https://wodolei.ru/brands/Am-Pm/
Потеряли комиссара Кулика – хороший был товарищ. Погиб он с честью, в сабельной схватке. И других потеряли. В один день одних командиров одиннадцать человек. Зарубили гады Павлушку – моего кровного брата. Да, самые страшные бои были тридцатого июня. Махно хотел передохнуть: гнали мы его днем и ночью. Он выставил пулеметы, понастроил баррикад. Наша пехота нажала крепко. Часть банды кинулась на Беневку. Оттуда вылетел с конным дивизионом Иван Никулин, заставил их принять бой. Сам машинист молотилки с Черниговщины, Иван здорово тогда отмолотил черную гвардию батьки. Другая группа махновцев бросилась на фланг Никулина. Хорошо, что вовремя подоспел Владимир Примаков с двумя конными сотнями. Но тут появился сам Махно. Знаменитые его боевые тачанки. Под прикрытием пулеметов анархисты двинулись в атаку. Выручил товарищ Петкевич – ударил картечью. Махно снова атаковал. Тут его конница сшиблась со всей нашей кавалерией. Банда не выдержала. И вдруг убегавшие махновцы повернули. Самые отчаянные сделали еще одну попытку. Понимали – это для них последний из последних боев, что больше уж не гулять их бандитским шайкам по Украине. Они бросились в яростную атаку, но и наши хлопцы шибко распалились. Не пощадили никого. Особо за Кулика… Убежал лишь Махно с приближенными. Пулеметы, обоз достались нам. Взяли знамя… Ходил тогда с нами замкомвойск Эйдеман. Ему и передали эту черную «святыню» махновцев…
Ныне эта «черная святыня» хранится в Киеве в Государственном историческом музее. Страна щедро отметила подвиг червонных казаков 1-го полка, возглавлявшегося Владимиром Примаковым и Иваном Куликом. Сорок восемь орденов Красного Знамени. Был тогда награжден и Андрей Степанович Иванов, уроженец Изюма. А за что? Дадим слово ему.
«Доброго здоровья Вам. Что я помню о бое с черной конницей под Беседовкой? Помню вот что. В том бою с батькой Махно погибли многие наши герои, командиры и казаки.
Товарищ Кулик первым врезался в гущу махновской конницы. Как и подобает пролетарию-путиловцу. В нескольких шагах от себя я увидел окруженного махновцами нашего комиссара. Не медля ни единой секунды, я бросился на выручку. Зарубил нескольких всадников. В этот миг анархо-бандиты отшатнулись от Кулика, и я увидел, что наш бесстрашный комиссар, истекая кровью, упал с лошади.
Я воспользовался некоторым замешательством махновцев, соскочил с коня, призвал себе на помощь одного казака, и вместе с этим товарищем мы вынесли смертельно раненного Кулика с поля боя.
Мы потеряли нашего боевого воспитателя-большевика, а черная конница батьки Махно, которая долго терроризировала мирное население Украины, перестала существовать.
Привет нашим киевским ветеранам! Слава червонному козацтву!
Москва, 17/7 1967.
А н д р е й»
Вот так из нескольких рассказов и составилась повесть о доблести одного из героических сынов пролетарского Питера, в крутую минуту протянувших руку помощи мужественным сынам Украины.
Наши товарищи говорили: «Операция оказалась результативной, потому что поступила кровь родственной группы – ленинской». В честь того знаменитого переливания крови три года назад… Но лучше дадим слово газете «Ленинградская правда» (23/II 1964 года):
«Трудящиеся Петрограда послали свое знамя 8-й Червонно-казачьей дивизии, выражая ей огромную признательность за героизм в борьбе против белогвардейских банд. Связи питерских рабочих с червонными казаками росли и крепли. Путиловский кузнец Н. Федоров был командиром сотни, полка и дивизии червонного казачества. Рабочий С. Богданов – замечательным пулеметчиком.
