно нарисовать очень просто. Сте-
пун их схематизировал в следующем виде: 1) "нет никакого единого челове-
чества", 2) "нет единой истории", 3) "нет развития, нет и прогресса" и
4) "есть только скорбная аналогия круговращения от жизни к смерти, от
культуры к цивилизации" (см. стр. 13).
1. Нельзя говорить о человечестве. Простое собрание, скоп физических
лиц не есть человечество. У так называемого человечества нет внутренней
спайки, нет единой души. Души имеются только у отдельных, конкретных
культур, которые в корне отличаются друг от друга*4, между ними нет ни
взаимодействия, ни преемственной связи. Отдельные "души", "стиля",
"культурных эпох", а не единое человечество.
2. Каждая из этих "душ" имеет свою судьбу. В судьбах отдельных
культур не найти закономерности и причинности...*5 Значит, говорить об
истории - пустая трата слов.
3. Раз нет истории, нет и прогресса, как длящегося в пространстве и
во времени потока событий. Свое сочинение Шпенглер называет морфологией
"истории".
4. Повсюду мы видим только круговорот от жизни к смерти, от культуры
к цивилизации. И если и можно говорить о развитии, то только в том смыс-
ле, в каком это понятие применимо к любому растению, и в рамках "от жиз-
ни к смерти".
Для "доказательства" этих "положений" потрачено много энергии. Неко-
торые штрихи морфологии Шпенглера весьма удачны и метки. Но так как нас
не интересует ни конкретное содержание отдельных "душ", ни, тем более,
их частности, то на этом мы расстанемся с Шпенглером: нас, как уже заяв-
лено, интересует больше то, что по поводу его пишут наши соотечественни-
ки - "своя рубашка ближе к телу".
Для основного ("метафизического") "положения" Шпенглера Степун уста-
навливает следующий генезис: "Его убеждение, что души культур свершают
каждая свой одинокий круг, кружат каждая над своей собственной смертью,
не связанные друг с другом сквозным историческим процессом, не объеди-
ненные в единое человечество. Эту мысль еще в начале XVIII столетия выс-
казывал и прочно обосновывал Вико*6, ее варьировал немецкий историк Рюк-
керт*7, передавший ее Данилевскому, который в книге "Россия и Европа"
теоретически очень близко подходит к Шпенглеру (30). Мы, со своей сторо-
ны, можем "теорию" Шпенглера сделать еще более родовитой. Примитив ее
можно найти в любой, более или менее развитой, мифологии. Определенную
яркость она приобрела в религии Зороастра и т. д. Продолжить эту экскур-
сию в седую старину было бы крайне интересно, но и сказанного достаточ-
но, чтобы обнаружить связь между "философией" Шпенглера и тем общим ук-
лоном к примитиву, который сказывается во всей западной культуре начала
XX века. Особенно ярко это проявилось в области искусства. Нас такое яв-
ление отнюдь не поражает и еще менее смущает. Богатые, правящие и коман-
дующие классы исчерпали свою творческую энергию и находят для прикрытия
своего оголяющегося тела фиговые листья в "добром", "здоровом" старом
времени. Буржуазно-капиталистическая Европа, давно утратившая свои об-
щественные идеалы, шла по линии наименьшего сопротивления, осознав свое
бессилие творить новые ценности и новые формы жизни. Шпенглер с изуми-
тельным спокойствием плывет в этом общем русле, ясно сознавая, куда оно
направляется. Он сам заявляет: "Мы (читайте: богатые классы Европы. Гр.)
будем умирать сознательно, сопровождая каждую стадию своего разложения
острым взором опытного врача".
В связи с этим мы опять касаемся гордости наших современных славяно-
филов. Бердяев и Франк, как мы уже видели, пальму первенства подарили
славянофилам. Их неприятно одергивает третий их коллега - Степун: - эти
взгляды "передал" составителю "кодекса славянофильства" Данилевскому,
немецкий историк Рюккерт. Вл. Соловьев доказал, что Данилевский совершил
просто-на-просто литературную кражу (см. его ст. "Немецкий подлинник и
русский список", 1890 г.). После этого гордиться нечем!
