не время для легкомыслия, а чтобы собранный в понизовье люд не томился бездельем и меньше думал о своих очагах, посылает он всех на приостановленное из-за слухов о вторжении строительство веж. С князем Добритом есть такой договор: рано или поздно – надо сюда возвращаться и строить.
Но не был бы князь предводителем воинов и дружины и к тому же думающим мужем, если бы на этом успокоился. Говорят, не заметно, чтобы ромеи собирались выступить за Дунай?.. Пусть говорят, а он сам пошлет разведчиков на ту сторону, пусть следят за каждым их шагом, пусть знают, какие у них помыслы сегодня, какие завтра.
На этот раз выбор его пал на ближайшие задунайские крепости Ульмитон и Туррис, и был, кажется, удачным: именно в Ульмитон все прибывали и прибывали воины из ромейских провинций.
– Вот здесь и кроется разгадка замысла Хильбудия, – радовался Волот. – В Ульмитоне накапливаются силы, с которыми ромеи вторгнутся на наши земли.
Следить за ними поручил самому наблюдательному и смекалистому сотнику.
– Не спускай с них глаз, – приказал ему, – особенно с тех, которые в Ульмитоне.
Донесений не было седмицы четыре, наконец прискакал гонец и сказал: сидят ромеи; днем ходят на муштру, вечером пьют вино, а из крепости не идут.
– А что сотник? Какие у него планы?
– Смотреть и ждать.
– Разумно. Подождем и мы, если так.
Ждали седмицу, вторую, третью. А в конце третьей прискакали сразу несколько гонцов с донесением от сотника: ромеи составили из манипул когорты и пошли на Туррис.
– К оружию, славяне! – повелел князь.
Знали теперь каждый шаг Хильбудия, сколько идет с ним людей, где останавливаются на ночь и куда деваются после привала.
Тысячи стояли поодаль от Дуная и не выказывали своего присутствия. Князь Волот решил дать ромеям переправиться на эту сторону, а как начнут свое черное дело, тиверцы и дулебы станут им на пути, чтобы охватить когорты Хильбудия полукругом. Поскольку с одной стороны у ромеев будет глубокое, словно море, озеро, по другую – не менее глубокий и быстрый Прут, а за Прутом – воины со стрельцами, то ромеям ничего другого не останется, как принять бой.
Первое, что встретилось Хильбудию на пути в Тиверскую землю, было начатое и незавершенное строительство.
– Видели? Еще немного замешкались бы – и анты построили бы на нашем пути вторую Длинную стену, – показал он на недостроенную крепость.
– Похоже на это. Смотрите, сколько земли, колод навезли, даже камень. Для стены, может, и мало, а для крепости как раз.
– Земляной или деревянной?
– Глинобитной.
Ромеи стали смеяться над славянами, но среди беззаботных шутников нашлись и более трезвые головы.
– Обрати внимание, стратег, работа проводилась недавно. Возможно, анты где-то поблизости…
Хильбудий снова отделался шуткой, но все же не оставил слова центуриона без внимания. Остановился, пригляделся к дороге, изрытой копытами, и приказал выслать впереди когорт справа и слева конную разведку.
Возглавляемый им легион не так уже велик, но и не мал, чтобы вести его в землю варваров по одному пути. А вынужден был сделать это, пока не пройдут узкую горловину между озером и Прутом. Разделил легион на когорты, обозначил расстояния между ними и приказал двигаться друг за другом, строго придерживаясь дистанции. Если же случится так, что на пути встанут славяне, первая колонна должна принять бой, две другие выйдут во фланги и будут действовать, как того потребуют обстоятельства.
Высланный вперед разъезд выскочил на широкую поляну недалеко от дороги и вынужден был остановиться.
– Следы свежие, – вслух размышлял старший. – Анты только что прошли здесь, и большими силами. Что, если засели там, за поляной, и навяжут бой?
Легионеры молча переглянулись и не стали спорить.
– Сделаем так, – повелел старший разъезда. – Пятеро проскочат вперед и разведают, есть ли кто в лесу, и дадут нам знать.
– Ну, а если никого не будет?
– Будете продвигаться вперед, только далеко не уходите, не далее полета стрелы.
Легионеры были очень осторожны и все-таки появление славян проглядели. Только тогда и поняли, что это тиверские воины, когда те преградили им путь. Отступили было назад, но дорога перекрыта, бросились вправо, в лес, – а там конный заслон.
«Это конец, – подумал ромейский предводитель. – Такая же судьба ожидает и тех, которые идут за нами и полагаются на нас».
– Попробуем пробиться, – приказал старший легионерам. – Кому посчастливится проскочить, постарайтесь добраться к нашим когортам и предупредить: на этой поляне всему легиону готовится западня. Всем понятно?..
Они свернули в сторону и погнали коней туда, где было меньше воинов. Но не для того их брали в кольцо, чтобы выпустить. Одни полегли, скошенные мечами и стрелами, другие, не видя спасения, сложили перед тиверцами оружие и протянули руки для пут.
