https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/80x80/kvadratnye/
Вокруг стволика была обмотана красная нитка.
– Эхм-м. Ну… спасибо, – пробормотал Ричард, не зная, что ему полагается с ним делать.
– Это перо, – объяснил Старый Бейли. – И притом хорошее. На память. Сувенир. Подарок. От меня тебе. В знак признательности.
– Н-да… Спасибо. – Он убрал перо в карман. – Очень мило с твоей стороны.
По туннелю пронесся порыв теплого ветера. Приближался поезд.
– Это твой, – сказал Старый Бейли. – Я на поездах не езжу. По мне, нет ничего лучше хорошей крыши.
Пожав Ричарду руку, он поспешил исчезнуть.
На станцию въехал поезд, фары у него не горели, никто не стоял в кабине, все вагоны в нем были темные, ни одна дверь не открылась. Ричард постучал в ту, которая оказалась прямо перед ним, надеясь, что стучит не впустую. Двери разошлись, и воображаемую станцию залил теплый желтый свет. С поезда сошли два престарелых стражника с длинными горнами. Ричард узнал Дагварда и Холварда с Эрлова двора, хотя теперь уже не мог вспомнить, а как, собственно, определить, кто из этих джентльменов Холвард, а кто Дагвард. Поднеся горны к губам, они изобразили нестройный, но искренний туш.
Ричард переступил порог, и они последовали за ним.
Сидя на деревянном троне в конце вагона, эрл гладил ирландского волкодава. Рядом стоял шут, Ричард даже вспомнил, как его звать: Тули. Если не считать их и двух стражников, в вагоне никого не было.
– Кто пришел? – пророкотал эрл.
– Это он, дядюшка, – ответил шут. – Ричард Мейхью. Тот, кто победил Зверя.
– Воин? – Эрл задумчиво поскреб в рыжей с сединой бороде. – Пусть подойдет.
Ричард сделал несколько шагов к трону эрла, который меланхолично оглядел его с головы до ног, но никак не показал, что помнит, встречал ли когда-либо своего гостя раньше.
– Думал, росту в тебе будет поболе, – наконец сказал эрл.
– Извините.
– Ладно, пора переходить к делу. – Встав, он обратился к пустому вагону: – Добрый вечер. Мы собрались, чтобы воздать почести молодому Мейбери. Как там поют барды? – И процитировал ритмичным ревом: «Был как прибой/Булатный бой/И с круч мечей/Журчал ручей/Гремел кругом/Кровавый гром/Но твой шелом/Шел напролом…» Только вот шлема у него нет, да, Тули?
– И я не вижу шлема, твоя светлость. Эрл простер руку.
– Дай мне твой меч, Воин.
Ричард достал из-за пояса данный Охотником нож.
– Это подойдет? – спросил он.
– Да-да, – отозвался эрл, забирая у него оружие.
– На колени! – театральным шепотом подсказал Тули и для ясности ткнул пальцем на пол вагона. Ричард опустился на одно колено. Эрл несильно ударил его острием ножа по каждому плечу.
– Встань! – загремел он. – Встань, сэр Ричард из Мейбери! Этим ножом посвящаю тебя в рыцари и дарую тебе волю во всем Подмирье. Отныне тебе дозволено ходить беспрепятственно, ни у кого не прося пропуска… и так далее, и тому подобное… Et cetera [23]… бла-бла-бла… – Он умолк.
– Спасибо, – сказал Ричард. – На самом деле моя фамилия Мейхью.
Но поезд уже тормозил.
– Тебе здесь выходить, – сказал эрл и, вернув Ричарду его нож – нож Охотника, – похлопал его по спине и подтолкнул к двери.
Сошел Ричард отнюдь не на платформу. Это было не метро, хотя отчасти напоминало вокзал Сент-Панкрас: та же огроменная, вычурная псевдоготика. Но тут ощущалась и странность, говорившая о том, что это место – часть Под-Лондона. Свет был призрачно-серым, какой иногда видишь незадолго до рассвета и сразу после заката, когда мир кажется размытым и невозможно определить цвета или расстояния.
