Где я?.. Попытки сделать вдох я не стал предпринимать: ведь этот омерзительный, скользкий, как жабья кожа, ил мог забить мои легкие, как уже вторгся в уши, в нос и испакостил рот. Я приблизил лицо к лимонному прямоугольнику ВХОДА и, словно через водолазную маску, увидел комнату собственной квартиры, свой стол с компьютером и Макарку рядом с ним. Контуры углов и очертания мебели чуточку колебались и плыли. Нина?.. Не успел я подумать о ней, как лимонный прямоугольник полыхнул короткой вспышкой, и Нина оказалась возле меня. Ее лицо, отделенное от меня слоем полупрозрачной жижи, выглядело все таким же наивно-детским, но теперь я смотрел на нее с опаской и недоверием. Конечно же она сразу поняла, что я сейчас должен чувствовать. Вот и говори после этого, насколько неразумны дети пяти с половиной лет от роду!
– Не бойся, Илюшка! – До меня донесся ее голос, чуть приглушенный, но я слышал эти слова столь же отчетливо, как если бы был на воздухе, а не в какой-то влажной среде, тем более такого отвратительного свойства. Нинка засмеялась:
– Да, тут вонь такая… Как от нашего мусорного ведра, когда ты его по неделе не выносишь. Но это ничего.
Ты что надулся? Ты дыши, дыши. У тебя получится. Я же вот – дышу. Смотри! – Она потянула ноздрями, и, к моему удивлению, у ее носа образовался небольшой пузырек воздуха. Нинка надула щеки и с силой выдохнула, и тотчас же из ее носа и рта вырвались целые грозди таких пузырьков!
Честно говоря, дыхания мне уже не хватало. В легких разгоралось удушливое жжение, обычное при нехватке кислорода. Чего там!.. Терять мне нечего. Превозмогая отвращение, я потянул в себя липкую и скользкую эту жижу, но теперь она не забилась в рот и нос… Каким-то непонятным ухищрением мои дыхательные органы выбирали кислород прямо из ила! Ощущения были не ахти, примерно то же, когда спускаешься в канализацию, где только что прорвалась труба и разлагаются трупы нескольких крыс в придачу. Но не в моем положении быть последовательным и строгим эстетом! Уже освоившись в этой невероятной ситуации, я перевел взгляд туда, куда вот уже, наверно, минуту указывала мне Нинка. Там, в комнате, огороженной от меня лимонным прозрачным прямоугольничком ВХОДА, уже вовсю орудовала милиция.
– Ты представь, что смотришь их по телевизору, – быстро шепнула мне племянница.
– Скорее через стенку аквариума.
– Аквариума? Это где рыбки? А, ну да, похоже. Ой, Макарка! Смотри, смотри, Макарка!.. Ему больно, да?
– Да уж не очень приятно… – глядя во все глаза, выговорил я. – Ччеррррт!!!
Макарке Телятникову в самом деле приходилось не сладко. Его сразу же повалили на пол носом вниз и скрутили руки за спиной. Обыскали. Оперативников было трое: низенький краснолицый тип, которого величали «товарищем капитаном» – он был в штатском, – и двое старших сержантов (если не ошибаюсь в погонах). Эти – то ли братья, то ли из одного зоопарка: здоровенные парни с одинаковыми лицами, одинаковыми фигурами и одинаковой манерой поведения. Наверно, именно про таких сотрудников милиции придумали анекдот про разделение труда. Это когда один напарник умеет писать, а второй – читать. Старшие сержанты упруго передвигались по гостиной, вот один уже направился на кухню, а второй ввалился в Нинкину комнату и. верно признав в огромном плюшевом зайце опасного уголовного преступника, ловким приемом повалил его на пол. И пнул вдогонку.
– Та-ак, – выудив из кармана Макарки его паспорт, протянул капитан, – Телятников Макар Анатольевич. Прописан совсем не здесь. Отчего находитесь не по месту прописки?
– А что я там, у родителей законсервироваться должен? – огрызнулся Макарка. – Никуда не выходить?
– Отвечать только на вопросы!
– Пришел в гости. Ну вы же сами знаете.
– На вопросы!..
– Пришел в гости к Илье Винниченко. Дней восемь или десять назад. И до сих пор не ушел. В данный момент проживаю у него. Вторую неделю. Вследствие проблем с родителями. Законом не запрещено. Дверь открыл своим ключом, снял копию с ключа хозяина квартиры, – угрюмым протокольным языком принялся отвечать Телятников, поняв, что играть в молчанку себе дороже…
– Так. Уже лучше. Симчук, Косорезов, что-нибудь есть?
– Никого в квартире больше не обнаружено, товарищ капитан, – доложили бравые старшие сержанты. Тут же в комнату выдвинулась неизменная тетя Глаша, куда же без нее, и доложила:
– А вся обувка его тута, три пары, я считала. Прячется где-то, вы поищите, сынки!
«Вот сволочь, – подумал я с холодным бешенством, – а ведь в самом деле три пары туфель на весну-осень у меня. И когда сосчитать успела? Надо, кстати, на досуге спросить у нее, куда делись мои семейные трусы в эротический белый горошек, может, она и моему нижнему белью учет каким-то образом ведет!»