То же самое ожидало и боковые разъезды. Кто-то с фланга пробовал, правда, докричаться до Хильбудия, но наместник был слишком занят в эти минуты, чтобы услышать предостерегающий крик своих разведчиков. Ехал он во главе первой когорты, окруженный веселящимися всадниками, и даже в мыслях не держал, что может что-нибудь случиться, да еще здесь, в придунайской глуши, которая не зря называлась нетронутой землей. Когда же перед его когортами, словно из-под земли, встал крепкий славянский заслон из лучников и мечников, Хильбудий оказался неспособным от неожиданности даже отдать приказ ускорить выход из лесу.
– Первым пяти когортам стать дугой и быть готовыми к встрече с варварами, всем остальным развернуться и прикрыть тыл.
Он словно в воду смотрел. Не успели его когорты встать в боевые порядки, как впереди, справа и слева ожил лес, ожили поляны и оттуда тучей пошли на ромеев ряды лучников. Сколько их, трудно было понять. Видел Хильбудий одно: им нет конца и края. Шли тесно, прикрываясь щитами, обступали со всех сторон.
– Щитоносцы, вперед! Встать стеной, приготовить стрелы!
Среди ромеев началась суматоха. Одни, кому приказано было стать против славян стеной, спешили пробраться вперед, другие – седлали коней и норовили отойти к лесу, остальные строились в колонны и ждали момента, чтобы ринуться верхом на пеших. Но поспешность не всегда приносит желаемый результат. Где-то успели встать щитоносцы против антов, встретили их тучами стрел, а где-то – нет. Но анты нашли слабое место в рядах противника, навалились всей мощью и сломали их шеренги. Не на жизнь, а на смерть схватывались с теми, кто оборонялся. В прорубленные ими проломы не замедлили ворваться тиверские и дулебские конники. Словно буря или вихрь, влетели туда на буланых, вороных, гнедых и серых конях, мяли щитоносцев копытами, рубили мечами. Подбадривали себя и тех, что шли плечом к плечу, диким посвистом и воинственными криками. Но ни посвист, ни крики не могли заглушить бряцания мечей, чьего-то предсмертного крика о помощи, ржания коней.
Хильбудий собрал вокруг себя наиболее сильные манипулы и, сидя на высоком, с буйной белой гривой коне, зорко следил за тем, что делалось в передних рядах.
– Иоанн! – крикнул кому-то из воинов, стоявших наизготове. – Скачи в третью когорту, передай ее предводителю мой приказ: пусть отрежет вон тех антов и станет стеной против остальных. А с теми, кого отсечет, мы и сами управимся.
– Будет сделано, стратег.
– Евдемон! – резко повернулся к центуриону и показал рукой. – Бери свою манипулу и уничтожь вот этих варваров. Потом пойдешь на помощь первой когорте.
– Иду, предводитель.
Но не все и не всегда видно Хильбудию. Поэтому время от времени поднимался в стременах и старался рассмотреть, что делается в рядах сражающихся. В такой момент и застал его крик гонца от поставленных на защиту тыла когорт.
– Достойный! Варвары напирают и с тыла. Силы неравные, не выстоим!..
– Передай Флавию и всем воинам: единственная надежда в этих тисках – щит и меч. Больше нам надеяться не на что!
Знал: с ним лучшие фракийские когорты, переданные императором под его надежную руку, те, что не так давно храбро проявили себя в сечах с иранцами. Поэтому не переставал верить: хотя воины оказались в окружении, варварам будет не так просто смять их и заставить показать спину. Это опытные мечники и щитоносцы, они сначала немало варваров уложат, а уж тогда и сами полягут. Дойдут до края – полягут все, но спину все-таки не покажут!..
Больше всего достается головным манипулам. Поредели их ряды, сдерживая вражеские сотни. Где-то отступили и рубятся, прикрывшись щитами, где-то образовали небольшой полукруг и стоят, словно скала в разбушевавшемся море, а где-то небольшие группы воинов вот-вот будут смяты нападающими.
Повернулся Хильбудий к тем, кто находился под его рукой, как последняя надежда на спасение, и замер, пораженный: анты прорвали ряды не только щитоносцев, но и мечников и прут конной лавой на него самого.
– В мечи! За мной, вперед!..
Успел еще что-то крикнуть, да на том и кончилось его руководство: перед ним вырос рыжебородый ант и заставил подставить под занесенный над головой меч проверенный в таком деле медийский щит. И только Хильбудий отвел удар, как тот сразу же нанес ответный. А перед наместником оказался уже не один ант – Хильбудий оказался в такой круговерти, в которой трудно разобрать, где свои, где враги. Рубил метко, ловко, даже почувствовал наслаждение от этого, а значит, и прилив сил и уверенность: он – бывалый воин, ему эти варвары словно мусор в речном потоке. Себе-то он проложит дорогу в этом потоке и вырвется на волю.
