Своя и чужая жизнь стоили тут не больше цента. Впереди раздался и стих стук шагов — одинокий киллер, возвращавшийся после дела, прошел почти рядом, растаял во мраке ночи. Игумнов шел настороже. Улица сделала поворот. Рядом ждала встреча с правосудием. Знаменитые убийцы стояли у дверей своих камер рядом с досками, содержащими длинные перечни совершенных ими злодеяний. Слепящий разряд осветил электрический стул и известного душегуба Гэби Джилмора — тут происходило исполнение приговора. Мгновенные судороги несчастного, бессильно упавшая на грудь голова.
«Хараб… Конец…»
Из глубины темных трущоб донесся предсмертный плач младенца, которого, может, именно в эту минуту душила рука неверной матери, и сразу вслед — проникающий в самое сердце звонкий крик юного продавца утренних газет:
—Убийство! Убийство…
Вынырнувший откуда-то сбоку из темноты Нэд что-то им крикнул у самого уха, резко толкнул в сторону. Кто-то сбитый с ног, тяжелый, пролетел в образовавшееся пространство, впечатался в асфальт. Это уже не имело отношения к мадам Тюссо. В нескольких метрах впереди что-то прозвенело по тротуару. Там была улица. Полно огней. Лежащего подняли. Игумнов узнал Варнавина. В нескольких метрах впереди валялась пустая, с отбитым дном бутылка «Столичной»…
Волосы Вики пахли никотином. Они начали сбрасывать одежду, едва за ними закрылась дверь номера. Снимая колготки, переводчица высоко, на кресло поставила ногу. У нее было стройное упругое тело. Крупные глаза, округлые формы, полные губы…
Вика попросила Игумнова не гасить в номере свет. Кто-то бывалый — из российских секьюрити — предупредил: служба безопасности отеля пользуется собственными ключами-специалками в темноте.
Похоже, она так и не справилась со своими опасениями. В последнюю секунду осторожно отстранилась. Миг высочайшего сопряжения был и мгновенным разобщением. Чуда не произошло. Близость была одномоментной. Как мгновенное слепящее свечение перегорающего вольфрамового волоска. Снова возник заполненный гостиничной мебелью номер. Неродной запах и приметы незнакомой жизни, чужая женщина рядом в немыслимо громадной кровати. Английская Библия на тумбочке у головы. Потом шипучие струи в сверкающей никелем и зеркалами огромной ванной. Сброшенные на мрамор белоснежные махровые простыни… Мимолетное апатичное расставание. Вика сняла висевшую на спинке кресла розовую ленту — знак приглашенной переводчицы, — надела через плечо.
— Все болит… — Она показала на низ живота. — Пойду приму анальгин.
— Анальгин один не принимают. Только с эритромицином.
— Ты не врач, часом?
— Какой врач? Розыскник. А еще раньше гаишник.
— Не провожай… Так спокойней!
— Прощай…
— И если навсегда, то навсегда прощай!.. — В университете она штудировала классику.
— Успеха!
На этаже было шумно. Российские секьюрити в номерах отмечали предстоящее возвращение.
—Тебе тоже…
И все уже позади.
До отъезда на рассвете в аэропорт Хитроу к московскому рейсу компании «Бритиш-Эйр» оставалось время. Игумнов включил телевизор, отошел к окну. Внизу каменного мешка сновали похожие на средневековые фаэтоны высокие английские такси.
Вечерний инцидент в Музее мадам Тюссо прошел незамеченным для посторонних. Из англичан только Нэд и его коллега из «Пинкертон консалтинг энд инвестигейшн сервис» знали правду. У Варнавы обнаружилась небольшая ссадина на виске и ушиб предплечья. Типичные симптомы асфальтовой болезни… Через несколько минут его уже доставили в отель. Все списали на английскую халяву — дармовую нодку в зале восковых знаменитостей.
Игумнов отошел от окна.
Вика у подъезда внизу так и не появилась. У нее оставалась с собой бутылка «Столичной».
«Должно быть, застряла у кого-то в номере…»
Сам он был явно не в форме.
По телевизору шел фильм о полицейской собаке. Игумнов видел его несколько раз. Преступник вогнал в служебно-розыскную собаку всю обойму. Жизнь животного висела на волоске. Ее проводник-полицейский на руках доставил истекающего кровью друга в клинику.
«Собаку спасли…»
Близких своих он, Игумнов, спасти не смог… Мысль плыла абсолютно непродуктивна.
В коридоре послышались шаги. У номера они внезапно стихли, потом раздались снова. Теперь кто-то уже удалялся в сторону лифта. Под дверь была подсунута салфетка. Игумнов развернул бумагу. Ответ на вопрос, который он задал накануне Варнаве, — имя человека, к которому направлялся в Москву Туманов. Придя в себя, Варнава все-таки решил обезопаситься — начать переговорный процесс. На салфетке печатными буквами стояло корявое: «САВОН».