На скамейке сидел мужчина, который смотрел на него в упор, и, не разобрав в сером сумраке, кто же это, Ричард настороженно приблизился. В руке у него все еще был нож Охотника – нет, его собственный нож, – и теперь он, чтобы чувствовать себя увереннее, крепче сжал рукоять. Когда Ричард подошел ближе, человек вдруг вскочил. Он потянул себя за челку – такой жест Ричард раньше видел только в экранизациях классических романов на канале Би-би-си-2. Выглядел он одновременно комично и отталкивающе. Ричард узнал лорда Крысослова.
– Ну-ну. Да-да, – возбужденно затараторил крысослов, начав с полуфразы. – Просто говоря про девушку Анастезию. Мы тебя не виним. Крысы по-прежнему тебе друзья. И крысословы тоже. Ты к нам приходи. Мы тебя всегда примем.
– Спасибо, – сказал Ричард и вспомнил: «Анастезия его отведет. Она ценности не представляет».
Пошарив под скамейкой, лорд Крысослов подал Ричарду черную спортивную сумку на молнии, которая показалась ему крайне знакомой.
– Все на месте. Все до последней мелочи. Можешь проверить.
Ричард открыл сумку. Все его пожитки были на месте, включая лежащий поверх аккуратно сложенных запасных джинсов бумажник. Застегнув молнию, он повесил сумку на плечо и ушел, даже не поблагодарив Крысослова, даже не оглянувшись.
Дойдя до края платформы, он спустился по серым каменным ступеням.
Кругом царила тишина. Пустота. По передней площадке ветер гнал мертвые осенние листья, целый шквал желтого, охряного и бурого – внезапный водоворот красок в полумраке.
Перейдя площадку, он спустился в подземный переход. Не успел он сделать и несколько шагов, как в полутьме что-то дрогнуло. Ричард настороженно обернулся. В переходе за ним их было с десяток, они не шли, а почти беззвучно скользили к нему, только шорох темного бархата и временами перезвон серебряных украшений выдавал их присутствие. От опавших листьев на ветру шуму было больше, чем от этих бледных женщин.
И они не сводили с него взгляда огромных голодных глаз.
Тут Ричард по-настоящему испугался. Верно, у него есть нож. Но он так же не мог им сражаться, как не смог бы перепрыгнуть Темзу. Оставалось только надеяться, что вид оружия их отпугнет. На него пахнуло жимолостью, ландышем и мускусом.
Из-за спин остальных Бархатных выступила Ламия. Вспомнив холодную страсть ее объятий, вспомнив, какими холодными, какими манящими были ее губы, Ричард замахнулся ножом.
Но она только ему улыбнулась и мило наклонила голову. Потом подмигнула и, поднеся к губам кончики пальцев, послала Ричарду воздушный поцелуй.
Ричард опустил глаза и поежился.
Что-то дрогнуло в темноте подземного перехода, а когда он посмотрел снова, там уже не было ничего, кроме теней.
Поднявшись по ступеням из перехода, он очутился на вершине небольшого поросшего травой холма. Заря только-только занималась. Свет был странным и каким-то утомленным, но Ричард все же разглядел пейзаж: почти безлистные дубы и ясени, а еще так легко узнаваемые по пятнистым стволам березы. Широкая и чистая река медленно петляла меж зеленых лугов. Оглядевшись, он понял, что стоит на каком-то островке: две маленькие речки сливались в одну большую, отрезая его холм от полей и дальнего леса.
И тут он понял, сам не зная почему, но с полнейшей уверенностью: он в Лондоне, но в том Лондоне, каким он был, вероятно, за три тысячи лет до того, как лег первый камень первого человеческого поселения.
Расстегнув молнию, он убрал нож в сумку, положив его на джинсы рядом с бумажником. Потом снова застегнул. Небо начало светлеть, но и заря была незнакомой. Солнечные лучи казались моложе тех, к каким он привык, – чище, наверное. Оранжево-красное солнце поднялось на востоке, там, где когда-то будут доки, и Ричард смотрел, как его лучи заливают леса и пустоши, которые он по привычке называл Гринвичем и Кентом.
– Эй, – окликнула д'Верь.
Он не видел, как она подошла. Под потертой кожаной курткой одежда на ней была другая, но все равно это были мятые и заплатанные наслоения, хотя на сей раз – тафты и кружев, парчи и шелка. В рассветных лучах ее короткие волосы блестели, как начищенная медь.
– Привет, – сказал Ричард.
Став с ним рядом, она сжала его длинные пальцы маленькими своими, взяв за здоровую правую руку.
– Где мы? – спросил он.