Завод „Красный путиловец“ шефствовал над 9-м полком червонного казачества…
Бывшие червонные казаки участвовали в героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Среди них – м. Духанов, командовавший 67-й армией. Ныне командующий войсками Ленинградского военного округа генерал армии М. Казаков – в прошлом военком полка червонного казачества.
В январе 1964 года исполком Ленинградского Совета депутатов трудящихся присвоил двум улицам Кировского района новые имена: Червонного казачества и Виталия Примакова».
Имя червонного казачества – это и имя боевого комиссара его 1-го полка, путиловского рабочего Ивана Кулика, который шел в бой за дело трудящихся, не считаясь со своей «панской» хворобой и ради нерушимых законов боевого братства отдавший свою жизнь.
За полстолетия стерлись в памяти поколений имена многих командиров и комиссаров полков, дивизий, командующих и членов реввоенсовета армий и даже фронтов, но все их ныне уже безымянные деяния прочно вошли в историю как подвиг всего народа, как доблесть всей партии большевиков.
Так скинем же шапки перед памятью тех, кто отдал свою жизнь ради того подвига советского народа, ради счастья и торжества всего человечества и отдельного человека.
17. Слово и штык
Стояла сухая звонкая пора. Пышные липы Гоголевского бульвара вырядились в свой пестрый осенний убор. Их чуть поредевшая листва переливалась всеми оттенками червонного золота.
Люди, как всегда, куда-то торопились, может, и не замечая всей прелести необычно яркой осени. Не замечали и безмолвного укора в мудрых глазах бронзового Гоголя.
В один из последних дней погожего тогда октября на скамейке Гоголевского бульвара сидели только что назначенные в Кабул военный атташе и его помощник. Ждали часа приема высокого начальства. Нас – Примакова и меня – пригласили в Наркомат для последнего напутствия.
Шел 1927 год.
Два года назад в Китай Примакова сопровождала большая группа его соратников по червонному казачеству – Зюка, Кузьмичев, Петкевич, Столбовой. В прокуренном до отказа купе мы прощались с теми, кто уезжал на Восток, где в это время разгорался пожар революции, и самозабвенно пели популярную в годы гражданской войны самодеятельную песенку:
Тучки с громом прогремели, три дня сряду дождь идет.
Наши славные червонцы собираются в поход.
Что ни говори, а на чужой земле человек чувствует себя крепче, ощущая локоть близкого человека. Очевидно, это да еще диплом, только что врученный мне в Академии имени Фрунзе, побудили Примакова позвать меня с собой за Гиндукуш.
Ждать приема пришлось изрядно, и за это время мы с Виталием Марковичем наговорились… Надо прямо сказать – на сей раз создатель и вожак украинской конницы отправлялся за пределы нашей страны без особого энтузиазма.
Почти ровесники… Он был старше меня всего на четыре месяца. А по партийному стажу – на четыре года! И еще надо сказать: как деятель, Виталий стоял выше всех нас, его товарищей по походам и боям, на все сорок голов. Но он не давал это чувствовать никому. Обращался со всеми нами, как с равными, как с близкими друзьями. Ему было чуждо то, к чему прибегают некоторые не очень-то одаренные деятели, – «пафос дистанции».
В Китай в 1925 году бывший вожак червонных казаков ехал с величайшей охотой. Его горячее сердце революционера жаждало подвигов во имя мировой революции, во имя всеобщей победы пролетариев всех стран. Это если выражаться языком той эпохи. Но, помимо пламенной романтики, переполнявшей до отказа двадцатисемилетнего Примакова, было и иное. Напутствовал его добрым словом сам наркомвоенмор. И говорил ему товарищ Фрунзе, как важно, чтобы китайским революционерам пришел на помощь со своим боевым опытом признанный мастер конных рейдов. Во время той напутственной беседы на столе у наркома лежала объемистая книга, выпущенная в 1923 году в Харькове, – «Червонное казачество». В ее авторском коллективе комкор занимал не последнее место. Напечатаны были на одной из страниц того сборника и слова товарища Фрунзе: «Немного найдется таких соединений в Красной Армии, которые могли бы сравняться с Червонным корпусом».