Игумнов слышал эту кличку от Рэмбо. «Авторитет, дающий крышу бухарской фирме…»

Нисан Арабов преодолевал последний свой земной путь. Сопредседателя Совета директоров фонда «Дромит» мчала по трассе Самарканд — Катты-Курган — Бухара сверкающая черная «Чайка» из президентского гаража в Ташкенте.
Прямой авиарейс на Бухару не прошел. Сели в Самарканде, дальше в Вабкент гнали на машинах. Родственники. Друзья. Бизнесмены, чьи долговременные программы связаны были с Фондом. Воровской авторитет Савон, обеспечивавший Нисану московскую крышу . Сотрудники. Любимые женщины. Кто чувствовал себя обязанным Арабовым за поддержку. Кто рассчитывал своим присутствием обратить на себя внимание нового руководителя «Дромита».
Похоронный кортеж растянулся на километр. С гаишным эскортом. С мотоциклистами по обе стороны. С начальником Самаркандского управления ГАИ во главе. Прежняя, она же нынешняя, номенклатура тоже примкнула.
Нисана знали и уважали. Перед ним заискивали. Он уезжал, но всегда возвращался. Он занимался классической борьбой, был чемпионом республики, призером Союзных Спартакиад. Его Любовь называлась Прикладная Математика. Он закончил среднеазиатский университет. Защитил кандидатскую. Преподавал. В конце застоя ушел в коммерцию. Заработал миллион крепких тогдашних рублей и превратил их в баксы, за что сидел в комитетской тюрьме в Ташкенте по расстрельной статье. Стал по корешам со всеми крупными воровскими авторитетами. Его интересовало все. Не занимаясь металлом, он знал цены на украинский, какачаровский… Крупнейших производителей. Освободившись с перестройкой, открыл производство, продукцию продавал через свои магазины. Через год у него была уже их целая сеть.
Не забывал о добрых делах — лавки для малоимущих, стипендия в университете. Одну из поликлиник — долгострой, завершенную на его средства, так и называли — «арабовской».
В правительственной «Чайке» на последнем этапе его земного пути с ним находился его отец — не старый еще человек. Горе вмиг сломило его: он ничего не спросил о своем брате, взятом в Москве заложником, словно того и не было. Даже в то, как все произошло с Нисаном, не вник до конца. Обстоятельства не имели значения, поскольку его надежда и первенец был мертв. Все были подавлены — братья, родственники, прилетевшие на похороны сотрудники Фонда. Шофер-телохранитель Ниндзя, прошедший Афган, плакал не стесняясь, как ребенок. Беременная невестка Умри с дочкой на коленях непрестанно вытирала мокрое от пота и слез молодое, как у девочки, лицо. Бессвязно вспоминала:
—Кто-то позвонил. Я уже спала. Тот говорил, а Нисан слушал. Потом сказал: «Хорошо!» Положил трубку. Я спросила: «Кто?» — «Спи!..» Пошел курить…
Неерия внимательно вслушивался.
— Какой был час примерно?
— Три-четыре.
— Он ночами звонил?
Неерия не представлял, с кем брат мог разговаривать ночью. Тем более в позднее время.
—Даже не помню такого!
По дороге сделали короткую остановку. Красноглазый советник Аркан — в джинсовке, с разбухшей кожаной сумкой-барсеткой под мышкой — и его администратор — боевая, в деловом пиджаке, в брюках — после Курган-Тюбе организовали быстрый, но достойный мертвого главы Фонда привал — со столами, с пловом, с фруктами. На скорую руку перекусили. Дорога была длинная. Неерия принимал соболезнования, благодарил коротко:
—Большое спасибо…
Во время остановки на шоссе сзади показалось несколько лимузинов. Гнали на большой скорости…
—Чапан…
Через пару минут лимузины были уже рядом со столами. Глава группировки «Белая чайхана», знаменитый ташкентский вор в законе, был личностью неординарной. Его авторитет был непререкаем. Чапан знал все. Кто, где, когда сидел, кто из его круга завтра освободится, сядет… умрет.
«Жизнь — пустяк, главное в ней — доброе имя».
Его именем останавливали кровопролития, вершили правеж, бандитский суд…
Чапан вышел из машины. Подошел скорбный, с темным лицом. Дважды, по обычаю, расцеловался с отцом убитого.
—Такова жизнь, отец…
Он подошел к Неерии, к ближайшим родственникам. Не менее сердечно обнялся с подошедшим Савоном. Они на минуту отошли, чтобы обменяться накоротке. Столичный авторитет констатировал:
—В Москве полный беспредел! — Он развел руками.
Чапан поднял на Савона зеленовато-желтые безжизненные глаза. Взгляд бухарского вора в законе был пуст и тяжел, его мало кто выдерживал. Савон выстоял.
—Это сделали с согласия Сметаны и Серого. Они пренебрегли законом. Братва должна судить их…
Бухарский вор был удовлетворен.
— Куда Нисан собрался в такую рань?
