И столь великие воины были они, что всю дорогу не переставая единоборствовали, даже по нужде сходить забывая. И дружина билась, вождям подражая. А боги, клятву выполняя, в парус дули.
У вандалов на корабле тоже два брата предводительствовали всеми, Асд и Сил. От них потом пошли асдинги и силинги. И дружина вандальская, Вотана славя (ибо больше других богов с Вотаном подружились), билась себе на потеху. А боги, клятву выполняя, на вёслах сидели.
А гепиды сами на вёслах сидели, священную ярость в себе грея. Но все равно гепидский корабль отставал от корабля готского и вандальского.
Так добрались до берега три корабля. На берегу уже герулы стояли и поджидали пришлецов, дабы с ними биться. И взревели от радости дружины готские и вандальские. И так обрадовались, что с кораблей попрыгали и вперёд кораблей к берегу поплыли, дабы поскорее с врагом схватиться. И гепидская дружина тоже взревела, когда подоспела, но это только через три дня случилось. Битва тогда уже кипела. Гепиды уже из-за горизонта реветь начали, и волны от этого рёва бились о берег вдвое выше против прежних.
И усеяли мы берег трупами герульскими. Потеху продлевая, сразились ещё готы с вандалами. И многие пали. И взяли мы свои корабли и подожгли их. Дабы все знали – герои пришли. И столь велики были корабли эти, что весь мир озарило пламя от их пожара. И виден был мир от края до края. И увидели мы, что стоим в устье большой реки. Тогда пошли мы по этой реке, готы по одному берегу, а вандалы по другому. Гепиды же думать остались. Они ещё не поняли, куда приплыли.
Шли готы. Шли вандалы. Пять поколений сменилось. Славный то был поход, ибо битвы каждый день вскипали.
Долго шли племена по берегам этой реки. И не потому, что река большая была, а потому, что то и дело садились на землю, строили избы, получали урожаи, а потом дальше шли. И ещё было другое занятие: соседние племена завоёвывали. Как завидят какое-нибудь племя, так и завоёвывают. А после вновь эти племена на свободу отпускали, потому что захватывали их больше потехи ради.
Так и шли могучие племена, зима сменяла зиму и веселью не было конца.
И вот река разделилась на два рукава. И пошли вандалы по одному рукаву, а готы по другому. И разделились готы с вандалами и отныне их пути пролегали врозь, хоть и рядом.
После же произшел раздор великий между Амалунгами и Балтингами. И разделились Амалунги и Балтинги и разошлись в разные стороны.
С той поры каждое новое поколение рождалось слабее предыдущего. И мир начал стареть, ибо все реже вспоминали готы о тех клятвах, которые взяли с богов на богатырском пиру в Асгарде перед выходом из Скандзы. А асы, понятное дело, с советами не лезли и помощи не предлагали, коли к ним не обращались. Оттого и мельчали люди, что забывать своих богов стали.
С той же поры, как начали иные готы от богов отеческих отворачиваться и к ромейскому богу поворачиваться, и вовсе в упадок стал приходить мир.
И у вандалов то же самое случилось. Их река тоже на рукава и ручьи делиться стала, и разошлись Асдинги в одну сторону, а Силинги в другую. И если случались с тех пор между ними стычки и битвы, то не от избытка богатырства, а по скудости или из зависти.
Что до гепидов, то никому не ведомо, что там у них происходило, ибо они сзади шли. Но понятно, что хорошего у них ничего не происходило. Только что тугодумие их умножилось стократно, хотя священная ярость, дар богов, оставалась при них. Впрочем, она и при готах оставалась, хотя и уменьшилась по сравнению с прежними временами. И у вандалов она была тоже.
С каждым годом все больше дробились племена, силу свою теряя. И садились на землю. И многие забывали, кто они и откуда вышли.
Однако же мы, кто в нашем селе живёт, – мы не забыли, кто мы и откуда. Мы – Амалунги, хотя до других Амалунгов нужно ехать на коне несколько зим и то вряд ли доедем.
