– В одиннадцатой сберкассе. Центральной, по улице Малышева.
– Вы не могли бы припомнить, где купили тот билет? Ведь он оказался таким счастливым!
– Ой, это целая история!.. – Она вспыхнула от волнения и с облегчением вздохнула, как обычно бывает с людьми, когда они ждут чего-то важного, а оказывается все просто. – Это билет не мой. Нужно рассказать все?
– Надеюсь, не заставлю вас раскрывать какую-то страшную тайну? – осведомился Иван Петрович.
– Вам можно. – Она уже совсем оправилась от смущения. – Дело в том, что у меня есть хорошая знакомая, Мы жили в одном доме, когда она еще не была замужем. Работала в райфинотделе… Потом вышла замуж и переехала к мужу. После этого за два года мы увиделись случайно только раз. А потом я встретила ее снова, но уже с молодым человеком. Я знала, что муж ее был намного старше. И вот когда ее кавалер отошел к газетному киоску, она, видимо, заметила, что я на него не так посмотрела, и сказала, что это ее новый муж. Я, конечно, удивилась…
– Вы с ней не подруги?
– Нет, конечно. Но с прошлого года стали видеться чаще. Наша семья получила квартиру на той же улице, куда переехала она. Мы состояли в кооперативе. Трамвайная остановка одна, хлебный магазин тоже, где-нибудь да столкнемся…
– Вы все еще не сказали, кто ваша знакомая, – напомнил Иван Петрович.
– Хомина Светлана Владимировна. Сейчас работает в облфинотделе.
– Можно без подробностей. Я спросил просто так. Продолжайте.
– Вы хотите про билет?
– Да. Вы сказали, что он не ваш…
– Так я же об этом и рассказываю… Встретились мы с ней как-то, она и говорит: помоги мне, Анечка, в одном деле. Я спрашиваю: в каком? Выиграла я, говорит, по лотерее пианино, но не хочу, чтобы муж знал об этом выигрыше…
– Почему же? – прервал ее Иван Петрович.
– Я расскажу. Она потом объяснила. Знаете, они с мужем не зарегистрированы, а у нее девочка от первого… Светлана хотела сделать дочке покупки, но не знала, как к этому отнесется ее новый муж. «Все-таки девочка ему неродная, – говорит, – а мужчины, знаешь…»
– И она вас попросила?
– Да. Я предъявила билет в сберкассу, там все оформили на меня как полагается, а потом прислали извещение. В тот же день я отнесла деньги ей и передала незаметно. Вот и все.
– Да… – задумчиво протянул Иван Петрович и тут же мысленно выругал себя, так как увидел, что это «да» опять обдало румянцем девушку. Она сразу притихла, словно ее уличили в нехорошем. И он поспешил успокоить ее: – Вы только не думайте, Анна Сергеевна, что в чем-то виноваты. У нас ведь тоже бывают истории. Я не знал вашей, а вы не знаете нашей. И, коль вы так откровенны со мной, я не думаю от вас ничего скрывать. Понимаете, в городе Алапаевске потеряли билет, а выигрыш по нему получили вы…
– Я?! Но ведь…
– Я верю вам, – с мягкой настойчивостью продолжал он. – Поэтому и рассказываю все. Мы хотим разобраться и установить, каким образом попал этот билет в Свердловск.
– Я все поняла, – сказал она задумчиво. – Неужели Светлана Владимировна нашла его и не заявила в милицию?.. Ведь билет нужно было сдать в стол находок.
– Вероятно, – согласился с ней Иван Петрович.
– А может быть, все не так?.. Ведь она такая серьезная.
– Может быть.
– Я ничего не понимаю, – сказала она наконец.
– Я тоже.
И, видимо, окончательно уверовав в его доброжелательность, она воскликнула:
– Чепуха какая-то получается!
– Пожалуй… – не стал он противоречить, чтобы не нарушить вернувшееся к ней хорошее настроение. – Только давайте уговоримся, Анна Сергеевна, не беспокоить Светлану Владимировну. А то еще и ей испортим настроение, как я вам сегодня.
– Ой, да что вы!
– А я обещаю объяснить вам все, когда эта история закончится. Может быть, даже вместе со Светланой Владимировной. Идет?
– Пожалуйста. И не забудете?
Она была снова такой, какой вошла в кабинет: откровенной и немножко наивной.
– Ни в коем случае. Ручаюсь честью, – заверил он.
– Буду молчать и ждать.
– Вашу руку.
…За ней давно закрылась дверь, а Иван Петрович все еще сидел за столом.
Он думал о Хоминой.
Как всякий следователь, Упоров размышлял иногда над причинами преступлений, над теми побуждениями, которые делают человека преступником. Но далеко не каждое дело служило поводом для этого.