– На великом и ужасном острове Вестминстер, – сказала она, и ее слова прозвучали так, будто она что-то цитирует, но он не мог поверить, что когда-то слышал эту фразу раньше.
Рука об руку они пошли по высокой, влажной от тающей изморози траве. За ними, отмечая, где они ступали, протянулся темно-зеленый след.
– Знаешь, – сказала д'Верь, – теперь, когда ангела нет, в Под-Лондоне многое нужно уладить. И все падет на меня. Мой отец хотел объединить Под-Лондон… Наверное, мне следует попытаться закончить то, что он начал.
Они шли на север, прочь от Темзы. В небе над головой кружились и кричали белые чайки.
– И ты слышал, как Ислингтон упомянул о том, что на всякий случай велел оставить в живых мою сестру. Может быть, я не единственная, кто выжил. К тому же ты спас мне жизнь. И не раз. – Она помолчала, а потом протараторила, словно боялась не сказать: – Ты был мне настоящим, самым настоящим другом, Ричард. И мне почти уже стало нравиться, когда ты рядом. Пожалуйста, не уходи.
Левой, покалеченной, рукой он неуклюже потрепал ее по затылку.
– Ну… мне тоже стало нравиться, когда ты рядом. Но я не принадлежу этому миру. В моем Лондоне… ну… самая большая опасность, какая может тебя поджидать, это спешащее куда-то такси. Ты мне тоже нравишься. Очень нравишься. Но я должен вернуться домой.
Она смотрела на него снизу вверх многоцветными глазами, в которых мешались зелень, голубизна и пламень.
– Тогда мы больше никогда не увидимся.
– Наверное, ты права.
– Спасибо за все, что ты сделал, – сказала она. А потом вдруг обхватила его шею руками и стиснула так крепко, что у него заболели синяки на ребрах, и он тоже обнял ее в ответ так же крепко – на что синяки отчаянно запротестовали, откликнулись болью, но ему было наплевать.
– Что ж, – наконец сказал он. – Очень рад был с тобой познакомиться.
Д'Верь изо всех сил моргала. Он даже спросил себя, не собирается ли она снова сказать, что ей соринка в глаз попала, но она только произнесла:
– Готов? Он кивнул.
– Ключ у тебя?
Поставив на землю сумку, он сунул здоровую руку в задний карман. Вынул ключ и протянул ей. Она подняла его на уровень груди, держа перед собой так, словно вставила в воображаемый замок.
– Ну вот, а теперь иди. И не оглядывайся.
Он начал спускаться с пологого холма, прочь от голубых вод Темзы. Над головой пронеслась серая чайка. У подножия холма он оглянулся. Д'Верь стояла на вершине, подсвеченная лучами восходящего солнца. Щеки у нее блестели.
Оранжевый свет солнечным зайчиком отразился от ключа.
Одним решительным движением д'Верь его повернула.
Мир погрузился во тьму, голову Ричарда заполнил низкий гул, точно обезумевший рык тысяч и тысяч разъяренных зверей.
Глава двадцатая
Мир погрузился во тьму, голову Ричарда заполнил низкий гул, точно обезумевший рык тысяч и тысяч разъяренных зверей. Он моргнул в темноте, крепче сжал ручку сумки и спросил себя, не сглупил ли, поспешив убрать нож.
Мимо проталкивались какие-то люди. Ричард от них отшатнулся.
Перед ним были ступени. Он стал по ним подниматься. И по мере того как он шел, мир становился все четче, обретал очертания и форму. Рык сменился ревом уличного движения – он выходил из подземного перехода на Трафальгарскую площадь.
Начинался теплый октябрьский день. Прижимая к груди сумку и моргая на яркий свет, Ричард стоял на краю площади, по которой с ревом мчались такси, машины и двухэтажные красные автобусы. Туристы бросали корм легиону жирных голубей и фотографировались на фоне колонны Нельсона и охраняющих ее огромных львов Лэндсира [24]. Небо было того безмятежно голубого цвета, каким бывает экран телевизора, настроенного на закончивший вещание канал.
Он шел по площади, спрашивая себя, реален ли он в этом мире. Японские туристы не обращали на него внимания. Он попытался заговорить с хорошенькой блондинкой, но она рассмеялась, покачала головой и сказала что-то на языке, который Ричард принял за итальянский, но который на самом деле был финским.