Николай Бердяев особенно "протежирует" Константина Леонтьева: полюбил
его и хочет вознести выше... Шпенглера. "Всякая культура неизбежно пере-
ходит в цивилизацию. Цивилизация есть судьба, рок культуры. Цивилизация
же кончается смертью, она есть уже начало смерти, истощение творческих
сил культуры. Это - центральная мысль книги Шпенглера. После некоторых
пояснений этой мысли, Бердяев пишет: "Проблема Шпенглера совершенно ясно
была поставлена К. Леонтьевым" (65). Так ли это? Нет, далеко не так. Эта
передержка похожа на ту, которую Бердяев уже свершил над весьма ясно из-
ложенными мыслями Вл. Соловьева.
Константин Леонтьев в "Дополнении к двум статьям о панславизме" писал
в 1884 году: "Я верил и тогда (т.-е. когда писал эти две статьи, в 1873
году. Гр.), верю и теперь, что Россия, имеющая стать во главе какой-то
нововосточной государственности, должна дать миру и новую культуру, за-
менить этой новой славяно-восточной цивилизацией отходящую цивилизацию
Романо-Германской Европы. Я и тогда был учеником и ревностным последова-
телем нашего столь замечательного и (увы!) до сих пор одиноко стоящего
мыслителя Н. Я. Данилевского, который в своей книге "Россия и Европа"
сделал такой великий шаг на пути русской науки и русского самосознания,
обосновавши так твердо и ясно "теорию смены культурных типов в истории
человечества" (подчерк. везде Леонтьевым. Гр.).
То, что здесь, в этой цитате, сказано, замечательно и характерно во
многих отношениях. Прежде всего, из нее становится ясно, каким скудным
научным багажом обладали виднейшие славянофилы: "сам" Константин Ле-
онтьев "замечательного" плагиатора возводит в ранг замечательного мысли-
теля! Не оправдание то обстоятельство, что "дополнение" Леонтьева напи-
сано шестью годами раньше критики Вл. Соловьева. Для полноты картины и
оценки славянофильской общественной и исторической доктрины и, наконец,
для характеристики "славянофильских" провозвестников религиозного обнов-
ления Европы мы вообще не должны упускать из виду, что в ней (славяно-
фильской доктрине) нет абсолютно ничего оригинального и своего, т.-е.
русского. Ведь кто первый заговорил о своеобразиях русской действи-
тельности? Западно-европейский путешественник. Начиная с XVI века все
чаще и чаще европейцы поражались отсталостью России, отмечая это в своих
очерках и мемуарах. Возьмем хотя бы Манштейна. Он в 1771 году писал, что
"в начале нынешнего столетия образ поведения и нравы русского народа со-
вершенно различались от всех прочих европейских народов, и что он вовсе
не знал никаких правил благопристойности" (см. ст. А. П. Щапова "Истори-
ческие условия интеллектуального развития в России", Собр. соч., т. II.
Не в обиду, а в поучение будь сказано, что гораздо полезнее было бы для
наших авторов, если бы они ознакомились с трудами этого ученого, облада-
ющего громадной силой интуиции, чем увлекались путанной сигнализацией -
термин Степуна - Освальда Шпенглера). К нему добавим еще Гакстгаузена с
его идеологией и идеализацией общины. И перед нами тогда будут не только
общественно-психологические истоки славянофильства, но и народничества.
Межа, с которой начинаются эти два течения российской общественности,
помечена чужеземными столбами. Видя их, россияне начали осознавать
"свое"; без этих столбов - как бы они дошли до этого? Чужестранцы гово-
рили: "Неблагопристойно". Россияне ответили: "Это хорошо, это чудно", и
создавали, при помощи тех же самых чужестранцев, теории об "о й стати"
России. А всем этим кичатся наши пророки чаемого религиозного ренессан-
са!
В данном случае, однако, нас больше интересует ответ на прямой воп-
рос: была ли "центральная мысль" Шпенглера, как это утверждает Бердяев,
высказана Леонтьевым? Как видно из этой же замечательной цитаты, Ле-
онтьев считает понятия "культура" и "цивилизация" идентичными; и он го-
ворит не о смене романо-германской цивилизации новой культурой, а о за-
мене ее новой же цивилизацией - славяно-восточной.