Его уже давно не волновал, например, морально-педагогический треп по поводу того, почему это здоровенный детина, которому в пору дуги гнуть, вдруг крадет чужие деньги или грабит на улице прохожего человека раз, другой, третий…
По оплошности можно сломать станок на работе, из-за невнимательности нарушить правила уличного движения, наконец, из-за беспечности оказаться даже сообщником серьезного преступления. Но залезть в карман или ограбить? Это – что?..
Паразитизм. Тот самый, который поставлен вне закона всеми людьми, будь они язычниками или католиками, живут они при царе или парламенте. Воры и грабители всех времен боялись суда, потому что не хуже следователей знали, что им положено по закону.
Тем более в нашей жизни, где у каждого есть право на труд и уважение. Почему в ней можно допускать, чтобы гуманность толковалась как снисхождение? Почему суд садит вора в тюрьму на два года, а не на десять? Ах, дает возможность исправиться? Прекрасно! В таком случае, если он украл снова, почему его садят на четыре года, а не на пятнадцать?.. Ведь великодушие должно иметь цену и в глазах жулика!
Нет, сталкиваясь с подобными делами, Иван Петрович не занимался пустыми рассуждениями. Он с суровой неотвратимостью доказывал преднамеренность такого преступления, писал лаконичное обвинительное заключение с указанием соответствующей статьи Уголовного кодекса.
И ставил точку.
…Но в привычно-грязном потоке бытовых преступлений следователь встречался и с такими, перед которыми профессиональная терпимость уступала на время внутренней потребности по-человечески до конца понять содеянное. В него вселялась вдруг тревога, предчувствие опасности, какое испытывает даже опытный, хорошо вооруженный охотник от сознания, что невидимый хищник притаился где-то совсем рядом. И тревога эта вовсе не за себя, а за всех тех людей, у которых нет такого обостренного внимания, как у него.
Анечка Куркова почти сразу стала с ним откровенной и простой, как со своим человеком. Она хорошо относится к людям, и поэтому легко понять, что помочь всякому в затруднительном положении, не требуя за это ответного одолжения, ее привычка. И в чем ее можно упрекнуть, если оказывается вдруг, что ее доброта использована дурно?..
Особенно у нас, где доверие и уважение воспитываются с детского сада, а подозрительность считается дурной чертой характера!
Откуда же взялась эта Хомина?..
Ведь в детском саду она играла в те же добрые игры, что и сверстницы, в школе и институте училась даже лучше других, да и в работе оказалась способнее.
Она ведь знала, наверняка знала, «что такое хорошо и что такое плохо»!..
А не потому ли случилось так, что обыкновенное добросовестное выполнение обязанностей, свойственное тысячам других людей, ей кто-то поставил в особую заслугу? Не потому ли она и поднялась по служебной лестнице, обрела исключительный должностной авторитет, что свято почитала инструкцию и распоряжения, а потом уверовала и в свое особое положение среди других?
Эгоистичная и расчетливая, она и закон стала понимать лишь как инструкцию, пусть более широкую и всеохватывающую, нежели те, с которыми имела дело по службе. Она нашла лазейку в установленном порядке, сознательно использовала ее для своего обогащения, уверенная, что ее нельзя ни в чем заподозрить, так как ее поступок не потревожил ни одного параграфа, ни одного пункта установлений, которыми она обязана руководствоваться. Да еще при ее безупречной служебной характеристике!..
Она и сейчас не подозревала, что ее потеря, которая вызвала самое близкое сочувствие, оборачивалась для нее другой стороной…
Иван Петрович не верил в следователей-чародеев. Он не сомневался в предусмотрительности Хоминой. Она, безусловно, предвидела возможные последствия своего преступления и, видимо, была готова к ним.
Такая на риск не пойдет.
…Иван Петрович усмехнулся про себя и поднялся из-за стола.
Он теперь очень хорошо понимал тот невольный вскрик Хоминой в магазине о семи украденных билетах. Уже через несколько минут она предпочла умолчать о них в своем заявлении. И не будь бесхитростных свидетелей, Хомина бы «сожгла мосты», и преступление продолжалось…
Да. Как всякий эгоист, она переоценила себя.
…Любое преступление совершается среди людей. И нет такого, которое не оставило бы следов, произошло без прямых или косвенных свидетелей. Надо уметь их найти. Иван Петрович считал, что в этом умении и берет начало подлинное искусство следователя. И, как всякое другое, оно не состоит только из чистых знаний.
На улице его встретил резкий, холодный ветер. Иван Петрович поднял воротник пальто, подумал, что не за горами первый снег, и зашагал к трамвайной остановке. Он и не заметил, что вместе с ветром уже летели «белые мухи» – верные предвестницы скорой зимы.
И вдруг его поразила совершенно неожиданная мысль. Пройдет еще месяц, зима прикроет слякотную унылость городской осени чистым праздничным снегом. Но такой ли запомнит ее Анечка Куркова? Ведь этой зимой в ее душе неминуемо умрет какая-то маленькая частица доброты и доверия к людям.