Фрунзе, конечно, был наделен большой властью приказывать. Нарком! И к тому же наркомвоенмор. Но как большевик-ленинец он отличался особым умением говорить с человеком. И не только с командирами ранга Примакова. Об этом мне рассказывал и один из наших боевых комбригов, Иван Бубенец. Перед тем как направить его в быстро росшую тогда авиацию, Фрунзе пригласил его к себе и по-дружески напутствовал на новую стезю…
Теперь же нас вызвали не к наркому, а к начальнику управления. К старому большевику Яну Карловичу Берзину, к бывшему царскому узнику.
Вот тогда Виталий жаловался на то, что со смертью Фрунзе он остался сиротой.
Первый раз, по его словам, он осиротел, когда в 1920 году, не успев еще пожить, ушла из жизни горячо любимая Оксана. Спустя год Виталий Маркович писал: «Жена моя, Оксана Михайловна Коцюбинская, умерла в январе 1920 года, во время родов, рожденный ею сын умер вместе с нею в один день. Это одно из крупнейших несчастий, меня постигших».
Второй раз он осиротел, когда в результате гайдамацких истязаний умер его отец – шумановский учитель Марко Григорьевич Примаков.
Третий раз, когда народ потерял Ленина… Четвертый – недавно, когда в расцвете сил угас Фрунзе. «А сирота, – довольно грустновато улыбнулся мой собеседник, – что тот горох при дороге…»
Глубоко вздохнув, он отметил, что за горячность, свойственную молодым годам, за срывы – спутников неопытности – приходится расплачиваться в зрелом возрасте. Мой начальник чуть разволновался. Мы все знали: вздулись ноздри нашего Виталия – значит, забурлила в нем горячая кровь. Мало того – он порывисто встал, и под его сапогами захрустел сухой гравий дорожки. Тогда асфальта было еще мало даже в нашей столице.
Я догадывался, о какой горячности и о каких срывах шла речь. Летом 1920 года Буденный наступал на Броды, Якир – на Почаев, а червонные казаки Примакова – на Подкамень. Памятные места! Вот летит на коне адъютант Ворошилова – Роман Хмельницкий. Приглашает Примакова в штаб Конной армии. А Виталий, очевидно чем-то ранее ущемленный, сгоряча ляпнул: «Я подчинен не Буденному, а Якиру. И то временно. Если я кому нужен, пусть едет сюда!..»
Да, слово не воробей… Это было. Факт, не говорящий в пользу нашего командира. Опять, видать, выпустил свои коготки теперь уже двадцатидвухлетний «Печенег»… Но этакое бывает и с более зрелыми людьми. Случается и похуже. И в то же время надо прямо сказать, не всем близок второй дар Прометея – забвение. И забвение смерти, и забвение зла…
Смотрел я тогда на своего старшего боевого товарища и думал – что сирота, это верно, но неверно, что ты придорожный горох. Правда, не было уже с нами великого Ленина. На II съезде Советов Владимир Ильич со своей ораторской трибуны обращался и к незаметному делегату – солдату 13-го запасного полка из Чернигова. Спустя два года он уже хорошо знал Примакова и его бойцов. Не только знал, но настоял на том, чтобы в состав Ударной группы, этого надежнейшего заслона Тулы и Москвы, были включены червонные казаки Советской Украины. Ленин в телеграммах Орджоникидзе с решающих участков фронта не раз встречал хорошо известное ему имя Примакова.
Свою горячую любовь и преданность Ленину Примаков внушил и всем червонным казакам. В 1922 году он телеграфировал в Москву: «По поручению бойцов доношу – червонные казаки считают, что товарищ Ленин может ехать в Геную не раньше, чем туда вступит Красная Армия».