– Тэк-с, – сказал капитан. – А известно ли тебе, Телятников, что твой друг подозревается в убийстве?
– Н-нет.
– А видел ли ты его сегодня?
– Да. Утром.
– А во второй половине дня не видел, что ли? Не появлялся он, значит?
– Я… спал.
– Значит, во второй половине дня Винниченко ты не видел, – резюмировал капитан.
– Н-нет, – выдавил Макар. Капитан прищурился, словно готовился выстрелить в бедного интеллигента-недоучку очередным каверзным вопросом и для того выцеливал мишень потщательнее. Неизвестно, сколько продолжались бы мучения Макарки, не угляди проницательный старший сержант на столе листок с моим заявлением, уже вырванный из блокнота и для наглядности прилепленный прямо к нижней части монитора. Он наклонился и, сорвав листок, прежде всего понюхал его. Ну что же, добро, все-таки сыскарь, ищейка. Сержант подозрительно покрутил листок и передал его своему близнецу, наверно, тому, в чьи обязанности входило читать. Второй сотрудник милиции впился в заявление выразительным взглядом гориллы, изучающей банан на предмет его пригодности в пищу. Потом, кажется, приступил к самому процессу чтения. Давалось ему это явно с трудом, могу авторитетно заявить как человек, который в порядке университетской педпрактики провел несколько уроков русского и литературы в школе.
– Товарищ капитан!..
Краснолицый оперативник поднял голову:
– Что там? Дай сюда. Так… так… та-а-а-ак!! Очень хорошо. – И он, вынув какую-то записную книжку, быстро черкнул в ней несколько значков. – Заявление-то любопытное! Да! А вот тут, в этом документе, мой дорогой Макар Анатольевич Телятников, черным по белому написано, что это, э-э, написал не кто иной, как ваш друг, Винниченко. Написал уже после убийства Елены Лесковой, написал здесь, вот в этой квартире! Вот за этим столом, а? А вы говорите – не видели его тут во второй половине дня! Что ты мне тут яйца крутишь, Макар Телятников? Не хочешь правду говорить про дружка своего, так?
– Я же говорила, что он тут, что никуда голубчик не мог деться, – снова выскочила из-за дверного косяка тетя Глаша.
Все эти в высшей степени логичные рассуждения делали честь товарищу капитану. К тому же он проявил себя как человек, который умеет сразу и читать, и писать, а равно рассуждать и делать из этого верные выводы. Редко в одном сотруднике милиции встречается такой сонм талантов!.. Макарка растерянно заморгал. Капитан встал и, жестом велев одному из старших сержантов остаться с Макаркой, направился со вторым своим сотрудником в комнату Нинки. В проем двери было видно, как оба бравых блюстителя закона выпотрошили шкаф, перевернули кровать и оба лежащих на ней матраца, а потом принялись шарить по тумбочкам, в которые не то что я, а и Нинка с трудом поместилась бы.
Племянница смотрела на деяния расторопного капитана и его помощника с плохо скрываемой обидой. Я даже испугался, что вот сейчас она выпорхнет из нашего невероятного укрытия и набросится на нехороших дядек, которые без видимой причины перевернули ее комнату. К счастью, у Нинки больше ума, чем у нас с Телятниковым, вместе взятых. Это я стал понимать в последнее время.
Капитан и старший сержант, сопровождаемые непрестанно кудахтающей тетей Глашей (откуда только обхождение взялось?), перешли в кухню. В гостиной остался только Макарка, сиротливо сидящий на полу у шкафа, спиной к нам, и старший сержант, расхаживающий по комнате длинными деревянными шагами. Он крутил носом и присматривался ко всему с такой подозрительностью, как будто плакат «Queen» на стене и разноцветные корешки книг с какими-то сложными и, главное, разными буквами могли внести решающий вклад в расследование убийства. В книги он потыкал пальцем, особо выделив «Парфюмера» Зюскинда (у-у, там на обложке голая баба нарисована, гы!). После этого книжного обзора он покрутил носом вокруг все того же «квиновского» плаката и сказал:
– Да, херово твое дело, ептыть. (Это он Телятникову.) Тебя бы, волосатый, к нам в камеру, нах. (Это уже – Фредди Меркьюри.) А твое дело, парень, совсем херово. Твой дружок девчонку замочил, да прямо на ее свадьбе. Все улики, ептыть, на это… налицо. Его ее мамаша видела, когда он шел с места убийства, и руки все в крови. Тетку лапнул, блузку теткину в крови заляпал. Так что ты давай его не покрывай, а то мигом оформим как соучастника, нах!..