А кто должен нести за это наказание?
Но в Уголовном кодексе такое не признается преступлением, а значит, и не квалифицируется ни по одной статье.
– А жаль… – сказал кому-то Иван Петрович.
Если борьбу с преступностью называют часто невидимым фронтом, то каждое следствие, разоблачающее одного или группу преступников, можно назвать атакой на отдельном участке. Иногда подготовка к ней занимает у следователя недели и месяцы, но наступает день, и он схватывается с противником в единоборстве, в котором не признается ничья. И пусть это столкновение происходит в тихом тесном кабинете, успех его, как к большого сражения, решают тактический план, маневр и воля к победе.
Поспешность здесь может обернуться поражением. Иван Петрович свято чтил это правило. Он понимал, насколько слабы пока объективные доказательства предполагаемого преступления. Его помощники продолжали проверять оплаченные в Свердловске выигрышные билеты из Алапаевска и Верхней Салды, извлекая все новые и новые номера, чаще всего рублевые.
А сам Упоров искал новых свидетелей. Ему везло гораздо меньше.
И все-таки свидетель нашелся. Нашелся неожиданно и просто.
Это еще не был свидетель в обычном понимании этого слова. Но его правдивые показания могли пролить свет на все дело.
В сотый раз перелистывая дело о лотерейных билетах, Иван Петрович обратил внимание на два самых коротких объяснения, взятых в свое время еще предусмотрительным Титовым. В них муж Хоминой – Пустынин и приходящая домработница Бекетова подтверждали показания потерпевшей о том, что билеты принадлежат им, и указывали место их приобретения. В объяснениях Пустынина и Хоминой были грубые противоречия – тот самый пассаж и вокзал, что в свое время и заставило Титова усомниться в законном приобретении билетов. Ивана Петровича заинтересовал возраст Екатерины Клементьевны Бекетовой. Ему показалось странным, что эта сорокатрехлетняя женщина нигде не работала, а предпочитала довольствоваться лишь двадцатью пятью рублями жалованья в месяц за домашние услуги Хоминой. Каково же было удивление Ивана Петровича, когда он узнал, что эта Бекетова – вдова того самого милиционера Бекетова, который четыре года назад погиб в схватке с бандитами. Екатерина Клементьевна осталась с тремя детьми и жила на скромную пенсию, определенную ей после смерти мужа.
Семью Бекетовых Иван Петрович не знал. Но он нашел друзей и товарищей Бекетова по службе в милиции, бывавших в его доме по семейным праздникам. Все они вспоминали его добром и о семье отзывались самым теплым словом. Эти люди и объяснили Ивану Петровичу, почему Екатерина Клементьевна решила с самого начала жить на пенсию.
– Знаю со слов мужа, как много сейчас плохих компаний, – говорила она тогда. – Мои остались без отца, да если я заработаюсь, разбалуются малые без узды. Нет, не хочу ребятишками рисковать. Есть у нас при домишке две с половиной сотки земли, огородишко хоть и маломальский, а в трудную минуту едой выручит. Зато ребята будут со мной, а не на улице…
Так и держалась своего все годы. Начальник городского управления милиции Орешин, зная нужду Екатерины Клементьевны, не раз находил повод оказать ей небольшую денежную помощь, как могли заботились о ней и товарищи мужа по райотделу.
Словом, трудолюбивая, скромная и простая Екатерина Клементьевна пользовалась уважением всех, кто с нею жил или просто знал.
Иван Петрович понимал, что затягивать следствие дальше бессмысленно. И твердо решил, что официальные допросы начнет именно с разговора с Екатериной Клементьевной.
Но его намерение неожиданно изменила новая встреча.
Приехав в одну из сберегательных касс, где его хорошо знали по прежним посещениям, он увиделся со старшим кассиром, которая ему сама сказала, что недавно, после длительного декретного отпуска, вышла на работу молодая сотрудница операционного отдела. В частном разговоре, возникшем после посещения этой сберкассы помощником Упорова, обнаружившим сразу, тридцать рублевых выигрышей по алапаевским билетам, эта сотрудница вспомнила, что в свое время к ней в операционную часть заходила Хомина и оформила помимо кассы тридцать рублевых выигрышей как коллективно приобретенных.
– То есть как это так: коллективно? – спросил Иван Петрович.
– А вы не знаете?
– В первый раз слышу.
– Так это же очень просто! – стала объяснять ему кассир. – Скажем, возьмем ваш коллектив, сколько вас там, не знаю… Каждый из вас имеет возможность купить, к примеру, десять билетов. Наберется, предположим, двадцать человек. У вас в руках окажется двести билетов. И представьте себе, что один билет выигрывает автомобиль!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13