Не было с нами и великого полководца ленинской школы Фрунзе, который высоко ценил боевые качества украинской конницы. Но здравствовала большевистская партия. Жил еще Серго Орджоникидзе, который провожал Примакова в снежный рейд на деникинские тылы и потом писал Ленину: «Червонные казаки действуют выше всякой похвалы».
Еще гремели на базарных майданах Украины вещие голоса ее лирников и звенели струны их задумчивых бандур:
Ой, чого ж ви пожурились, степи України?
Пожурились, посмутились, бо нас пани вкрили.
Повставайте та звільняйтееь від паства, кріпацтва.
Дожидае нас, врятує червоне козацтво!
Ой, почули козаченьки тугу степовую,
Веди, батьку Примайченко, мы степ урятуем…
Успокоившись, Виталий снова сел на скамью. Стал предугадывать, чем нам придется заниматься там, за тридевять земель. Он ясно себе представлял, что Афганистан не Китай. Ни о какой военной работе не могло быть и речи. И знал он хорошо, что Кабул – это стык наших и английских интересов на Среднем Востоке. Что если там и предстоит война с силами коварного Альбиона, то война негласная, война неприметная для простого глаза. А это уже была новая для него сфера. Правда, неизведанная, но он ее не страшился. И хотя считал, что и здесь, на Родине, есть еще для него широкое поле деятельности, он готов был всего себя отдать борьбе на новом поприще. Знал и то, что больше, нежели дома, там будет у него досуга.
Предвкушая встречу с многообразием восточной экзотики, он с восторгом говорил о том, что вот там наши перья разгуляются… Надо прямо сказать, вот той самой экзотикой и «завербовал» меня Виталий Маркович в свое закордонное турне.
В то время имя Примакова-литератора уже было широко известно не только в военных кругах. «Рейды червонных казаков», коллективный труд «Червонное казачество», рассказы о Китае – «Записки волонтера», затем книжка «Митька Кудряш».
В образе обаятельного рядового бойца Митьки Кудряша вожак червонных казаков, сменив клинок на перо, показал широким кругам советских читателей мужественный характер, чистую душу украинского парня, который не только делом, но и словом до последнего вздоха боролся за святое народное дело, за дело Ленина. Тем еще привлекательно это небольшое по объему, но значительное по своему звучанию произведение, что оно переполнено безграничной любовью автора, я бы сказал, нежностью, к тем, кого приходилось ему посылать повседневно в бой, в огонь, на смерть.
Под умелой рукой Примакова громили врага тысячи бойцов. Каждый из них жил в его мудром и горячем сердце. Жил не аморфной личинкой, а целеустремленной и ярко выраженной личностью. Таким вот и был герой его задушевного повествования, червонный казак Митька Кудряш, не личинка, а личность – рядовой представитель героической украинской конницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27
Ныне эта «черная святыня» хранится в Киеве в Государственном историческом музее. Страна щедро отметила подвиг червонных казаков 1-го полка, возглавлявшегося Владимиром Примаковым и Иваном Куликом. Сорок восемь орденов Красного Знамени. Был тогда награжден и Андрей Степанович Иванов, уроженец Изюма. А за что? Дадим слово ему.
«Доброго здоровья Вам. Что я помню о бое с черной конницей под Беседовкой? Помню вот что. В том бою с батькой Махно погибли многие наши герои, командиры и казаки.
Товарищ Кулик первым врезался в гущу махновской конницы. Как и подобает пролетарию-путиловцу. В нескольких шагах от себя я увидел окруженного махновцами нашего комиссара. Не медля ни единой секунды, я бросился на выручку. Зарубил нескольких всадников. В этот миг анархо-бандиты отшатнулись от Кулика, и я увидел, что наш бесстрашный комиссар, истекая кровью, упал с лошади.
Я воспользовался некоторым замешательством махновцев, соскочил с коня, призвал себе на помощь одного казака, и вместе с этим товарищем мы вынесли смертельно раненного Кулика с поля боя.