Неопределенного пола ребенок рассматривал голубей, сосредоточенно поглощая шоколадный батончик. Ричард присел рядом на корточки.
– Привет, малыш, – сказал он.
Дитя тщательно сосало батончик и не подавало никаких признаков того, что распознало в Ричарде человека.
– Привет, – повторил Ричард, в голос которого теперь вкралась нотка отчаяния. – Ты меня видишь? Малыш? Привет?
С перемазанного шоколадом личика на него сердито посмотрели маленькие глазки, и тут вдруг нижняя губка задрожала. А потом дитя сбежало, чтобы обхватить руками ноги ближайшей взрослой женщины, и загундосило:
– Мам? Этот человек ко мне пристает. Он ко мне пристает, мам.
Мамаша грозно повернулась к Ричарду.
– Что вам надо от нашей Лесли? – потребовала ответа она. – Для таких, как вы, специальные заведения придуманы.
Ричард расплылся в улыбке. В счастливой улыбке до ушей. Такую улыбку не стереть, даже ударив кирпичом по затылку.
– Честное слово, я ужасно извиняюсь, – сказал он, улыбаясь, как Чеширский Кот.
И, сжимая свою сумку, побежал по Трафальгарской площади, сопровождаемый хлопаньем крыльев, изумленных владельцев которых он заставил подняться в воздух.
Вынув из бумажника кредитную карточку, он вставил ее в банкомат. Банкомат распознал четырехзначный пин-код, посоветовал держать его в секрете и никому не разглашать и спросил, какая услуга ему требуется. Ричард попросил наличности и получил ее в изобилии. От радости он даже выбросил в воздух кулак, а потом, сконфузившись, сделал вид, что подзывает такси.
Такси перед ним остановилось – остановилось! – перед ним! – и, забравшись на заднее сиденье, он снова расплылся в улыбке. Он попросил таксиста отвезти его в офис. А когда таксист указал, что гораздо быстрее будет дойти пешком, Ричард усмехнулся еще шире и сказал, что ему все равно. Как только машина отъехала от тротуара, он стал просить – практически умолять – таксиста попотчевать его, Ричарда, своими взглядами на Проблемы Уличного Движения в Сити, Наилучшие Способы Борьбы с Преступностью и Самые Злободневные Политические Вопросы. В ответ таксист обвинил Ричарда в том, что он «придуривается», и дулся все пять минут езды до Стрэнда. Ричарду все было как с гуся вода. Он все равно дал водителю нелепо большие чаевые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
– Эхм-м. Ну… спасибо, – пробормотал Ричард, не зная, что ему полагается с ним делать.
– Это перо, – объяснил Старый Бейли. – И притом хорошее. На память. Сувенир. Подарок. От меня тебе. В знак признательности.
– Н-да… Спасибо. – Он убрал перо в карман. – Очень мило с твоей стороны.
По туннелю пронесся порыв теплого ветера. Приближался поезд.
– Это твой, – сказал Старый Бейли. – Я на поездах не езжу. По мне, нет ничего лучше хорошей крыши.
Пожав Ричарду руку, он поспешил исчезнуть.
На станцию въехал поезд, фары у него не горели, никто не стоял в кабине, все вагоны в нем были темные, ни одна дверь не открылась. Ричард постучал в ту, которая оказалась прямо перед ним, надеясь, что стучит не впустую. Двери разошлись, и воображаемую станцию залил теплый желтый свет. С поезда сошли два престарелых стражника с длинными горнами. Ричард узнал Дагварда и Холварда с Эрлова двора, хотя теперь уже не мог вспомнить, а как, собственно, определить, кто из этих джентльменов Холвард, а кто Дагвард. Поднеся горны к губам, они изобразили нестройный, но искренний туш.
Ричард переступил порог, и они последовали за ним.
Сидя на деревянном троне в конце вагона, эрл гладил ирландского волкодава. Рядом стоял шут, Ричард даже вспомнил, как его звать: Тули. Если не считать их и двух стражников, в вагоне никого не было.
– Кто пришел? – пророкотал эрл.
– Это он, дядюшка, – ответил шут. – Ричард Мейхью. Тот, кто победил Зверя.
– Воин? – Эрл задумчиво поскреб в рыжей с сединой бороде. – Пусть подойдет.
Ричард сделал несколько шагов к трону эрла, который меланхолично оглядел его с головы до ног, но никак не показал, что помнит, встречал ли когда-либо своего гостя раньше.
