.. Ваше счастье, что интегратор не работает и Вагнер не может подслушать эту беседу. А если старик узнает, что я вовсе не Фогель, Харвуд вам этого не простит.
Петерсон схватился за голову, отбежал в противоположный угол лаборатории, бросил на Щеглова ненавидящий взгляд:
– Мерзавец! Двойной шпион!.. Фогель, Чеклофф… или как вас еще!.. Припомните-ка тот день, когда вы в одном из фиордов Северной Норвегии выдавали себя за стального советского офицера!.. О, вы прекрасный артист!.. Но теперь я раскусил вас!.. Я мог бы вас убить, да. Но я отомщу иначе: вы станете честным человеком!
Он выбежал из комнаты разъяренный. Щеглов проводил его недоуменным взглядом: шпион сошел с ума, что ли?.. Причем здесь Норвегия? И что за «страшная» угроза?
Инженер старался вспомнить, когда это он выдавал себя за «стального офицера»?.. Но воспоминания о норвежской кампании были неприятными: именно там союзники впервые показали свое непривлекательное лицо в полной мере. Они прилагали все усилия, чтобы затормозить движение наших войск в направлении заводов «тяжелой воды» и нарочно перевирали разведывательные данные. А потом по указке американцев там надругались над могилами советских воинов.
Щеглов не сталкивался в Норвегии ни с кем из союзников лично. Где же мог видеть его Петерсон?
Перебирая в памяти англичан и американцев, с которыми пришлось встречаться во время второй мировой – войны, Щеглов лишь на мгновение в длинной шеренге военных припомнил лицо, немного похожее на лицо Петерсона. Однако это, пожалуй, было лишь случайное сходство… Значит, речь идет о новой провокации. Но с какой целью?
Это происшествие не выходило из головы в течение целого дня. Щеглов до сих пор бился в поисках причин чудаковатости человека, работающего агентом у Харвуда.
Мелодично зазвенел звонок внутреннего телефона.
«Ага, не выдержал!» – злорадно подумал Щеглов.
Он снял трубку, проговорил небрежно:
– Слушаю, Джек!
Но в ответ послышался недовольный, резкий голос:
– Не Джек, а Вагнер. Отто Вагнер, уважаемый… товарищ Чеклофф!.. Немедленно приходите ко мне.
– Хорошо! – отрывисто сказал Щеглов и бросил трубку на аппарат: по милости этого олуха Петерсона все пошло насмарку. Стало быть, прикидываться уже не стоит.
Хмурый, решительный, он вошел в кабинет Харвуда и спросил с порога:
– Вы подслушали?
– Да, – с насмешливым укором покачал головой старик. – Садитесь, прошу – разговор будет длинным.
– Как вы подслушали? Ведь это было до десяти утра!
– Но и сейчас уже после десяти вечера! – Вагнер показал на часы, затем на освещенную шкалу интегратора. – Главный интегратор теперь работает непрерывно, а ваши приборы выключал я. И не жалею: мне удалось услышать много интересного… Итак, вы советский шпион и хотите выкрасть мои секреты?
Наступила пауза. Вагнер с интересом следил за Щегловым, желая заметить на его лине смущение или озабоченность. Однако тот хорошо владел собой.
– Профессор, не время ли начинать нашу беседу? – сказал он, когда молчание начало затягиваться. – Объясняю: я вовсе не шпион. Но ваши секреты вырву. Если не у вас, так у Харвуда. Или же раскрою их самостоятельно. Ваше изобретение должно служить людям, а не убийцам.
Вагнер задумчиво покачал головой:
– О, это уже нечто новое… До сих пор от меня требовали совсем иного… – он еще немного помолчал. – Вот я смотрю на вас и спрашиваю себя: какие мысли пробегают сейчас в вашей голове? За кого вы меня принимаете – за врага или за друга? Умного или глупого?.. Я могу высказать то или иное предположение, но и только. Я не прочту ваших мыслей даже при помощи интегратора… А когда-то я мечтал об этом… Будучи нищим, голодным студентом, я работал по пятнадцать часов в сутки, откладывая по пфеннигу на свою будущую лабораторию. Я крал, – да, признаю, – крал у моего учителя радиодетали для приборов и корки хлеба для неприхотливого желудка. Я брал взаймы у кого угодно и, конечно, не возвращал. Я не стыдился выпросить порванные ботинки, лишь бы не истратить две-три марки на новые… Надо мной смеялись в глаза и за глаза, называли скрягой, мелким мерзавцем, способным за грош убить человека… Да последнее, вероятно, и соответствовало действительности: чтобы добыть необходимые деньги, я мог бы и убить, и ограбить… И я нашел бы моральное оправдание для себя: я – сверхчеловек! Когда я одержу победу, я расплачусь за все!
Долго пришлось бы рассказывать о моих напрасных стараниях разбогатеть. Скажу только, что я не женился на девушке, которую любил, не женился потому, что пришлось бы тратить втрое больше, нежели я себе позволял, – на протяжении долгих лет не был ни одного раза ни в театре, ни в кино. Короче говоря, жил, как червь.