Мы потеряли нашего боевого воспитателя-большевика, а черная конница батьки Махно, которая долго терроризировала мирное население Украины, перестала существовать.
Привет нашим киевским ветеранам! Слава червонному козацтву!
Москва, 17/7 1967.
А н д р е й»
Вот так из нескольких рассказов и составилась повесть о доблести одного из героических сынов пролетарского Питера, в крутую минуту протянувших руку помощи мужественным сынам Украины.
Наши товарищи говорили: «Операция оказалась результативной, потому что поступила кровь родственной группы – ленинской». В честь того знаменитого переливания крови три года назад… Но лучше дадим слово газете «Ленинградская правда» (23/II 1964 года):
«Трудящиеся Петрограда послали свое знамя 8-й Червонно-казачьей дивизии, выражая ей огромную признательность за героизм в борьбе против белогвардейских банд. Связи питерских рабочих с червонными казаками росли и крепли. Путиловский кузнец Н. Федоров был командиром сотни, полка и дивизии червонного казачества. Рабочий С. Богданов – замечательным пулеметчиком.
Завод „Красный путиловец“ шефствовал над 9-м полком червонного казачества…
Бывшие червонные казаки участвовали в героической обороне Ленинграда в годы Великой Отечественной войны. Среди них – м. Духанов, командовавший 67-й армией. Ныне командующий войсками Ленинградского военного округа генерал армии М. Казаков – в прошлом военком полка червонного казачества.
В январе 1964 года исполком Ленинградского Совета депутатов трудящихся присвоил двум улицам Кировского района новые имена: Червонного казачества и Виталия Примакова».
Имя червонного казачества – это и имя боевого комиссара его 1-го полка, путиловского рабочего Ивана Кулика, который шел в бой за дело трудящихся, не считаясь со своей «панской» хворобой и ради нерушимых законов боевого братства отдавший свою жизнь.
За полстолетия стерлись в памяти поколений имена многих командиров и комиссаров полков, дивизий, командующих и членов реввоенсовета армий и даже фронтов, но все их ныне уже безымянные деяния прочно вошли в историю как подвиг всего народа, как доблесть всей партии большевиков.
Так скинем же шапки перед памятью тех, кто отдал свою жизнь ради того подвига советского народа, ради счастья и торжества всего человечества и отдельного человека.
17. Слово и штык
Стояла сухая звонкая пора. Пышные липы Гоголевского бульвара вырядились в свой пестрый осенний убор. Их чуть поредевшая листва переливалась всеми оттенками червонного золота.
Люди, как всегда, куда-то торопились, может, и не замечая всей прелести необычно яркой осени. Не замечали и безмолвного укора в мудрых глазах бронзового Гоголя.
В один из последних дней погожего тогда октября на скамейке Гоголевского бульвара сидели только что назначенные в Кабул военный атташе и его помощник. Ждали часа приема высокого начальства. Нас – Примакова и меня – пригласили в Наркомат для последнего напутствия.
Шел 1927 год.
Два года назад в Китай Примакова сопровождала большая группа его соратников по червонному казачеству – Зюка, Кузьмичев, Петкевич, Столбовой. В прокуренном до отказа купе мы прощались с теми, кто уезжал на Восток, где в это время разгорался пожар революции, и самозабвенно пели популярную в годы гражданской войны самодеятельную песенку:
Тучки с громом прогремели, три дня сряду дождь идет.
Наши славные червонцы собираются в поход.
Что ни говори, а на чужой земле человек чувствует себя крепче, ощущая локоть близкого человека. Очевидно, это да еще диплом, только что врученный мне в Академии имени Фрунзе, побудили Примакова позвать меня с собой за Гиндукуш.
Ждать приема пришлось изрядно, и за это время мы с Виталием Марковичем наговорились… Надо прямо сказать – на сей раз создатель и вожак украинской конницы отправлялся за пределы нашей страны без особого энтузиазма.
