Все вокруг словно замерло. Только цокот лошадиных копыт да неумолимое жужжание пчел раздавалось в тишине. Отряд ехал шагом по узкой, каменистой тропе, и к тому времени, когда утро было уже в самом разгаре, оказался примерно в десяти милях от ранчо. Несколько раз Монтеро возвращался назад, чтобы уничтожить следы. Он обязательно проделывал это, когда тропа подходила к развилке.
Шон держал в руках винтовку. Вообще-то он не рассчитывал на скорую стычку, но на всякий случай решил, что осторожность не помешает, и был готов ко всему.
За то время, что ему довелось провести в горах, в пустыне и на море, у него развилось особое чутье на опасность. Наблюдательность, быстрота реакции вошли в привычку. В море ничто не могло ускользнуть от его внимания: он чувствовал малейшее изменение в движении корабля, в том, как скрипят снасти или хлопают на ветру паруса.
Но все же детство и юность его прошли в пустынных горах Южной Калифорнии, по праву считавшейся одной из самых больших скотоводческих областей того времени, так что дикую природу родного края он знал во всех ее проявлениях.
Добравшись до места, где тропа становилась заметно шире, Монтеро остановился, давая отдых лошадям.
Шон подъехал к нему:
— Еще далеко?
Монтеро пожал плечами:
— До заката доберемся… не раньше. Скоро развилка. Мы поедем по левой тропе.
— Вон там… случайно, не Сэддл-Рок? — Шон указал на несколько скальных вершин, возвышающихся над невысокой горой, видневшейся на некотором расстоянии справа от них. — Я уже давно не ездил этой дорогой.
— Да, Сэддл-Рок… сейчас до нее ближе всего. Мы поедем на север, а затем возьмем немного восточнее.
Шон слез с коня и отвел его в тень, а затем присел на землю рядом с женщинами, которые к тому времени тоже покинули седла, чтобы дать отдых себе и лошадям.
— А обедать мы будем? — поинтересовалась Мариана.
Шон усмехнулся в ответ:
— Что, проголодалась? Пока нет… по крайней мере, не сейчас. Монтеро ведет нас к воде. В пустыне тоже можно найти воду, особенно если знать, где ее искать. А он пас и выращивал скот среди этих холмов и держал на учете большинство таких мест.
— Но все-таки не все?
— Лишь древние индейцы знали все.
Он махнул рукой, указывая вдаль:
— Вон в той стороне находится Волчий каньон. Там я убил своего первого горного льва. Представь, огромная кошка выжидающе замерла на валуне, видимо пытаясь определить, опасен я для нее или нет. Мне же в то время было двенадцать лет. Вот она и решила, что я слишком уж мал, чтобы справиться с ней, ударила хвостом о камень, на котором сидела… и приготовилась к прыжку… И тогда я ее застрелил.
Они снова отправились в путь по еле различимой тропе, забирая на запад к самой высокой из видимых в округе гор, пологий склон которой составлял часть длинного кряжа, увенчанного на противоположной стороне еще одной островерхой скалой.
Неожиданно Монтеро свернул на еще менее приметную тропу, которая как будто вела вверх по песчаному склону. Несколько раз Шон видел на земле следы сандалий и догадался, что здесь проходил сам Старец.
Значит, он жив! Он не умер! Шон чувствовал не передаваемую словами радость. Только теперь он с облегчением вздохнул. На протяжении всего пути его мучило подозрение, что старика уже нет в живых. Сколько лет минуло с тех пор, когда он виделся с ним в последний раз? Ведь это было так давно!
И без того скудная пустынная растительность заметно поредела, повсюду, куда ни кинь взор, виднелись лишь глыбы песчаника. Интересно, думал Шон, как Старец здесь живет? Откуда берет воду? Что ест? И почему бы ему не спуститься вниз, к ним на ранчо? Ему там всегда рады?
Но вот совершенно неожиданно для себя, почти на самой вершине горного кряжа, они вышли на небольшой зеленый пятачок, окруженный со всех сторон скалами. Здесь росло несколько деревьев, а листва кустарника оказалась на удивление яркой. Обогнув один из огромных валунов, они выехали на полянку, где стояла маленькая хижина, пристроенная к отвесному склону скалы из песчаника. Стены хижины состояли из сплетенных веток, некоторые из которых принадлежали растущим тут же деревьям.
На скамейке у порога в соломенной шляпе, поношенной пестрой мексиканской шали и самодельных плетеных сандалиях сидел Хуан. Тот самый Старец.
Он выглядел невероятно дряхлым и немощным.
— Ну, друзья мои, как ваши дела? — спросил он тихим, но на удивление звучным голосом. — Что-то вы задержались.
— А разве вы нас ждали? — спросила Эйлин.
— Конечно. Твой муж сказал мне, если с ним вдруг что-нибудь случится, то я должен рассказать только тебе… или мальчику. — Он обернулся к Шону. — А мальчик уже вырос и стал мужчиной. Это хорошо.