Ещё мы называем себя «остроготами», что означает «светозарные готы». Ибо нестерпимо для врагов сверкает доблесть наша.
Те же, что за вождём Балтом пошли, именовали себя также «вези», что означает «мудрые». И мудрость эта их к югу от нас завела и там на землю опустила, дабы рыхлили её и умножали её богатства.
Так говорит дедушка Рагнарис.

ПОИСКИ СКАНДЗЫ

Четыре зимы тому назад брат мой Гизульф ушёл из дому. Ушёл он затемно, не сказавшись, и не было его два дня. Искали Гизульфа дядя Агигульф и отец наш Тарасмунд. Дедушка Рагнарис ворчал, что незачем, мол, искать огольца – пропадёт, туда ему и дорога. Ничего, значит, оголец не стоил, если пропал. Я радовался тому, что Гизульфа нет, потому что Гизульф тогда меня обижал и мне хотелось, чтобы он навсегда пропал. И потому я вторил дедушке: пропадёт, мол, туда и дорога. Но дедушка Рагнарис почему-то сразу перестал так говорить и отвесил мне затрещину.
К вечеру второго дня Гизульфа привёл домой жрец, тот, что в лесном капище при богах живёт. В том, где мужская изба, которой дед Гизульфу грозит и отцу нашему пеняет.
Когда жрец Гизульфа за руку привёл, Гизульф был красный от слёз, а одно ухо у него распухло – жрец вывернул, пока вёл. Боязно было Гизульфу домой идти, потому что расправа жреца – сущая ласка, если подумать о том, что с ним за самочинную отлучку дедушка Рагнарис и отец сделают.
Дедушка Рагнарис как Гизульфа увидел, так бороду встопорщил и руки начал потирать, предвкушая, как Гизульфа вздует. Гизульф сразу заревел во весь голос. Я тоже заревел – жалел, что Гизульф нашёлся. На меня глядя, Сванхильда ту же песню завела, хотя была старше нас с Гизульфом. Больно уж грозен дедушка.
Жрец из лесного капища был телом могуч, бородой обилен. Лесом от него пахло. Волосы у жреца были длинные-предлинные, длиннее, чем у нашей матери Гизелы.
Я очень боялся жреца.
Дед жреца в дом позвал, медовухой угостил, долгую беседу с ним завёл – об отческом богопочитании, о видах на урожай. Я плохо помню, о чём и как они говорили, потому что жреца боялся и ещё боялся того, что сделают с моим братом Гизульфом. Потому что, если деда послушать, то расправа готовилась нешуточная.
Я раздумывал: будут ли Гизульфа в жертву богам приносить? И если будут, то можно ли будет посмотреть? Или же конями его разметают? Дед многие кары Гизульфу сулил, покуда Гизульфа дома не было.
Тут я увидел, что дядя Агигульф из конюшни коня выводит. И понял, что сейчас Гизульфа к коню привяжут и будут размётывать. И заревел пуще прежнего, так что дед мне затрещину дал.
А дядя Агигульф лицо зверское сделал и спросил у Гизульфа, под лавку к тому заглянув, где Гизульф прятался, не видел ли, мол, Гизульф, куда верёвка делась? Добрая была верёвка, втрое свитая, такая, что человека подвесить можно и не порвётся. А Гизульф не отвечал. Я не знаю, что делал Гизульф под лавкой. На лавке жрец сидел.
Жрец сидел важный и строгий, пока дедушка ему медовухи не поднёс. После же долго беседовали они с дедушкой. Жрец дедушку по плечу хлопал и хохотал зычно.
И ушёл жрец.
Как жрец ушёл, дедушка Рагнарис вскричал громовым голосом: где, мол, этот Гизульф?