Почти ровесники… Он был старше меня всего на четыре месяца. А по партийному стажу – на четыре года! И еще надо сказать: как деятель, Виталий стоял выше всех нас, его товарищей по походам и боям, на все сорок голов. Но он не давал это чувствовать никому. Обращался со всеми нами, как с равными, как с близкими друзьями. Ему было чуждо то, к чему прибегают некоторые не очень-то одаренные деятели, – «пафос дистанции».
В Китай в 1925 году бывший вожак червонных казаков ехал с величайшей охотой. Его горячее сердце революционера жаждало подвигов во имя мировой революции, во имя всеобщей победы пролетариев всех стран. Это если выражаться языком той эпохи. Но, помимо пламенной романтики, переполнявшей до отказа двадцатисемилетнего Примакова, было и иное. Напутствовал его добрым словом сам наркомвоенмор. И говорил ему товарищ Фрунзе, как важно, чтобы китайским революционерам пришел на помощь со своим боевым опытом признанный мастер конных рейдов. Во время той напутственной беседы на столе у наркома лежала объемистая книга, выпущенная в 1923 году в Харькове, – «Червонное казачество». В ее авторском коллективе комкор занимал не последнее место. Напечатаны были на одной из страниц того сборника и слова товарища Фрунзе: «Немного найдется таких соединений в Красной Армии, которые могли бы сравняться с Червонным корпусом».
Фрунзе, конечно, был наделен большой властью приказывать. Нарком! И к тому же наркомвоенмор. Но как большевик-ленинец он отличался особым умением говорить с человеком. И не только с командирами ранга Примакова. Об этом мне рассказывал и один из наших боевых комбригов, Иван Бубенец. Перед тем как направить его в быстро росшую тогда авиацию, Фрунзе пригласил его к себе и по-дружески напутствовал на новую стезю…
Теперь же нас вызвали не к наркому, а к начальнику управления. К старому большевику Яну Карловичу Берзину, к бывшему царскому узнику.
Вот тогда Виталий жаловался на то, что со смертью Фрунзе он остался сиротой.
Первый раз, по его словам, он осиротел, когда в 1920 году, не успев еще пожить, ушла из жизни горячо любимая Оксана. Спустя год Виталий Маркович писал: «Жена моя, Оксана Михайловна Коцюбинская, умерла в январе 1920 года, во время родов, рожденный ею сын умер вместе с нею в один день. Это одно из крупнейших несчастий, меня постигших».
Второй раз он осиротел, когда в результате гайдамацких истязаний умер его отец – шумановский учитель Марко Григорьевич Примаков.
Третий раз, когда народ потерял Ленина… Четвертый – недавно, когда в расцвете сил угас Фрунзе. «А сирота, – довольно грустновато улыбнулся мой собеседник, – что тот горох при дороге…»
Глубоко вздохнув, он отметил, что за горячность, свойственную молодым годам, за срывы – спутников неопытности – приходится расплачиваться в зрелом возрасте. Мой начальник чуть разволновался. Мы все знали: вздулись ноздри нашего Виталия – значит, забурлила в нем горячая кровь. Мало того – он порывисто встал, и под его сапогами захрустел сухой гравий дорожки. Тогда асфальта было еще мало даже в нашей столице.
Я догадывался, о какой горячности и о каких срывах шла речь. Летом 1920 года Буденный наступал на Броды, Якир – на Почаев, а червонные казаки Примакова – на Подкамень. Памятные места! Вот летит на коне адъютант Ворошилова – Роман Хмельницкий. Приглашает Примакова в штаб Конной армии. А Виталий, очевидно чем-то ранее ущемленный, сгоряча ляпнул: «Я подчинен не Буденному, а Якиру. И то временно. Если я кому нужен, пусть едет сюда!..»