И вот, когда я уже начал терять силы и здоровье, когда мне начало казаться, что я избрал ложный путь и никогда не приду к своей цели, мне неожиданно повезло. Умерла какая-то моя тетка, которую я и в глаза не видал, и в мои руки попала порядочная сумма денег. Я истратил их до последнего пфеннига, но все же оборудовал, наконец, свою лабораторию новейшими приборами. Успех пришел неожиданно быстро, хоть вовсе не с той стороны, с какой я его ждал.
Мои опыты по передаче мыслей на расстоянии потерпели неудачу: выяснилось, что кора головного мозга, ведающая психическими функциями, имеет чрезвычайно сложную структуру. Одинаковые электромагнитные колебания у разных людей вызывают разные реакции. Так, например, я передавал записанные на пленку чувства радости и подъема, а подопытные ощущали что угодно: и печаль, и подавленность, и общую нервозность… Хорошо передавались только простейшие, присущие и животным, чувства голода, боли и тому подобные.
Однажды мне захотелось узнать, что случится, если на человеческий мозг направить его же собственные, но во много раз усиленные радиоволны. Я соорудил вот этот «радиошлем» и как-то на рассвете включил свой первый, еще очень несовершенный, интегратор…
Вагнер умолк, насупился, черты его лица стали резкими, жесткими. Он жестом попросил у Щеглова папиросу, неумело прикурил ее, закашлялся и сказал раздраженно:
– Господин хороший, приходилось ли вам доживать до осуществления вашей величественной мечты?.. Пришлось ли пережить вам те минуты, когда исчезает все обычное, будничное, когда забываешь о неудачах, бедствиях, и чувствуешь лишь радость сильного, умного победителя, когда в душе звучит триумфальная симфония?!
Я даже не жду от вас ответа. То, что я почувствовал, включив интегратор, не сможет почувствовать никто. Я действительно стал сверхчеловеком. Мое изобретение вознаградило меня за все. А будущее представлялось мне сплошным торжеством высшего разума…
В самом деле, что могут дать человеку его пять несовершенных органов чувств? Мы потеряли даже то, чем владели наши доисторические предки: безукоризненный слух, прекрасное обоняние, острое зрение. А наша память, новейшее произведение высокоразвитого мозга, еще столь несовершенна, что для запоминания чего бы то ни было нужно одно и то же повторять сотни раз.
А если вы увидите какую-нибудь вещь только один раз в жизни? При таком условии в вашем мозгу останется определенный, но очень слабенький след.
Через некоторое время вы пробуете вспомнить виденное. Мозг напрягается, стремится воссоздать нужные электрические колебания. Они действительно воссоздаются, но имеют чрезвычайно малую мощность.
Человек, выбиваясь из сил, старается вспомнить. Казалось бы, вот-вот всплывет забытое. Уже как будто даже вырисовываются знакомые контуры среди бесформенного тумана. Но нет, вновь не то!.. Говорят: «Вертится в голове!»… Вот так «вертеться» может долго, пока не удастся припомнить обстоятельства и место действия. А затем происходит взаимное усиление колебаний и, наконец, восстанавливается память.
Теперь используйте мой интегратор. Уловите с его помощью электромагнитные колебания мозга человека в момент припоминания, усильте их в сотни раз и вновь пошлите в тот же мозг. Вы сразу увидите все, как было. Можно дать даже такое усиление, что воспоминания станут для нее более яркими, нежели действительность.
Инженер может обойтись без таблиц и справочников, – он будет помнить формулы, цифры, правила, методы решения тех или иных задач… Художник заметит такие нюансы красок, уловит столь характерные черты окружающего и так сумеет их отобразить, что каждая картина станет непревзойденным шедевром вечного искусства… Умозаключения философа, обоснованные сотнями фактов, силой логики, приобретут характер непреложных законов…
Вагнер умолк, откинулся на спинку кресла, отдыхая. Сейчас его лицо было печальным и человечным.
– Я владел всем этим, – сказал он тихо. – Я писал стихи и философские трактаты, рисовал картины, даже создал оперу. Уверяю: все это было не хуже обычных произведений моих современников – специалистов в этих вопросах. Но я не стал ни Бетховеном, ни Гете, ни Гегелем. Да это и не удивительно: даже мой интегратор не сделает болвана гением, а я в искусстве был жалким дилетантом… Зато мне удалось построить вот этот усовершенствованный интегратор… Я уже мечтал о том, чтобы создать портативный прибор, – ну, хотя бы не больше шкафа среднего размера. Я уже видел тот день, когда мои интеграторы будут стоять в рабочих кабинетах государственных деятелей, конструкторов, людей искусства… И вот когда я был близок к решению этой задачи, налетели советские бомбардировщики и разрушили мою лабораторию до основания… Я имел право ненавидеть вас, русских, и действительно ненавидел… Но теперь я вам лишь благодарен: вы спасли от страшной судьбы многих талантливых людей мира…. Посмотрите на меня, когда интегратор не включен. Страшно, правда? «Сверхчеловек» превращается в слепого и глухого дождевого червя… И это закономерно. Природа мудра: она уравновешивает силы и возможности. Я увеличиваю усиление радиоколебаний мозга, а организм реагирует на это каждый раз медленнее. И, наконец, наступает предел…
Профессор Вагнер вновь умолк и склонился над столом, охватив руками большой неуклюжий «радиошлем». Сказал с отчаянием:
– Да, наступает предел… Для меня он уже наступил.
