Я, видишь ли, с малолетства начитана в книгах гадателей по лицу человека и очень даже не шатка в понимании их.
Рано утром Фэн ушла, условившись ждать Фань в буддийском ланьжо … в буддийском ланьжо. – Ланьжо – название буддийского храма, передающее китайскими иероглифами санскритское слово «лаяна», что значит: место покоя и отдыха.

. Фань, действительно, приехала туда, а Фэн была там уже давно. Осмотрели все кругом, и Фань пригласила девушку сесть с ней вместе в повозку. Сидя рука об руку, они выехали за ворота и увидели студента, лет семнадцати – восемнадцати, одетого в холщовый халат без всяких украшений, но статного, рослого по виду и фигуре. Фэн, тихонько указывая на него, шепнула:
– Это, я тебе скажу, талант для Сада Кистей … Сада Кистей – то есть Леса Кистей (ханьлинь) – собрание кистей, пишущих самые авторитетные в стране книги, в том числе и историю Китая, – своеобразная старая китайская академия наук.

.
Фань бегло оглядела студента, и Фэн простилась с ней.
– Сестрица, – сказала она ей при этом, – ты вернись первая, а я приду сейчас же за тобой.
Под вечер она действительно явилась.
– Я только что ходила, как говорят, «за вещью по цвету», искала и спрашивала самым подробным образом. Этот человек оказался моим земляком Мэн Аньжэнем!
Фань, зная, что он беден, не сочла дело вообще возможным.
– Сестрица, – сказала Фэн, – зачем и ты тоже падаешь в человеческие мирские чувства? Если этот человек будет всегда беден и ничтожен, я должна буду выковырять свои зрачки, чтобы они больше не смотрели в лицо судьбы ученых, что на виду у всей Поднебесной.
– Как же быть-то? – спрашивала Фань.
– Я хочу, – отвечала Фэн, – чтобы ты мне дала какую-нибудь вещь, с ней в руках я могла бы с ним условиться и дать ему торжественное обещание.
– Что это ты, сестрица, так уж заторопилась? – останавливала ее Фань. – Отец и мать у меня еще живы. Если они не согласятся, то как же тогда-то быть?
– Если так поступать, то я, действительно, боюсь, что они не согласятся… Однако если твоя воля тверда, то жизнь или смерть разве могут отнять ее у тебя?
Фань упорно не считала это возможным.
– Да, – говорила на это Фэн, – женщиной уже владеют брачные оковы, а бесовские силы все еще не исчезли. Вот поэтому я и явилась, чтобы отблагодарить тебя за прежнюю ко мне любовь. Позволь, значит, с тобой здесь проститься, а ту шпильку с золотым фениксом, что ты мне подарила, я возьму с собой и подарю ему, вопреки твоей воле.
Только что Фань хотела предложить поговорить ей об этом еще раз, как Фэн уже вышла за дверь.
В это время студент Мэн был беден, но обладал большими способностями и лишь хотел еще начать выбор подруги. Поэтому, ему было уже восемнадцать лет, а он все еще не сватался. В тот самый день он вдруг увидел двух красавиц, вернулся домой и предался тайным мечтаньям. К концу первой стражи Фэн постучала к нему в ворота и вошла. Он зажег огонь и узнал ту, которую видел днем.
Обрадовался и стал задавать ей вопросы.
– Моя фамилия Фэн, – отвечала она, – я подруга Одиннадцатой Фань.
Студент был страшно рад. Некогда тут было расспрашивать о подробностях. Он быстро подошел к ней, обхватил и стал обнимать. Фэн сопротивлялась.
– Я не Мао Суй, – заявила она. – Я Цаоцю Шэн Я не Мао Суй… Я Цаоцю. – Мао Суй был один из ученых советников удельного князя, говоривший о себе, что он вроде шила в мешке: стоит его лишь туда положить, как не только острие, о котором говорит известная пословица, но и все шило целиком из мешка вылезет. Цаоцю Шэн был такой же советник, но старавшийся основать свои заслуги на распространении чужой славы, а именно славы знаменитого стратега удельного периода Цзи Бу. Фэн хочет сказать, что она не сам гений, а лишь его сообщница.

. Одиннадцатая барышня желает связать себя с вами вечною любовью и просит меня быть между вами, как говорится, льдом … быть… льдом – то есть свахой.