– Думал, росту в тебе будет поболе, – наконец сказал эрл.
– Извините.
– Ладно, пора переходить к делу. – Встав, он обратился к пустому вагону: – Добрый вечер. Мы собрались, чтобы воздать почести молодому Мейбери. Как там поют барды? – И процитировал ритмичным ревом: «Был как прибой/Булатный бой/И с круч мечей/Журчал ручей/Гремел кругом/Кровавый гром/Но твой шелом/Шел напролом…» Только вот шлема у него нет, да, Тули?
– И я не вижу шлема, твоя светлость. Эрл простер руку.
– Дай мне твой меч, Воин.
Ричард достал из-за пояса данный Охотником нож.
– Это подойдет? – спросил он.
– Да-да, – отозвался эрл, забирая у него оружие.
– На колени! – театральным шепотом подсказал Тули и для ясности ткнул пальцем на пол вагона. Ричард опустился на одно колено. Эрл несильно ударил его острием ножа по каждому плечу.
– Встань! – загремел он. – Встань, сэр Ричард из Мейбери! Этим ножом посвящаю тебя в рыцари и дарую тебе волю во всем Подмирье. Отныне тебе дозволено ходить беспрепятственно, ни у кого не прося пропуска… и так далее, и тому подобное… Et cetera [23]… бла-бла-бла… – Он умолк.
– Спасибо, – сказал Ричард. – На самом деле моя фамилия Мейхью.
Но поезд уже тормозил.
– Тебе здесь выходить, – сказал эрл и, вернув Ричарду его нож – нож Охотника, – похлопал его по спине и подтолкнул к двери.
Сошел Ричард отнюдь не на платформу. Это было не метро, хотя отчасти напоминало вокзал Сент-Панкрас: та же огроменная, вычурная псевдоготика. Но тут ощущалась и странность, говорившая о том, что это место – часть Под-Лондона. Свет был призрачно-серым, какой иногда видишь незадолго до рассвета и сразу после заката, когда мир кажется размытым и невозможно определить цвета или расстояния.
На скамейке сидел мужчина, который смотрел на него в упор, и, не разобрав в сером сумраке, кто же это, Ричард настороженно приблизился. В руке у него все еще был нож Охотника – нет, его собственный нож, – и теперь он, чтобы чувствовать себя увереннее, крепче сжал рукоять. Когда Ричард подошел ближе, человек вдруг вскочил. Он потянул себя за челку – такой жест Ричард раньше видел только в экранизациях классических романов на канале Би-би-си-2. Выглядел он одновременно комично и отталкивающе. Ричард узнал лорда Крысослова.
– Ну-ну. Да-да, – возбужденно затараторил крысослов, начав с полуфразы. – Просто говоря про девушку Анастезию. Мы тебя не виним. Крысы по-прежнему тебе друзья. И крысословы тоже. Ты к нам приходи. Мы тебя всегда примем.
– Спасибо, – сказал Ричард и вспомнил: «Анастезия его отведет. Она ценности не представляет».
Пошарив под скамейкой, лорд Крысослов подал Ричарду черную спортивную сумку на молнии, которая показалась ему крайне знакомой.
– Все на месте. Все до последней мелочи. Можешь проверить.
Ричард открыл сумку. Все его пожитки были на месте, включая лежащий поверх аккуратно сложенных запасных джинсов бумажник. Застегнув молнию, он повесил сумку на плечо и ушел, даже не поблагодарив Крысослова, даже не оглянувшись.
Дойдя до края платформы, он спустился по серым каменным ступеням.
Кругом царила тишина. Пустота. По передней площадке ветер гнал мертвые осенние листья, целый шквал желтого, охряного и бурого – внезапный водоворот красок в полумраке.
Перейдя площадку, он спустился в подземный переход. Не успел он сделать и несколько шагов, как в полутьме что-то дрогнуло. Ричард настороженно обернулся. В переходе за ним их было с десяток, они не шли, а почти беззвучно скользили к нему, только шорох темного бархата и временами перезвон серебряных украшений выдавал их присутствие. От опавших листьев на ветру шуму было больше, чем от этих бледных женщин.
И они не сводили с него взгляда огромных голодных глаз.
Тут Ричард по-настоящему испугался. Верно, у него есть нож. Но он так же не мог им сражаться, как не смог бы перепрыгнуть Темзу. Оставалось только надеяться, что вид оружия их отпугнет. На него пахнуло жимолостью, ландышем и мускусом.