Он сделал плавный жест рукой:
— Прошу вас, присаживайтесь. Мой дом слишком мал для того, чтобы принимать в нем гостей.
Они слезли на землю. Монтеро отвел лошадей в тень, тут же возвратился, а затем присел на корточки и закурил тонкую сигару.
Шон взял Мариану за руку.
— Старец, это Мариана де ла Круз. Она из Мехико,
Взгляд темных глаз остановился на девушке.
— Вот как? Ну да. Я бывал там как-то… еще в детстве, Красивый город, но я, честно сказать, ожидал большего. Тогда говорили, что он на острове посреди озера. Только остров уже исчез, да и от озера мало что осталось.
Они расположились на полянке перед хижиной, и тогда старик встал и скрылся за дверью. Вернулся он с запотевшим кувшином с каким-то холодным напитком, который тут же и предложил гостям: наливая его в маленькую глиняную чашку, по очереди подносил каждому.
— Это древний напиток, чиа с медом. Освежает тело… и придает ему силу.
— У нас беда, Хуан, — тихо произнесла сеньора. — За долги хотят отобрать наше ранчо, если мы не сможем заплатить. Мы подумали, что, может, ты знаешь, куда мой муж ездил за золотом, где он его нашел.
— Да. Я знаю, почему вы пришли ко мне и зачем вам золото. Я расскажу вам о нем, а затем вы сразу же уйдете отсюда. За вами идет погоня. Восемь человек преследуют вас и хотят убить.
— А ты пойдешь с нами?
— Пойду. Одним вам нельзя. — Он взглянул на Шона: — Но запомни, потом только тебе, только тебе одному можно будет возвращаться за золотом. Запомни… только тебе.
Монтеро поднялся с земли:
— Я приведу твою лошадь, Старец.
— Gracias. — Хуан перевел взгляд на Эйлин: — Совсем не изменилась, сеньора. Ты словно одна из нас.
— Из вас? — растерянно переспросила она.
Он лукаво улыбнулся, от чего залегшие в углах глаз морщинки сделались еще глубже.
— Мой народ давно ушел отсюда, сеньора, но когда-то нас было много, очень много. Правда, не так много, как вас сейчас, гораздо меньше. И земля принадлежала нам.
— Выходит, ваши люди не старели?
— Все люди стареют. И рано или поздно умирают. Главное в том, чтобы не умереть слишком рано, сеньора, и жить мудро. Одно дело просто долго прожить, и совсем другое дело прожить жизнь с умом.
— Хорошо говоришь. Ты странный человек, Старец.
— По-моему, правильнее сказать «необычный», сеньора. — Он замолчал ненадолго, глядя, как Монтеро выходит из-за скалы позади хижины, ведя на поводу гнедого коня. — До знакомства с твоим мужем я был очень одинок. Я жаждал найти собеседника, чьи уши услышали бы мои слова, чей голос отвечал бы мне. Чумаши — доброе племя, их люди ловки и сообразительны, но только все их познания о мире ограничиваются нашими землями. Твой муж много путешествовал по суше и по морю, его переполняли идеи. Он умел слушать так же хорошо, как говорить. Многое понимал и не страдал предубеждениями, что делало его ум открытым к пониманию того, во что другие, возможно, и отказались бы поверить.
— Ты образованный человек, Старец.
— А что еще можно назвать образованием, как не подготовку человека и его ума к существованию в обществе, в котором он живет? Образование бывает разным и зачастую оно приносит столько же вреда, сколько и пользы, потому что где вера, там и неверие. Уверовав во что-то одно, человек напрочь отметает реальность всего, что, на его взгляд, противоречит его убеждениям, которые сам он считает единственно правильными.
Шон сидел перед стариком, подавшись вперед, весь внимание и испытывал какой-то особый прилив новых сил. О чем Хуан говорил с ним тогда, много лет назад? Нет, тех слов он не помнил, да и все так изменилось. Ничто уже не повторится, не будет как прежде, и сам он совсем не тот.
— Ты сказал тогда, что мудростью нужно делиться с другими. Мне хотелось бы разделить с тобой твою мудрость, Старец. Если ты станешь говорить, я готов слушать.
— Да. Я буду говорить. Но очень важно научиться слушать сердцем… больше чувствовать. Быть осторожным -тоже наука. Наступили такие времена, когда тебе предстоит бороться ради того, чтобы выжить, а для этого необходимо быть готовым ко всему. Так пусть же эти дни оставят свой след в твоей памяти.
Старец замолчал, а затем неожиданно встал и направился к своему коню, собрал поводья, взялся рукой за луку и с поразительной легкостью вскочил в седло, потом подал знак остальным, чтобы тоже садились на лошадей и следовали за ним. Ни слова не говоря, он пришпорил коня, направляя его мимо вершины кряжа, к северному склону.
Тропа в том месте кончилась, но он уверенно направился вперед, указывая путь остальным.
Обернувшись, Хуан снова заговорил с Шоном, который теперь ехал позади него. Монтеро занял место замыкающего.
— Запоминай дорогу. Я скоро умру.
— Нет.
— Скоро.