.
Студент был изумлен до крайности и не верил. Тогда Фэн достала булавку и показала ему. Студент был вне себя от радости и поклялся так:
– Если она дала себе труд полюбить меня до такой степени, то я, не получив ее, Одиннадцатой барышни, пусть лучше до конца жизни буду холостым!
Фэн затем ушла. Рано утром студент пригласил соседнюю старуху явиться к госпоже Фань. Госпожа нашла, что он беден, и даже вовсе не стала говорить с дочерью, а сейчас же отослала сваху.
Барышня, узнав об этом, потеряла в сердце своем всю надежду и глубоко вознегодовала на Фэн за то, что та ее обманула. Однако золотую шпильку вернуть было трудно. Только и оставалось, что поклясться на смерть.
Прошло еще несколько дней. Сын одного местного магната стал искать сватовства, но, боясь, что дело не сладится, пригласил быть сватом уездного правителя.
В данное время этот магнат был в силе, и господин Фань в душе своей его боялся. Он спросил об этом дочь. Та стала невесела. Стала ее расспрашивать мать. Она все время молчала, ничего ей не сказав, и только появились слезы. Затем она послала кой-кого шепнуть госпоже, что, если то не будет студент Мэн, она до смерти не выйдет ни за кого замуж.
Господин Фань, узнав об этом, рассердился еще больше и окончательно обещал магнату. Мало того, подозревая, что дочь имеет по отношению к студенту тайные намерения, он тут же выбрал счастливый день и торопил с окончанием всех обрядностей.
Разгневанная девушка перестала принимать пищу, целыми днями только и делала, что лежала уткнувшись.
Накануне дня, когда молодой должен был встретить свою жену, она вдруг поднялась, взяла зеркало и стала делать туалет. Мать ее в душе уже ликовала, как вдруг вбежала прислуга, сообщая, что молодая барышня удавилась.
Весь дом был в испуге и в слезах… Горько каялись, но догнать уже было нечем. Прошло три дня, и девушку похоронили.
С тех пор как студент Мэн получил от старухи соседки, как говорится, свой мандат обратно, он пришел в ярость и досаду – хотел даже покончить с собой. Однако издали и обиняками он стал разузнавать и расспрашивать, без всяких оснований надеясь вновь вернуть дело. Когда же он дознался, что у девушки есть уже повелитель, то огонь гнева загорелся в сердце, и все его мечты разом оборвались.
Через короткое время он услыхал о, так сказать, «яшме погребенной и духах зарытых» «Яшме погребенной и духах зарытых». – Из стихотворной надгробной надписи (на смерть жены).

Глубоко-глубоко зарыли яшму.
В тайные тайники закопали духи!


, и весь в грусти скорбел о погибшей, досадуя, что не умер вместе с красавицей.
Под вечер он вышел из дому, думая, что ему удастся воспользоваться темнотой ночи, чтобы поплакать разок на могиле Одиннадцатой барышни. Вдруг подходит к нему какой-то человек. Подошел ближе – оказывается, это Фэн Третья!
– К счастью моему, – сказала она студенту, – свадьба-радость может состояться!
– Милая, – сказал студент, весь в слезах, – ты не знаешь, что ли, что Одиннадцатой уже не существует?
– Именно по тому самому, что ее нет, я и говорю, что свадьба состоится, – твердила она. – Надо поскорей позвать ваших домашних, чтобы они откопали могилу. У меня, видите ли, есть необычайное средство, которое может ее воскресить!
Студент послушался, открыл могилу, взломал гроб, потом снова закрыл отверстие и сам понес на себе труп. Придя домой вместе с Фэн, он положил труп на кровать, и они вложили в него лекарство. Прошло некоторое время, и труп ожил.
Девушка посмотрела на Фэн и спросила, что это за место.
– Это Мэн Аньжэнь, – сказала Фэн, указывая на студента.
И рассказала, что и как. Только теперь девушка стала просыпаться, словно от сна.
Фэн выразила опасение, как бы дело не было разглашено, и они решили уйти за пятнадцать ли, где и скрыться в горной деревушке. Затем она хотела проститься, и уйти, но Фань со слезами оставила ее в качестве подруги, дав ей для жилья особый двор. Затем она продала свои украшения, положенные с нею в гроб, и на эти деньги они стали жить, даже с маленьким достатком.
Каждый раз, как приходил студент, Фэн сейчас же убегала. Фань тогда совершенно непринужденно как-то сказала ей:
– Мы с тобой сестры, не хуже родных по кости и мясу. Однако, в конце-то концов, не сто же лет нам вместе жить! Лучше не придумать, как нам с тобой подражать Ин и Хуан Ин и Хуан . – Две сестры, жены древнего государя Шуня. Государь Яо (ХХШ в. до н. э.) отдал своему достойному преемнику Шуню обеих своих дочерей в жены. Одну звали Нюйин, а другую Эхуан.

.
– У меня, – сказала Фэн, – с детства имеется сверхьестественный секрет, при посредстве которого, то вдыхая, то выдыхая … то вдыхая, то выдыхая. – Особые физиологические упражнения с дыханием человека для сообщения ему чувства отрешенности от мира.

, можно долго жить. По этой причине я не желаю выходить замуж.
– Средств, питающих жизнь, – сказала ей на это с улыбкой Фань, – и распространенных в мире столько, что ими, как говорится, вгонишь в пот вола и заполнишь балки … заполнишь балки. – То есть книг этого сорта столько, что, если их нагрузить на вола, то он вспотеет, а если их сложить дома, то высота их будет до самых балок (в комнате без потолка).

