Это было удобно, потому что продавщицы в кондитерской выходили из себя всякий раз, когда я вываливала им на прилавок килограмм пфеннигов. У банкиров всегда можно было выпросить какие-нибудь красивые копилки, - если хорошенько постараться, конечно. Ха-ха, наверное, этим чудным господам казалось: мы так усердно экономим, что нам нужны постоянно всё новые и новые копилки! Я, впрочем, ни в одну из этих копилок не бросила ни гроша. Мы просто играли с этими свинушками и слониками в песочнице, изображали зоопарк.
Ух… Короче, когда наши разнузданные похождения замучили уже всех в округе, нам построили так называемую «приключенческую» площадку. Я, честное слово, не знаю, что люди, планировавшие её, имели в виду под приключениями. Она, вероятно, носила такое бодрое название совсем не потому, что там можно было делать что-то действительно интересное, а для того, чтобы родители уверовали, что их дети переживают там удивительные авантюры. Так или иначе, эта штука определённо стоила им чёртову кучу денег! По крайней мере, с её постройкой возились чертовски долго. Когда все работы, наконец, были закончены, у входа нас встретил дружественно настроенный социальный работник вопросом: «Ну-с, дорогие дети, а что бы вам хотелось тут делать?» Всё приключение состояло в том, что на этой площадке за тобой постоянно наблюдали.
«Приключенческая» площадка была оснащена настоящими инструментами, кучей хорошо поструганных досок и гвоздей и ещё этим социальным работником, который присматривал, чтобы кто-нибудь не грохнул себе по пальцам. Да, у нас была полная свобода творчества на площадке, но использовать эту свободу можно было только с одной единственной попытки, потому что если гвоздь был вбит, то он был вбит навсегда, и никакими силами ты уже ничего не изменишь. Нам же, как назло, хотелось, чтобы всё выглядело каждый день по-новому.
Я рассказала соцработнику о пещерах и хижинах, что мы строили у нас в деревне. Без молотка и без гвоздей, просто изо всяких попавшихся под руку досок и веток.
Весь кайф-то был в том, что в любое время, придумав что-то новенькое, можно было переделать всю постройку. Соцработник определённо понял меня, но, что делать, у него была своя ответственность и свои на этот счет предписания и инструкции.
Вначале у нас были ещё какие-то идеи, что же делать на этой дурацкой «приключенческой» площадке! Так, однажды мы решили поиграть в жителей каменного века, построить пещеру и приготовить на костре настоящий гороховый суп. Соцработнику идея показалась поистине выдающейся. Но, сказал он, к сожалению, с гороховым супом ничего не выйдет, - спички детям не игрушка! Лучше, сказал он, построить две пещеры. Ну да, с молотком и гвоздями - в каменном веке! Очень реалистично!
Скоро площадку закрыли. Нам сказали, что её хотят модернизировать так, чтобы мы могли играть на ней и в шторм. Были выгружены стальные балки, прибыли бетономешалки и строительный отряд. В результате его усилий мы получили такой очень прочный и надежный бетонный бункер с окошками. Нет, ну на полном серьёзе, настоящий дот или силосную башню, не знаю даже, как это назвать! Впрочем, уже через два дня все стёкла в амбразурах дота были выбиты. Не знаю, наверное, мальчишки выбили стёкла, потому что уже один взгляд на эту бетонную конструкцию делал людей очень агрессивными. Да, с прочностью они всё-таки не рассчитали, хотя ведь это сооружение специально для нас проектировалось! Они знали, что в Гропиусштадте ломалось всё, что сделано не из бетона и стали!
Огромная силосная башня, зияя оконными рамами, занимала теперь большую часть игровой площадки. Вскоре рядом построили школу с собственной игровой площадкой, - тоже с алюминиевыми горами, клетями для ползания, и какими-то отвесно вкопанными в землю досками, позади которых стихийно организовался туалет. Школьная площадка примыкала к нашей «приключенческой» и была отделена от неё проволокой.
Так с «приключенческой» площадкой было покончено, - для приключений не оставалось места. На остававшемся нам крошечном кусочке площадки свили себе гнёздышко старики, называвшие себя рокерами. Они заваливались туда ближе к вечеру, уже хорошо поддатые, доламывали бункер и в перерывах терроризировали детей. Разрушение было, по-моему, их настоящим призванием. Социальные работники против них не выступали, тем более что площадка уже как бы не существовала.
Взамен мы получили другой аттракцион - настоящую ледяную горку. В первую зиму это было действительно круто. Каждый сам мог выбирать себе трассу. Участки по сложности делились на смертельные и сравнительно лёгкие. Правда, рокеры, время от времени вылезавшие из бункера, делали их опасным. Они выстраивали свои санки цепями, чтобы сшибить нас. Снежные дни были моими самыми счастливыми днями в Гропиусштадте…
И весной горка продолжала радовать нас. Мы носились там с нашими собаками, катались по её склонам на велосипедах. На спусках дух захватывало! Впрочем, горка выглядела опаснее, чем была на самом деле, потому что если ты падал, то приземляться на траву было всё-таки не больно.