Из-за спин остальных Бархатных выступила Ламия. Вспомнив холодную страсть ее объятий, вспомнив, какими холодными, какими манящими были ее губы, Ричард замахнулся ножом.
Но она только ему улыбнулась и мило наклонила голову. Потом подмигнула и, поднеся к губам кончики пальцев, послала Ричарду воздушный поцелуй.
Ричард опустил глаза и поежился.
Что-то дрогнуло в темноте подземного перехода, а когда он посмотрел снова, там уже не было ничего, кроме теней.
Поднявшись по ступеням из перехода, он очутился на вершине небольшого поросшего травой холма. Заря только-только занималась. Свет был странным и каким-то утомленным, но Ричард все же разглядел пейзаж: почти безлистные дубы и ясени, а еще так легко узнаваемые по пятнистым стволам березы. Широкая и чистая река медленно петляла меж зеленых лугов. Оглядевшись, он понял, что стоит на каком-то островке: две маленькие речки сливались в одну большую, отрезая его холм от полей и дальнего леса.
И тут он понял, сам не зная почему, но с полнейшей уверенностью: он в Лондоне, но в том Лондоне, каким он был, вероятно, за три тысячи лет до того, как лег первый камень первого человеческого поселения.
Расстегнув молнию, он убрал нож в сумку, положив его на джинсы рядом с бумажником. Потом снова застегнул. Небо начало светлеть, но и заря была незнакомой. Солнечные лучи казались моложе тех, к каким он привык, – чище, наверное. Оранжево-красное солнце поднялось на востоке, там, где когда-то будут доки, и Ричард смотрел, как его лучи заливают леса и пустоши, которые он по привычке называл Гринвичем и Кентом.
– Эй, – окликнула д'Верь.
Он не видел, как она подошла. Под потертой кожаной курткой одежда на ней была другая, но все равно это были мятые и заплатанные наслоения, хотя на сей раз – тафты и кружев, парчи и шелка. В рассветных лучах ее короткие волосы блестели, как начищенная медь.
– Привет, – сказал Ричард.
Став с ним рядом, она сжала его длинные пальцы маленькими своими, взяв за здоровую правую руку.
– Где мы? – спросил он.
– На великом и ужасном острове Вестминстер, – сказала она, и ее слова прозвучали так, будто она что-то цитирует, но он не мог поверить, что когда-то слышал эту фразу раньше.
Рука об руку они пошли по высокой, влажной от тающей изморози траве. За ними, отмечая, где они ступали, протянулся темно-зеленый след.
– Знаешь, – сказала д'Верь, – теперь, когда ангела нет, в Под-Лондоне многое нужно уладить. И все падет на меня. Мой отец хотел объединить Под-Лондон… Наверное, мне следует попытаться закончить то, что он начал.
Они шли на север, прочь от Темзы. В небе над головой кружились и кричали белые чайки.
– И ты слышал, как Ислингтон упомянул о том, что на всякий случай велел оставить в живых мою сестру. Может быть, я не единственная, кто выжил. К тому же ты спас мне жизнь. И не раз. – Она помолчала, а потом протараторила, словно боялась не сказать: – Ты был мне настоящим, самым настоящим другом, Ричард. И мне почти уже стало нравиться, когда ты рядом. Пожалуйста, не уходи.
Левой, покалеченной, рукой он неуклюже потрепал ее по затылку.
– Ну… мне тоже стало нравиться, когда ты рядом. Но я не принадлежу этому миру. В моем Лондоне… ну… самая большая опасность, какая может тебя поджидать, это спешащее куда-то такси. Ты мне тоже нравишься. Очень нравишься. Но я должен вернуться домой.
Она смотрела на него снизу вверх многоцветными глазами, в которых мешались зелень, голубизна и пламень.
– Тогда мы больше никогда не увидимся.
– Наверное, ты права.
– Спасибо за все, что ты сделал, – сказала она. А потом вдруг обхватила его шею руками и стиснула так крепко, что у него заболели синяки на ребрах, и он тоже обнял ее в ответ так же крепко – на что синяки отчаянно запротестовали, откликнулись болью, но ему было наплевать.
– Что ж, – наконец сказал он. – Очень рад был с тобой познакомиться.