Гизульф под лавкой заскулил жалобно. Дед наклонился и вытащил его за шиворот, как кутёнка. И понял я, что сейчас в жертву Гизульфа принесут. Дед после медовухи лицом был багров и голосом зычен, как никогда. На вытянутой руке Гизульфа поднял и богам показал: вот, мол, любуйтесь!
И тут на дворе голос Тарасмунда послышался. Тарасмунд Гизульфа искать ездил и только сейчас вернулся. Отец наш спрашивал, не нашёлся ли, мол, Гизульф. Ответа не дождавшись, в дом ворвался и тотчас же Гизульфа увидел. Уныло свисал Гизульф в дедовой руке и на богов глазами моргал. С богов на отца взор перевёл, сопли до самых колен свесил, одно ухо больше другого, во рту голодная слюна собирается и по подбородку течёт. Шутка ли, два дня не ел.
Тарасмунд к нему руки сразу протянул и захохотал, ещё в дом толком не войдя. Дед сказал недовольно отцу нашему Тарасмунду:
– Забирай щенка своего.
И бросил Гизульфа Тарасмунду. Отец Гизульфа поймал и крепко стиснул, а Гизульф пискнул.
Отец крикнул Гизеле, чтоб сопли мальцу утёрла и накормила его. Гизела давно уже возле Гизульфа вилась, как собака возле кости, но дед отгонял её – наказывал Гизульфа. Как заслышала, что можно кровинушку ласкать и кормить, так сразу прибежала и Гизульфа увела.
Я понял, что Гизульфа ни размётывать, ни в жертву приносить не будут. И сразу стало скучно. Но на дворе было уже темно и холодно, поэтому я в доме оставался.
Когда Гизела Гизульфа накормила и сопли надлежащим образом ему утёрла, отец и дед усадили его между собою на лавку и подступили с распросами.
Тарасмунд спросил строго, куда Гизульф самочинно отправился. Гизульф, свесив нос, отвечал, что ходил искать Скандзу. Хотел богатырства набраться и семенем укрепиться, чтобы род свой прославить.
Я подумал, что Гизульф вперёд меня эдакий подвиг задумал и, коли бы жрец не помешал, осуществил бы. И завидно мне стало.
Но тут отец наш Тарасмунд захохотал громовым голосом и по лавке рядом с собой кулаком стучать стал. А дедушка Рагнарис едва не плюнул с досады.
Ругаться стал. Мол, каков отец, таково и потомство. Заодно и историю поведал, пока бранился.
Когда отцу нашему Тарасмунду десять зим минуло, подговорил он дядю Агигульфа, который тогда и вовсе малолетним был, но ходить уже начал, отправиться Скандзу искать. Тоже семенем укрепиться хотели.
Ушли они далеко, но не в сторону капища, как Гизульф, а в болота, да там и заблудились. Хорошо ещё, что собака хродомерова их по следу нашла. В такие топи забрели, что едва не сгинули. Мидьо, бабушка наша, Тарасмунда за уши таскала и кричала на все село, что попробовал бы он, Тарасмунд, дитя девять лун носить да день рожать, узнал бы, каково это, так пожалел бы её трудов и не лез бы в топи по глупости да неразумию. Все село собралось поглядеть и послушать, потому что бабушка Мидьо редко когда голос повышала, но коли уж бралась кричать – боги и те заслушаются.
Тарасмунд молча муку претерпевал, хоть ухо одно она ему надорвала. А дядя Агигульф ревел во всё горло и сопли по лицу и волосам размазывал.
Как бабушка Мидьо откричала, за дело дедушка Рагнарис взялся и тоже Тарасмунда учил. А Агигульфа не учил, потому что и тогда был дядя Агигульф любимцем богов.
Когда дедушка про это рассказал, отец наш Тарасмунд хмыкнул и вдруг проговорил:
– Так ведь и ты, отец, Скандзу искал. Мы-то с Агигульфом мальцами были, а ты на Скандзу в поход отправился, когда уже тебе начали доверять коня отцовского чистить.