— Он ничего мне не сказал… Сопровождать его должен был опытный охранник. Шайба. Что-то произошло. Нисан взял своего любимчика. Теперь оба в гробах…
Чапан понимающе кивнул:
—А что с дядей? С Рахмоном-бобо?
—Я разберусь. Мне дали н а к о л к у . Через день-другой он будет здесь… Сметану и Серого я не прощу. Нисан был мне как брат…
Бухарский вор был аккуратен и мудр. Много не говорил. Он понял.
—Все бывает, Савон. Мы не молодые люди. Многое видели. Поговорим сразу после похорон…
Савон сдержал вздох облегчения. Глава «Белой чайханы» снова приблизил Арабовых. Неерия сообщил о мерах, которые они с Арканом предприняли сразу же после убийства Нисана:
—Вознаграждение за информацию о киллерах. Частния охранно-сыскная ассоциация начала независимое расследование. Есть и собственные идеи…
Неерия представил Чапану нового руководителя собственной службы безопасности — бывшего начальника министерского главка. Оба в прошлом были наслышаны друг о друге. Не знали только, что окажутся вместе в одних окопах. А в общем, чего не бывает… Профессионалы — вчерашний высокопоставленный полицейский и известный вор в законе — крепко пожали руки друг другу. Вслед за Чапаном к Неерии, к Савону стали подходить и другие воровские авторитеты «Белой чайханы» рангом ниже.
—Нисану говорили: «Тут никто тебя пальцем не тронет… На хер тебе Москва?» Не слушал!
Неерия обменивался традиционным приветствием с каждым.
Он ни на секунду не оставался один.
—Спасибо за ваше участие…
И снова родственники, сотрудники, представители фирм-партнеров, президенты компаний, замы…
Президент московского «Рассветбанка» — ровесник Нисана, — молодой генерал-отставник, махнул в Самарканд едва ли не из Нью-Йорка. В Москве, в Шереметьеве, его встретил вице-президент — Гореватых, крепкий деятельный сверстник — тоже генерал-отставник.
—Такие дела, Юра… — Президента «Рассветбанка» называли просто по имени. Они быстро прошли к выходу. — Похороны в Вабкенте, в тридцати километрах от Бухары. Через полтора часа рейс из Домодедова. Бронь Неерии для тебя и секьюрити.
Телохранитель — спортивного вида, высокий, бывший офицер спецназа — по ходу следил за ближайшими проходами. Еще несколько секьюрити двигались по периметру, контролируя подступы. У выхода Юру уже ждал «мерседес». В джипе охраны не выключали зажигание. На ходу заскочив в банк, сразу же погнали в Домодедово, по другую сторону Москвы, к самолету. У стойки регистрации в аэропорту столкнулись с Неерией, Арканом, Савоном…
—Такое горе!
—Спасибо, Юра…
Они обнялись.
Покойный Нисан Юре благоволил. Президент «Рассветбанка» корнями своими был тоже связан с Центральной Азией: отец — генерал — заканчивал ТГУ — Ташкентский государственный университет.
— «Рассветбанк» объявил премию за сведения об убийце! До сих пор не могу поверить! Как в кошмаре! Я лечу с тобой.
— Ты верный друг…
Гореватых положил Неерии на плечо короткую ладонь. Он оставался в Москве.
—Я обещаю, в свою очередь, кое-что предпринять. — Несмотря на свои сорок с небольшим, генерал сделал блестящую карьеру в ПГУ — Первом Главном управлении бывшего КГБ СССР. — Передайте, пожалуйста, мои соболезнования вашему отцу. Мне приходилось с ним встречаться…
Секьюрити не переставал просеивать взглядом толпу.
—Берегите себя, Неерия…
Печальный кортеж, сопровождавший Нисана Арабова в его последнем пути, приближался к месту печального назначения. Вабкент встретил похоронную процессию заунывным причитанием плакальщиц, тяжелой удушливой жарой. На центральной улице выходивших из машин скорбно приветствовали десятки ждавших их тут уже много часов родственников, соседей, стариков, съехавшихся со всей области наиболее уважаемых граждан.
—Как доехали? Как здоровье? Как близкие? Какая это большая беда…
Приезжим после дальней дороги требовался короткий отдых. Гостеприимные хозяева это предвидели. Каждому немедленно нашелся соответствующего уровня почтенный вабкентский опекун — с машиной, со своими сопровождающими. Разъехались по домам ненадолго, четко определив время и место сбора мужчин для последующей церемонии похорон. Арабовы с ближайшей родней, с Чапаном отбыли в дом отца. За прилетевшими из России бизнесменами, банкирами, служащими Фонда, за ташкентскими авторитетами закрепили самых видных местных деятелей. Савону достался светловолосый милицейский майор со значком Академии на форменной, с погонами сорочке, гладкий и сочный, как куриная ляжка.
—Валентин… Можно просто Валя… Сейчас заедем ко мне, быстро перекусим с дороги…
С ним была белая престижная «Волга» — «тридцать первая», водитель в милицейской форме.
—Садитесь впереди, пожалуйста.
Городок был маленький. Через несколько минут были уже на месте.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45