В другом своем сочинении, "Византизм и славянство" (1875 г.), К. Ле-
онтьев, часто употребляя термины цивилизация и культура, никогда их не
разграничивает, как разносмысловые понятия. "Здание европейской культуры
было гораздо обширнее и богаче всех предыдущих цивилизаций". "Цивилиза-
ция, культура, есть именно та сложная система отвлеченных идей (религи-
озных, государственных, лично-нравственных, философских и художествен-
ных), которая вырабатывается всей жизнью наций". Следовательно, "цент-
ральной мысли" шпенглеровской "сигнализации" нет у Константина Ле-
онтьева. Но худо ли это, или хорошо - Константин Леонтьев вообще по духу
непохож на Шпенглера. Для Леонтьева существует и всемирная история, и
культурная преемственность. Он утверждает: "Культуры государственные,
сменявшие друг друга, были все шире и шире, сложнее и сложнее: шире и по
духу, и по месту, сложнее по содержанию. Персидская была шире и сложнее
халдейской, лидийской и египетской, на развалинах коих она воздвигалась;
греко-македонская на короткое время еще шире; Римская покрыла собой и
претворила в себе все предыдущее; Европейская развилась несравненно
пространнее, глубже, сложнее всех прежних государственных систем ("Ви-
зантизм и Славянство"). Или, наконец: "Европейское наследство вечно и до
того богато, и до того высоко, что история еще ничего не представляла
подобного" (там же). Но это еще не все. Как на беду Бердяеву, К. Ле-
онтьев даже не верит в гибель европейской цивилизации. "Практику полити-
ческого гражданского смешения Европа пережила; скоро может быть увидим,
как она перенесет попытки экономического, умственного (воспитательного)
и полового, окончательного, упростительного смешения" (подчеркнуто везде
Леонтьевым. Гр.). Леонтьев сторонник развития*8, и в этом он тоже слиш-
ком далек от примитивной морфологии истории Шпенглера. Шпенглер различа-
ет два процесса: 1) созидательный, собственно-культурно-творческий и 2)
распространительный, цивилизационно-упадочнический. Хотя и Леонтьев не-
однократно употребляет термин морфологии ("начинается смешение, сгл е
морфологических резких контуров"; "она, т.-е. Европа, не хочет более
морфологии"), но он в него вкладывает другой смысл. В V-й главе "Визан-
тизм и Славянство?" - "Что такое процесс развития?" - Леонтьев понятие
развития целиком переносит из естествознания в социальные науки и уста-
навливает три периода развития: "1) первичной простоты, 2) цветущей
сложности и 3) вторичного смесительного упрощения". При чем, и это в
данном случае должно быть "центральной мыслью", процесс "вторичного сме-
сительного упрощения" отнюдь и не предвозвещает гибели... "если дело
идет к выздоровлению организма, то картина болезни упрощается", говорит
Леонтьев, применив свою триаду к процессу болезни. Вот почему он, видя,
что Европа, "не хочет более морфологии", а также то, что она политичес-
кое "смесительное упрощение" уже пережила на практике, смертного приго-
вора над нею не произносит.
После всего сказанного мы имеем полное право призвать наших отечест-
венных философов к порядку: - так бесцеремонно с фактами, упрямыми фак-
тами, обращаться нельзя. Если им нужен был шпенглеровский примитив для
спасения своей души и своего старого веховского знамени, то нужно было
его брать таким, каков он есть. Затеянное ими предприятие - спасти Евро-
пу "по-славянофильски" через посредство Шпенглера не удалось. Сближение
Шпенглера с славянофильством ни для кого не прибыльно - ни для Шпенгле-
ра, ни для славянофилов и тем более для наших авторов. Ибо в итоге этой
экскурсии обнаружилось только одно: - в головах представителей когда-то
нового у нас "нового религиозного сознания" начался процесс "вторичного
смесительного упрощения"...
Таким образом, перед нами довольно-таки занимательная картина, Шпенг-
лер сказал-бы - ландшафт, однако, с ароматом "упростительного смешения".
"На берегу пустынных волн" (книгоиздательство "Берег"!) мировой истории
сидят четыре наших философа - Бердяев, Букшпан, Степун и Франк, авторы
сборника, - и размышляют о судьбах мира, вернее, гадают. В короткий срок
перед их глазами повержены в прах три великих монархии. Прошел период
колоссальнейшей в истории гражданской войны. В этой войне победа оста-
лась на стороне рабоче-крестьянского режима России - Р.С.Ф.С.Р. Первая в
мире Социалистическая Республика выдержала натиск всего мира. На место
обанкротившегося II Интернационала вырос III коммунистический, силы ко-
торого множатся на почве углубляющегося капиталистического мира.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12