Жаль, но игрища на горке вскоре были прекращены. Нам сообщили, что это - специальная ледяная горка, а не велодром, и не площадка для буйных, и поэтому дернина должна отдохнуть за лето и так далее. Мы уже были достаточно взрослыми, чтобы не обращать внимания на подобную чепуху, и продолжали ходить на горку.
Тогда пришли люди из садового управления и натянули вокруг горы заграждение из колючей проволоки. Колючка смущала нас только два дня. Потом кто-то притащил ножницы для проволоки, и мы прорезали в проволоке дыру, чтобы можно было пролезть туда с собаками и велосипедами. Они ее заштопали, мы прорезали снова.
Так продолжалось две недели, а потом вернулись строители. Они обнесли горку стеной, и все там зацементировали. Асфальтом перерезали почти все спуски, из самого опасного вообще сделали какую-то лестницу, а сверху положили бетонные плиты.
Теперь летом на горке нечего было делать, а зимой она была просто опасна для жизни.
Страшней всего было подниматься наверх по обледеневшим каменным ступенькам и плитам. Падая, мы набивали синяки и шишки, а для тех, кому особенно не везло, прогулка заканчивалась в больнице - сотрясение мозга.
* * *
Шло время, Гропиусштадт развивался, совершенствовался и становился всё безупречнее и безупречнее. Когда мы только въехали, замечательное модельное поселение было ещё не совсем, так сказать, готово. В маленьких экскурсиях, которые мы предприняли, ещё можно было добраться до настоящих райских местечек, окружавших нашу клоаку; там было ещё не «безупречно».
Красивее всего было около стены, которая проходила неподалеку от нас. Там была такая полоска земли, мы называли ее просто «лесок» или «ничейная земля», где-то двадцать метров в ширину и полтора километра в длину. Деревья, кусты, трава в человеческий рост высотой, старые брёвна, болотца, в общем, - настоящие тропики!
Мы лазили там, играли в прятки, жгли костры, жарили картошку и чувствовали себя исследователями, каждый день открывающими доселе неизвестную часть древнего мира.
Но ничто не вечно под луной! Они как-то пронюхали о том, что дети из Гропиусштадта играют там и им это нравится, по-видимому. Ну, куда же это годятся?! В мгновение ока прибывшая зондеркоманда навела полный порядок.
Начали они с того, что развесили повсюду запрещающие таблички. Не успели мы и оглянуться, как уже практически всё было строго запрещено: кататься на велосипеде, лазить по деревьям, водить собак без поводка, - далее по списку. Полицейским, слонявшимся там без дела, было вменено в обязанность контролировать соблюдение указаний запретдосок. Вдобавок, наша «ничейная земля» внезапно стала «зоной охраны редких птиц». Позже они разбили там свалку. Старую мусорную гору, где мы часто гуляли с нашими собаками, быстро окружили колючей проволокой, а потом ещё и дополнительно обезопасили высоким забором, прежде чем начать строить там ресторан.
Наступление продолжалось по всем фронтам. Очень красивыми были поля-пустыри. Деревья там были уже давно вырублены, оставалась только рожь и васильки, крапива и мак, и сорняки, в зарослях которых человек утопал с головой.
Пустыри выкупил город, чтобы выстроить там настоящий развлекательный центр.
Кусочек за кусочком они были озаборены. По одной стороне пустырей расширялся ипподром, на другой построили теннисный корт, и всё - мест, куда мы могли бы бежать из наших коробок, больше не оставалось.
* * *
Нам с сестрой ещё повезло, мы ведь немного подрабатывали и катались на ипподроме. Вначале ещё можно было выезжать с него и кататься где угодно по окрестностям, но потом на всех дорожках езда была запрещена. Взамен, впрочем, были организованы специальные дорожки для верховой езды, красиво посыпанные песочком - всё как полагается! Денег-то они не жалели! Но дорожки эти почему-то были проложены строго параллельно железнодорожным путям. Между забором и рельсами было оставлено пространство шириной ровно в две лошади, и вот там-то теперь и можно было раскатывать в свое удовольствие! Товарняки, груженные углем, на всех парах грохотали мимо. Ну нет таких лошадей, которые бы сохраняли присутствие духа при виде товарного состава, пролетающего в двух метрах! И наши лошади при виде поезда, как правило, просто удирали со всех четырёх ног. Можно было только молиться, что кобыла не полетит прямо под поезд!