Дед побагровел пуще прежнего и на отца нашего в ярости уставился. Так и надвинулся на него бородой, Гизульфа, который между ними сидел, едва не своротив.
– А это-то откуда ты знаешь?
Тарасмунд засмеялся.
– Хродомер рассказывал.
Тут уж дед взъярился. Разом все позабыл – и Скандзу, и Гизульфа, и Тарасмунда с Агигульфом. Хродомера честить начал. Любо-дорого послушать было. Говорил дед до ночи, пока сам зевать не начал.
Тут я спросил деда, далека ли от нас Скандза. Дед отвечал, что Скандза от нас не слишком далека, но вот дорогу туда сыскать трудно, потому что та река, по которой наш народ шёл, всё время петляла.

ГОДЬЯ ВИНИТАР

Годья Винитар живёт возле храма Бога Единого.
В прежние времена, когда Винитар был ещё таким, как Гизульф, он жил в бурге при дружине вождя Алариха. Это тот великий вождь Аларих, который лежит под курганом на холме на том берегу реки, за селом.
В дружине Алариха были тогда великие воины – наш дедушка Рагнарис, старейшина Хродомер и Арбр-вутья, из чьего черепа дедушка теперь пьёт пиво.
Тогда дедушка Рагнарис и Хродомер были такие, как сейчас дядя Агигульф. И дружинниками были, а на земле не сидели. И часто ходили в походы. Все походы тогда были славными и победоносными, не то что теперь, когда в половине случаев возвращаются из походов с одним только разбитым носом, но без всякой добычи. Так дедушка Рагнарис говорит.
Села нашего тогда ещё не было, а было здесь безлюдное место. Село наше потом дедушка Рагнарис и Хродомер основали.
Много славных воинов было в дружине Алариха. Но гордостью аларихова сердца был вутья Арбр. Впав в священную ярость, Арбр обращался в медведя и уничтожал голыми руками великое множество врагов; сам же оставался неуязвим.
И был этот Арбр-вутья меньшим братом матери Винитара. И боялся Винитар Арбра. И восхищался им, как все в бурге. Ибо страшен был Арбр и одинокой была его участь.
Настал день и подступили к бургу вандалы. И вёл вандалов преужасный вандальский вутья, именем Гиба. Столь ужасен и свиреп был он, что тащил за собой на цепях целое войско. Войско же его удерживало, ибо не поспевало за ним.
И осадил Гиба бург. И начал стены бурга грызть, исходя пеной, да раскачивать. И тряслись оттого в бурге все дома. Дедушка Рагнарис был тогда в бурге и всё это видел.
И стоял на стене Аларих с мечом в руке, а справа от Алариха стоял наш дедушка Рагнарис с мечом и щитом, слева же от Алариха стоял Хродомер с мечом. И не знали они, что им делать. Как одолеть вандальского героя-вутью?
И призвали Арбра. И обратился Арбр в медведя и Гибу ужасного заломал, заел и убил. Долго длился кровавый бой. А когда завершился тот бой, не смог Арбр вернуться к прежнему человечьему обличью, так долго оставался он в шкуре медведя. И рыча, как дикий зверь, убежал Арбр в лес и с тех пор таился людей и жил в чащобе с дикими зверями.
Так дедушка Рагнарис говорит, который всё это видел.
И видел всё это также Винитар, который был родичем Арбра. И устрашился Винитар.
Вутью Арбра убил позднее наш дедушка Рагнарис. Первым стал дедушка Рагнарис близ Алариха, и Арбр в лесу, проведав про то, преисполнился зависти и порешил нашего дедушку Рагнариса извести. И через то возгорелась вражда великая между Арбром и Рагнарисом. Но дедушка Рагнарис победил.
Винитар же в дружине жил и страх свой в себе держал. И случилось однажды так, что повздорил Винитар во время пира с одним воином. Крепко обидел его тот воин.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12