Шон украдкой взглянул на мать. Ее лицо теперь казалось изможденным. Она устала.
— Ты как? Хватит сил доехать?
— Конечно, — улыбнулась в ответ сеньора. — А у тебя?
Шон рассмеялся, и Мариана, которая молча переносила все тяготы, улыбнулась ему в ответ.
— Поезжай вперед, — сказала она, — а уж за нами дело не станет! Мы не отстанем!
Солнце припекало, но долетавший с моря ветер приносил прохладу. Иногда их путь пролегал в тени скал или под густыми деревьями. Дважды Шон замечал следы, оставленные медведями-гризли, от других медведей они отличались длинными и острыми когтями на передних лапах. Еще ему на глаза попались следы горного льва и нескольких снежных баранов.
Старец вел их узкой, извилистой тропой, должно быть, очень старой, на которую они выехали совершенно неожиданно. Петляя между огромными валунами, из-под которых сочилась вода, она уводила их в глубь каньона, где порхало множество птиц, и казалось, что все вокруг наполнено их радостным, разноголосым щебетанием.
— Коней напоите здесь, — указал старик. — Ехать еще далеко.
В уединенном месте у небольшого водопада, куда не проникали палящие лучи полуденного солнца, они ненадолго расположились для отдыха.
Вскоре старик уже снова был в седле.
— И как долго нам еще ехать? — спросил у него Шон.
— Пока не приедем, — просто ответил старик. — Там, куда мы держим путь, с виду все так же, как везде, но на самом деле не похоже ни на что из того, что ты знал ранее.
Шон вытер ладони о рубаху и посмотрел вперед, в глубь каньона. Самый обыкновенный, ничем не примечательный каньон, напрочь лишенный каких-либо заметных ориентиров. Здесь ничего не стоило сбиться с пути, потеряв тропу. Старец прав. Нужно глядеть в оба.
Тропа сделалась немного шире, и тогда Мариана, нагнав сеньору, поехала рядом с ней.
— Он совсем не похож на индейца.
— А кто такие индейцы? Индейцы тоже разные бывают. Взять хотя бы ацтеков и эскимосов. Или же тольтеков и ирокезов.
— Он мне нравится.
— Да. — Согласилась Эйлин, но тут им пришлось снова выстроиться в цепочку, так как тропа заметно сузилась, но, когда она наконец стала шире, их лошади опять пошли рядом.
— А вы заметили, что он не воспротивился тому, что мы тоже едем с ними? Даже не предложил нам остаться и где-нибудь переждать.
— Ему виднее, — сухо заметила Эйлин, но затем, немного помолчав, добавила: — Но это действительно так. Наверное, перед его народом никогда не стоял вопрос о равноправии женщин… по крайней мере, мне так кажется.
Въехав на вершину бугра, Шон оглянулся назад, вытирая рукавом пот со лба, но не увидел ничего, кроме скал, дрожащих в знойном мареве. Неужели Мачадо и его люди гонятся за ними?
Старец сказал, что их преследуют, да и сам он в глубине души не сомневался, что так оно и есть. Должно быть, для того чтобы убедиться в чем-то, человеку иногда совершенно не обязательно видеть или слышать это самому. Порой достаточно просто знать. Значит, старый индеец владеет этим знанием? А временами оно доступно даже Монтеро. Может быть, это нечто разносит ветер? А что, если все человеческие мысли и поступки оставляют в воздухе некий знак, который переносится ветром, пока на пути не попадется человек, способный принять информацию.
Он поежился, а затем на всякий случай дотронулся рукой до рукоятки револьвера, висевшего у пояса, — оружия новой модели, изготовленного в городе Патерсоне, штат Нью-Джерси, по чертежам человека по имени Кольт. Это был хороший револьвер, самый лучший из всех существовавших тогда револьверов, если уж на то пошло. Нравилось Шону и недавно приобретенное им ружье — восьмизарядная револьверная винтовка того же Кольта. Правда, ему пришлось немного повозиться с ней, поточнее установить прицелы и отрегулировать механизм. Но теперь ее боевые качества не позволяли им желать лучшего.
Один раз Шону показалось, что, оглянувшись, он заметил далеко позади на вершине кряжа некий металлический предмет, сверкнувший на солнце. Но, в конце концов, вполне возможно, что это была лишь игра его воображения.
Солнце быстро клонилось к закату, когда старик наконец осадил своего коня у родника в Потреро.
— Напоите лошадей и наполните фляги. Здесь мы не задержимся.
— Мы поедем дальше? — спросил Шон, начиная всерьез переживать за мать и Мариану.
— Всего одну или две мили. Томас, возможно, знает об этом роднике, хотя вряд ли.
Они позволили лошадям вволю напиться, а затем поехали прочь от источника, исчезая в сгущающихся сумерках. На ночлег устроились в укромном местечке, затерявшемся среди холмов и скрытом от чужих глаз.
Здесь под ногами шуршал мягкий песок. Шон откинул пару камней, а затем расстелил на земле одеяла для матери и Марианы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24