А всё-таки, мне было лучше всех - у меня ведь были свои животные! Иногда я брала и выносила своих мышек погулять в песочнице на площадке. Табличка с правилами пользования песочницей ничего против мышей не имела, по крайней мере там не стояло, мол, «мыши категорически запрещены»! Мы строили мышкам ходы и норки в песке, и они у нас там бегали.
Как-то раз одна мышка убежала в траву, на которую нам не разрешалось ступать.
Мы её так больше и не нашли. Я очень расстроилась и только утешала себя мыслью, что на природе ей должно быть всё-таки намного лучше, чем в клетке.
Как назло, вечером этого же дня папа зашёл в детскую, посмотрел в мышиную клетку, и тихо спросил: «Так, а почему там только две? Где третья мышь?» Я не предчувствовала ничего дурного, никаких там несчастий, когда он так странно спросил. Отец ведь никогда не любил мышей, и всё время говорил мне, что я должна их отдать. Ну я и сказала ему сдуру, что одна мышка убежала у меня на площадке!
Отец глянул на меня, как на сумасшедшую. Я поняла, что сейчас как раз доживаю свои последние минуты. Он заорал, как резаный, и пошёл лупить меня. Я съежилась на кровати, просто не могла никуда с неё сунуться, а он бил меня и бил, не переставая. Он ещё никогда так не избивал меня, я думала, что всё - не жилец я на этом свете, он снимет с меня всю кожу! Когда он внезапно переключился на мою сестру, я подышала две секунды и инстинктивно подобралась поближе к окну.
Думаю, я бы выпрыгнула вниз с одиннадцатого этажа, но отец схватил меня и швырнул обратно в кровать.
Все это время мама, - я-то не видела, - плача, стояла в дверях. Я увидела её, только когда она вдруг оказалась между мной и отцом и бросилась на него с кулаками. Тут он обезумел совершенно! Он ударил её, она упала на пол, а он продолжал избивать ее ногами. Вдруг я испугалась за мать больше, чем за себя. Мама бросилась в ванную и попыталась закрыть за собой дверь, но он крепко схватил её за волосы и влетел в ванную вслед ней. В ванной, как обычно каждый вечер, замачивалось белье, - тогда нам не хватало на стиральную машину. Я видела, как отец окунул её с головой в полную ванну. Как-то она освободилась. Я не знаю, он её выпустил или она сама вырвалась, не знаю…
Отец, бледный как смерть, исчез в гостиной. Мама подошла к гардеробу, надела пальто… И, не слова не говоря, ушла.
Это был, пожалуй, самый страшный момент во всей моей жизни, когда мама вот так просто, молча, взяла и ушла, бросив нас с сестрой одних. Я только подумала, что вот отец сейчас вернется и пойдет бить нас по новой. Но в гостиной всё было тихо.
Потом включился телевизор…
* * *
Я взяла сестру ко мне в постель, и мы лежали, обнявшись и затаив дыхание. Ей нужно было в туалет, но она боялась выйти из комнаты и только дрожала. Наконец, я взяла её за руку и отвела в туалет. Отец буркнул нам из гостиной «спокойной ночи».
На следующее утро нас никто не будил. В школу мы не пошли. Мама вернулась ещё до полудня. Не объясняя ничего, она упаковала кое-какие вещи, засунула Петера, нашего кота, в сумку и сказала мне, чтобы я взяла Аякса на поводок. И мы пошли к метро. Несколько следующих дней прожили у маминой подруги по работе в её маленькой квартире. Мама сказала нам только, что хочет развестись.
Эта подружкина квартира была слишком мала для меня, мамы, моей сестры, кота и собаки. Через неделю подруга начала заметно напрягаться. Мама вновь собрала наши шмотки, мы взяли животных, ну и да, - таки поехали обратно в Гропиусштадт, а что делать!
Отец вернулся домой, как раз когда мы с сестрой сидели в ванной. Он зашел к нам и таким нормальным тоном, как будто ничего и не произошло, сказал: «А чего вы-то ушли тогда, а? Вам-то не надо было уходить куда-то, спать у чужих - бред какой-то! Мы и втроем поладили бы отлично!»
Мы с сестрой только тупо переглянулись между собой. Вечером отец вёл себя так, как будто никакой мамы, не то что в квартире, - на целом свете не существовало! Потом он вообще стал смотреть сквозь нас, совершенно нас не замечая, разве что аккуратно обходил нас в коридоре. Всё, - больше он не сказал ни слова! И это было даже хуже всех побоев, вместе взятых…
Да, больше отец никогда не бил меня. Но то, что он вёл себя с нами, как посторонний, было ужасно. Только теперь я ощутила, как дорог он был мне. Он же был моим отцом! Я никогда его не ненавидела, только боялась. Я же всегда гордилась им, гордилась, потому что он любил животных, потому что у него была такая мощная машина - «Порше 62». А теперь он уже не был мне отцом и продолжал жить с нами в одной маленькой квартире. Ну а потом случилось страшное:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41