Да, слово не воробей… Это было. Факт, не говорящий в пользу нашего командира. Опять, видать, выпустил свои коготки теперь уже двадцатидвухлетний «Печенег»… Но этакое бывает и с более зрелыми людьми. Случается и похуже. И в то же время надо прямо сказать, не всем близок второй дар Прометея – забвение. И забвение смерти, и забвение зла…
Смотрел я тогда на своего старшего боевого товарища и думал – что сирота, это верно, но неверно, что ты придорожный горох. Правда, не было уже с нами великого Ленина. На II съезде Советов Владимир Ильич со своей ораторской трибуны обращался и к незаметному делегату – солдату 13-го запасного полка из Чернигова. Спустя два года он уже хорошо знал Примакова и его бойцов. Не только знал, но настоял на том, чтобы в состав Ударной группы, этого надежнейшего заслона Тулы и Москвы, были включены червонные казаки Советской Украины. Ленин в телеграммах Орджоникидзе с решающих участков фронта не раз встречал хорошо известное ему имя Примакова.
Свою горячую любовь и преданность Ленину Примаков внушил и всем червонным казакам. В 1922 году он телеграфировал в Москву: «По поручению бойцов доношу – червонные казаки считают, что товарищ Ленин может ехать в Геную не раньше, чем туда вступит Красная Армия».
Не было с нами и великого полководца ленинской школы Фрунзе, который высоко ценил боевые качества украинской конницы. Но здравствовала большевистская партия. Жил еще Серго Орджоникидзе, который провожал Примакова в снежный рейд на деникинские тылы и потом писал Ленину: «Червонные казаки действуют выше всякой похвалы».
Еще гремели на базарных майданах Украины вещие голоса ее лирников и звенели струны их задумчивых бандур:
Ой, чого ж ви пожурились, степи України?
Пожурились, посмутились, бо нас пани вкрили.
Повставайте та звільняйтееь від паства, кріпацтва.
Дожидае нас, врятує червоне козацтво!
Ой, почули козаченьки тугу степовую,
Веди, батьку Примайченко, мы степ урятуем…
Успокоившись, Виталий снова сел на скамью. Стал предугадывать, чем нам придется заниматься там, за тридевять земель. Он ясно себе представлял, что Афганистан не Китай. Ни о какой военной работе не могло быть и речи. И знал он хорошо, что Кабул – это стык наших и английских интересов на Среднем Востоке. Что если там и предстоит война с силами коварного Альбиона, то война негласная, война неприметная для простого глаза. А это уже была новая для него сфера. Правда, неизведанная, но он ее не страшился. И хотя считал, что и здесь, на Родине, есть еще для него широкое поле деятельности, он готов был всего себя отдать борьбе на новом поприще. Знал и то, что больше, нежели дома, там будет у него досуга.
Предвкушая встречу с многообразием восточной экзотики, он с восторгом говорил о том, что вот там наши перья разгуляются… Надо прямо сказать, вот той самой экзотикой и «завербовал» меня Виталий Маркович в свое закордонное турне.
В то время имя Примакова-литератора уже было широко известно не только в военных кругах. «Рейды червонных казаков», коллективный труд «Червонное казачество», рассказы о Китае – «Записки волонтера», затем книжка «Митька Кудряш».
В образе обаятельного рядового бойца Митьки Кудряша вожак червонных казаков, сменив клинок на перо, показал широким кругам советских читателей мужественный характер, чистую душу украинского парня, который не только делом, но и словом до последнего вздоха боролся за святое народное дело, за дело Ленина. Тем еще привлекательно это небольшое по объему, но значительное по своему звучанию произведение, что оно переполнено безграничной любовью автора, я бы сказал, нежностью, к тем, кого приходилось ему посылать повседневно в бой, в огонь, на смерть.
Под умелой рукой Примакова громили врага тысячи бойцов. Каждый из них жил в его мудром и горячем сердце. Жил не аморфной личинкой, а целеустремленной и ярко выраженной личностью. Таким вот и был герой его задушевного повествования, червонный казак Митька Кудряш, не личинка, а личность – рядовой представитель героической украинской конницы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27