Несколько дней назад я установил максимальное усиление, – следующая ступень приведет к разрушению клеток мозга… А сегодня, подслушивая ваш разговор, я так напрягал свой слух, что у меня до сих пор звенит в ушах.
Еще несколько дней или недель я при помощи интегратора буду видеть и слышать так, как вы без него. А затем начнет надвигаться вечная темнота и тишина… Я вызвал вас потому, что мне больше некому исповедаться перед смертью. И еще: знайте, что никаких секретов я не скрыл. Это все выдумки Харвуда и Смита, – вернее, их надежды. Им удалось обмануть меня: я спроектировал институт, создал мощный интегратор, наивно считая, что колбасник Книппс в самом деле способен заинтересоваться возможностью раскрыть тайны человеческого мозга. Но вскоре я убедился, что дело идет совсем о другом. Передача на расстоянии простейших физиологических ощущений, ознаменовавшая собой неудачу моих первых опытов, пришлась по вкусу бездарному Харвуду больше всего. Вдвоем со Смитом он стал настойчиво экспериментировать на животных. Я не мог возразить, ибо Харвуд, мой помощник, фактически был хозяином, «боссом»…
Однажды, сидя у интегратора, я услышал далекий и слабый, но такой страшный вопль, что меня оторопь взяла. Звук долетал со стороны экспериментальной. Я решил, что Харвуд экспериментирует над каким-то высшим животным, причиняя ему невыносимую боль. Это было бы слишком бесчеловечно.
Но когда я открыл дверь камеры, то увидел картину, пред которой побледнели бы и картины Дантова «Ада».
Смит истязал чернокожего. Рупорные антенны, установленные над головой бедняги, свидетельствовали, что дело идет об исследовании электромагнитных колебаний мозга страдающего человека.
Подробностей я не успел разглядеть: на меня прыгнул Смит и вытолкал за дверь… После этого у нас состоялся острый разговор с Харвудом, и я оказался в этом стальном гробу… Меня оставили в живых, так как надеялись использовать мои знания: ни Смит, ни Харвуд не способны ни на что большее, чем на жалкое копирование. А я умышленно дразнил их, намекая на какие-то необыкновенные усовершенствования интегратора, на новые приспособления, при помощи которых якобы можно покорить весь мир.
Да, никаких тайн у меня нет. Вот это и есть та тайна, раскрытие которой уже давно стоило бы мне жизни. И – еще одно…
Вагнер расстегнул рубаху и снял с цепочки на шее небольшой серебряный медальон. Зажал его в руке, отодвинул ящик стола, на ощупь написал там на листке бумаги несколько слов, завернул медальон в этот листик и быстрым движением положил на ладонь Щеглова. Тот вопросительно взглянул на него. Вагнер молча кивнул головой: погодите, мол! Показал рукой на дверь, шепнул:
– Проверьте!
Но Щеглов просто включил запасной интегратор и надел «радиошлем».
Тихо… Эфир полон неясных шорохов, приглушенного гудения, хрустального звона… Со свистом похрапывает в своей комнате Джек Петерсон…
Но вот, – вероятно, очень далеко, – лязгнул металл… Затем скрипнула дверь… Раздались шаркающие шаги…
– Сюда кто-то идет! – тихо сказал Щеглов. – Кажется, Смит.
– Хорошо, – ответил шепотом старик. – Бегите!.. А их уничтожьте!.. Вместе с интегратором!.. Вместе с Гринхаузом!.. Ненавижу!.. Ненавижу весь мир!..
Он дернулся, сжимая кулаки в бессильной злобе…
И вдруг что-то случилось с интегратором. Разбежались в разные стороны ярко-зеленые линии. Погас экран.
Вагнер начал медленно оседать. Его тело обмякло, обвисло. Потускнели глаза. Какая-то неведомая сила раздавливала старика, превращала его в мешок, небрежно набитый кусками мяса…
Он все еще силился погрозить кому-то, крикнуть что-то злобное, жестокое… Но из его уст вырывалось только хрипение,
…Вот таким навсегда и остался в памяти инженера Щеглова профессор Отто Вагнер – жалкий развенчанный «сверхчеловек».

Глава XIII
Взорванные мечты

Два резких взрыва грохнули почти одновременно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26