Я слушал рассуждения сержанта. Он стоял спиной к Макарке и произносил свою дурацкую речь. Простая, очень простая мысль пришла мне в голову. Я протянул руку, думая, что она точно так же – в обратном уже направлении – пройдет через прозрачную лимонную преграду. Не тут-то было! Такое впечатление, как будто кончики пальцев уперлись в холодную стальную поверхность. Я принажал посильнее. Бесполезно. Но ведь Нинка только недавно ходила туда и обратно!.. И тут она, словно прочитав мои мысли, проскользнула у меня под рукой и снова оказалась в комнате. Я замер. Стараясь ступать бесшумно – попробуйте проделать это сами, если вместо ступней у вас копытца! – она подкралась к Макарке и тронула его за плечо. Телятников вздрогнул:
– А!
Сержант тотчас же обернулся. Я смотрел на это, совершенно не чувствуя ни рук, ни ног. Лицо сержанта в полосе света плыло, размывалось… Счастье, что Нинка молниеносно присела и спряталась за спиной Телятникова. Сержант продолжил осмотр плаката «Queen» и снова начал басить. Он вел свой критический монолог, а Нинка между тем вела Макарку: приложив пальчик к губам, она взяла его за руку и, не обращая внимания на его сла-а-абенькие попытки высвободиться, подтолкнула в угол. Вот девчонка!..
– Это он зря, – говорил сержант, – все равно его найдут. (Это он явно обо мне.) Ну и рожа у этого типа. Где-то я его уже видел. Араб какой-то, нерусский, ептыть. (Это уже снова о многострадальном Фредди; между тем ничего не соображающий Макарка уже стоял в углу, как наказанный, и Нинка с силой толкала его к стене, но не могла сдвинуть этой туши.) А, ну да, – продолжал догадливый старший сержант, – точно! Это же эти… «Беатлес», нах! Мне про них один дембель рассказывал, – прибавил он с такой горделивой интонацией, что сэр Пол и покойный Леннон, верно, расплакались бы в умилении от подобной аттестации их малоизвестной группы Сотрудников милиции просим не обижаться. История подлинная.

. В то же самое время Нинке наконец удалось сдвинуть Макарку с места, и тот точно так же выставил вперед руки, чтобы упереться ими в стену… Дальнейшее представить уже не так сложно.
Тем временем монолог сержанта, свидетельствующий о его высокой музыкальной образованности, был прерван самым бесцеремонным образом. Вошел капитан и, не увидев Телятникова на прежнем месте и вообще в комнате, рявкнул:
– Где он?
Сержант обернулся и выпучил глаза…
Да, Телятникову было не до сержанта. Его круглое лицо в слое зеленовато-бурой жижи плыло передо мной, рот то открывался, то закрывался, и я крикнул ему:
– Не пыжься, дыши! Тут можно дышать!
Машинально Макарка последовал моему совету. Как выяснилось, ЗРЯ он это сделал. Он тотчас же ухватился рукой за горло, лицо его мучительно исказилось, глаза выпучились не хуже, чем у того сержанта, что упустил его из-под носа минутой раньше. Макарка попятился и, споткнувшись обо что-то, упал. Его неповоротливое тело изогнулось, он подгреб под себя ноги и несколько раз дернул левой рукой вместе с плечом. Нинка встревоженно глянула на него и спросила:
– Он подавился, да?
– Мне кажется, что он… – начал я и, наклонившись к нему, выпалил: – Он не может здесь дышать! Он задыхается! Когда ты ныряешь в речку, ты же не можешь дышать под водой? Вот и… Макарка! У него почему-то не получилось, как у нас!
И тут лимонная рамочка прохода, через который удалось осуществить такое невероятное, но, главное, спасительное бегство, вспыхнула еще раз, и продолговатый прямоугольник, слабо мерцая, начал угасать. Странное действие он оказывал на нас до этого момента, оказывается!.. До последнего сохранялась иллюзия присутствия в квартире, но когда, чуть подрагивая и колыхаясь, выход растворился в толще зеленовато-бурой жижи, я окончательно понял, что нахожусь на дне какого-то водоема. Дно водоема покрыто толщей ила, из которого торчат скользкие водоросли. Странно, что я вообще могу их видеть. Из ила поднимаются пузырьки и уходят вверх. Когда Макарка упал, слои ила, особенно густого у самого дна, раздернулись, неохотно пропуская инородное тело. Но сейчас ил снова смыкался, жадно обволакивая Макарку своим отвратительным, зловонным, почти живым студнем. Я схватил его за руку. Рыком поднял на ноги. Приблизил лицо к самому его лицу так, что мы чуть не соприкоснулись носами. Макарка задыхался. По лицу пробегали судороги, губы судорожно подергивались. Нинка молча указала мне направление, в котором, очевидно, и следовало идти.
– Макарка-а-а!!! – закричал я. – Туда, туда! Терпи! Ну!
Проклятый ил немилосердно замедлял движения, приходилось прилагать все усилия, чтобы делать хотя бы один шаг в три секунды. Водоросли цеплялись за ноги, за руки, в бок больно впилась какая-то колючка, я машинально смахнул ее, и она, обернувшись грязновато-пятнистой рыбкой, впилась мне в палец. Вторая моя рука поддерживала Макарку, так что пришлось – без раздумий – поднести ладонь с бьющейся в ней тварью ко рту и вцепиться в нее зубами.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41