… Вот только кто их испробует на деле?
– То, что есть у меня, – отвечала Фэн, – средство, не известное людям этого мира. То, что распространено среди людей, в общем, не настоящие средства. Только идущая от самого Хуа То «Картина Пяти Зверей» Хуа То – знаменитый врач древности (III в.), который приписывал картине пяти зверей (тигра, оленя, медведя, обезьяны и птиц) феноменальное значение, действующее на кризис болезни без промаха.

ничего себе, отнюдь не является вздором. Надо сказать, что вообще всякий без исключения человек, культивирующий и выплавляющий в себе высшую природу, непременно желает, чтобы его кровь и дыхание текли просторно и свободно. Если приключилась опасность или неожиданная болезнь, надо сделать «тигра» – сейчас же проходит. Эта ли еще не доказательство?
Фань тайком поговорила со студентом, и они решили, что пусть он сделает вид, как будто уезжает куда-то далеко. И вот, с наступлением ночи, Фань стала угощать ее вином. Когда же она напилась пьяной, студент тихонько вошел к ней и осквернил ее. Она проснулась и сказала:
– Сестрица, ты погубила меня! Видишь ли, если заповедное воздержание от похоти не нарушено, то, когда совершенная истина в нем уже созрела, человеку полагается вознестись на первое небо… А теперь я упала в подлую каверзу! Судьба, значит!
С этими словами она встала и начала прощаться. Фань заявила ей, что у нее были самые искренние и честные мысли, жалобно умоляла ее и извинялась.
– Ну, скажу тебе по правде, – ответила ей Фэн, – я, знаешь, лиса. Взглянув на твое прекрасное лицо, я вдруг почувствовала, как во мне родились к тебе любовь и обожание, опутавшие меня, как кокон, сам себя вяжущий… И вот настал, приключился нынешний день! Это власть демона страстей и от человеческой силы не зависит. Если я еще у вас тут останусь, то демон возродится с пущей силой, будет бездна и бесповоротный провал… Твое, милая женщина, счастье, елей твоей судьбы – все это совершенно прямо и идет куда-то далеко. Любить тебя, дорожить тобой – естественно и для тебя самой.
С этими словами она ушла.
Муж и жена долго стояли в оцепенении страха и от изумления только вздыхали.
Прошел год. Студент действительно победил на местном экзамене и был назначен на должность в «Лес Кистей». И вот он подал свой именной лист и явился с визитом к Фаням. Господин Фань, пристыженный и раскаивающийся, его не принял было, но студент настоятельно просил – и тогда его впустили.
Академик вошел и стал исполнять обрядность, требуемую от сына-зятя: пал наземь и с величайшим почитанием стал бить поклоны. Фань страшно рассердился, думая, что академик издевается и третирует его. Однако тог попросил разрешения у Фаня отвести его в сторону и рассказал ему все, как было. Старик не особенно-то верил и послал человека к нему на дом разузнать.
Тут он взволновался донельзя и пришел в полный восторг, но шепнул, чтобы остерегались все это разглашать. Старик боялся, как бы не случилось неожиданной беды.
Прошло еще два года. Сватавшийся магнат был уличен в незаконной протекции и вместе с отцом сослан на Ляодун, в матросы.
Теперь только Фань Одиннадцатая навестила родителей.

ИСКУССТВО НАВАЖДЕНИЙ

Покойный господин Юй в молодости был прям и честен, как рыцарь Рыцарь. – Подобный перевод китайского слова «се» был бы непростительною русификацией, если бы в его классическом определении (по знаменитому словарю Канси, изд. в XVIII в.) не стояло следующее: «Се – это тот, кто своим влиянием и своею силой пользуется для помощи другим». О таких героях, проникнутых велением нравственного долга, поддерживавших слабых и сокрушавших насильников, в Китае сохранились не только легенды, но и обширные, заслуживающие самого серьезного доверия исторические повествования. Уже у первого китайского историографа Сыма Цяня (ум. ок. 80 г. до н. э.) встречаем целый отдел монографий «Странствующих рыцарей». Очень естественно, что они наполнили собой впоследствии всю китайскую литературу, создав образы и в поэзии, и в повести, и в романе.

. С увлечением предавался кулачному спорту … предавался кулачному спорту. – Кулачная борьба – и, может быть, нечто вроде современного бокса, хотя и не в такой общественной гипертрофии, – существовала в Китае с давних дней как пользующееся известностью искусство. Различают две школы этого искусства: внешнюю и внутреннюю (эксо– и эсотерическую). Внешняя школа была, по-видимому, скорее всего простым продуктом обстоятельств. На склонах горы Сун, священного, так называемого Срединного Утеса, расположился старый монастырь Шаолинь, основанный первым китайским буддийским патриархом. Местность горная и безлюдная приютила, кроме спасающихся от мирской суеты монахов, еще и толпы грабителей, устраивавших на обитель набеги. Тогда монахи этих мест завели у себя особого рода тренировку, обязательную для всех и состоявшую в усвоении приемов борьбы с грабителем, обезоруживающих его без убийства, строго воспрещаемого, как известно, буддийскою религией.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62