Наверное, не одного уже срубил сильным ударом меча, видел: заметили его ловкость и расступаются. Делают вид, что нападают на ромейского витязя на гнедом коне, когда же дело доходит до стычки, подставляют под удар щит и выскальзывают или же обходят стороной. Но нет, ошибается. Вон один на него прямо прет. Молодой, безусый еще, а глаза, словно у зверя, налились кровью. Не мечом – сулицей нацеливается. Неужели надеется выбить его, Хильбудия, из седла?
Занес над головой меч и не успел отбить им сулицу, метнувшись в сторону. Если бы не панцирь, лежать бы ему бездыханным.
– Боривой! – услышал он мощный голос. – Этого не трогай. Это сам Хильбудий, он мой!
Хильбудий оглянулся и увидел, что кричал, подняв на дыбы коня, всадник с поднятым мечом.
«Тиверский князь? Тот, что гостил в Маркианополе? Что же делать? Положиться на силу своего коня или развернуться и надеяться на щит и меч? Да годится ли мне, полководцу, бежать?»
Круто развернул Гнедого и пустил его навстречу князю.
Увидел – первым гнал на него распластанного в воздухе коня безусый, тот самый, которому кричали: «Не трогай!»
«Упрямый мальчишка, – подумал Хильбудий, – знает, на кого идет, и все-таки идет. Ну постой же!»
Хильбудий взмахнул мечом и так рубанул по нацеленной на него сулице, что она зазвенела и вылетела у воина из рук. Хильбудия окружили стеной, выставив вперед сулицы.
– Покорись, Хильбудий! – повелел князь Волот. – Когорты твои разбиты, битва проиграна.
Не задумываясь, Хильбудий пришпорил коня и бросил его прямо на Волота. Однако князь ловко выставил сулицу, и конь напоролся на нее горлом. Заржал дико от боли, рванул в сторону и выбросил всадника из седла, под ноги коня Вепра. Вепр изловчился и приколол ромейского вождя мечом к земле.
– Зачем ты так? – нахмурился Волот. – Он и так был уже наш, надо было в плен брать!
– Думаешь, надо? А зачем? Император не поскупится на золото, выкупит его и снова натравит на нас. Очень уж повадился этот волк в нашу овчарню. Мертвый он безопаснее будет!
XX
Дед Борич говорил: навикулярий – муж пожилой. Вот только благонравию его Миловидка не совсем верила. Старый грек не посмотрел на то, что она круглая сирота, что ее гонит по свету горе, взял за перевоз много, да еще сомневался, берет подходящую ли цену. Может, поэтому и велел Миловиде, пока она будет на лодье, готовить для него и его помощников пищу, ворчал, а то и покрикивал на всех, выказывая этим свое неудовольствие. Зато правдой было и то, что ни сам не обидел ее, ни другим не позволил. Больше того, расспросил за долгие дни и ночи плавания, кого ищет, почему ищет, пошел с Миловидой в Никополь, нашел людей, знающих, где анты, которыми торговали позапрошлой весной в городе.
– Есть тут анты, – сказали девушке. – Немало вельмож Эпира имеют рабов-антов. Одни слугами-стольниками у них служат, другие – спальниками, садовниками, а то и рыболовами.
Показывали и рассказывали, как пройти к тем вельможам, как подступиться, поговорить, а Миловида слушала и запоминала.
– Я, господин достойный, теперь уже одна пойду, – сказала она навикулярию.
Грек крякнул по привычке, а может, сомневался, что одна сможет что-то сделать и, подумав, посоветовал:
– Я буду стоять там, где стою, до послезавтра. Если отыщешь суженого или, не найдя, захочешь возвратиться в свои края, приди и скажи. Или сам довезу, или найду, кто поможет.
Миловида поблагодарила и пошла улочками чужого города. И чем дальше шла, тем меньше уверенности было, что найдет в нем Божейку. Таким холодом веяло, такую пустоту чувствовала на сердце, будто только теперь прозрела и поняла правду: напрасна твоя затея, девка, не откроются перед тобой крепкие ворота в каменных оградах и не отдадут тебе твоего лада.
А все же стучалась в те двери, которые казались самыми крепкими, и кланялась по обычаю отцов своих, а поклонившись, спрашивала: правда ли, что у достойных вельмож есть рабы-анты. Она суженая одного из них, пришла, чтобы выкупить его из неволи или же стать такой же, как и он, невольницей. Пусть уж будет так, лишь бы вместе.
Ее не всегда понимали, а то и просто не хотели слушать. «Нет таких», – говорили и закрывали перед ней ворота. Однако некоторые все же внимали ее жалостно-просительному тону. Услышав, что ищет антов, звали кого-нибудь из них и приказывали:
– Выслушай и скажи, что хочет эта девушка.
Миловида терпеливо повторяла, а услышав родной язык, совсем расчувствовавшись, заливалась слезами:
– Божейкой его зовут, моего суженого. Из Солнцепека он, из Тиверской земли.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61