Д'Верь изо всех сил моргала. Он даже спросил себя, не собирается ли она снова сказать, что ей соринка в глаз попала, но она только произнесла:
– Готов? Он кивнул.
– Ключ у тебя?
Поставив на землю сумку, он сунул здоровую руку в задний карман. Вынул ключ и протянул ей. Она подняла его на уровень груди, держа перед собой так, словно вставила в воображаемый замок.
– Ну вот, а теперь иди. И не оглядывайся.
Он начал спускаться с пологого холма, прочь от голубых вод Темзы. Над головой пронеслась серая чайка. У подножия холма он оглянулся. Д'Верь стояла на вершине, подсвеченная лучами восходящего солнца. Щеки у нее блестели.
Оранжевый свет солнечным зайчиком отразился от ключа.
Одним решительным движением д'Верь его повернула.
Мир погрузился во тьму, голову Ричарда заполнил низкий гул, точно обезумевший рык тысяч и тысяч разъяренных зверей.
Глава двадцатая
Мир погрузился во тьму, голову Ричарда заполнил низкий гул, точно обезумевший рык тысяч и тысяч разъяренных зверей. Он моргнул в темноте, крепче сжал ручку сумки и спросил себя, не сглупил ли, поспешив убрать нож.
Мимо проталкивались какие-то люди. Ричард от них отшатнулся.
Перед ним были ступени. Он стал по ним подниматься. И по мере того как он шел, мир становился все четче, обретал очертания и форму. Рык сменился ревом уличного движения – он выходил из подземного перехода на Трафальгарскую площадь.
Начинался теплый октябрьский день. Прижимая к груди сумку и моргая на яркий свет, Ричард стоял на краю площади, по которой с ревом мчались такси, машины и двухэтажные красные автобусы. Туристы бросали корм легиону жирных голубей и фотографировались на фоне колонны Нельсона и охраняющих ее огромных львов Лэндсира [24]. Небо было того безмятежно голубого цвета, каким бывает экран телевизора, настроенного на закончивший вещание канал.
Он шел по площади, спрашивая себя, реален ли он в этом мире. Японские туристы не обращали на него внимания. Он попытался заговорить с хорошенькой блондинкой, но она рассмеялась, покачала головой и сказала что-то на языке, который Ричард принял за итальянский, но который на самом деле был финским.
Неопределенного пола ребенок рассматривал голубей, сосредоточенно поглощая шоколадный батончик. Ричард присел рядом на корточки.
– Привет, малыш, – сказал он.
Дитя тщательно сосало батончик и не подавало никаких признаков того, что распознало в Ричарде человека.
– Привет, – повторил Ричард, в голос которого теперь вкралась нотка отчаяния. – Ты меня видишь? Малыш? Привет?
С перемазанного шоколадом личика на него сердито посмотрели маленькие глазки, и тут вдруг нижняя губка задрожала. А потом дитя сбежало, чтобы обхватить руками ноги ближайшей взрослой женщины, и загундосило:
– Мам? Этот человек ко мне пристает. Он ко мне пристает, мам.
Мамаша грозно повернулась к Ричарду.
– Что вам надо от нашей Лесли? – потребовала ответа она. – Для таких, как вы, специальные заведения придуманы.
Ричард расплылся в улыбке. В счастливой улыбке до ушей. Такую улыбку не стереть, даже ударив кирпичом по затылку.
– Честное слово, я ужасно извиняюсь, – сказал он, улыбаясь, как Чеширский Кот.
И, сжимая свою сумку, побежал по Трафальгарской площади, сопровождаемый хлопаньем крыльев, изумленных владельцев которых он заставил подняться в воздух.
Вынув из бумажника кредитную карточку, он вставил ее в банкомат. Банкомат распознал четырехзначный пин-код, посоветовал держать его в секрете и никому не разглашать и спросил, какая услуга ему требуется. Ричард попросил наличности и получил ее в изобилии. От радости он даже выбросил в воздух кулак, а потом, сконфузившись, сделал вид, что подзывает такси.
Такси перед ним остановилось – остановилось! – перед ним! – и, забравшись на заднее сиденье, он снова расплылся в улыбке. Он попросил таксиста отвезти его в офис. А когда таксист указал, что гораздо быстрее будет дойти пешком, Ричард усмехнулся еще шире и сказал, что ему все равно. Как только машина отъехала от тротуара, он стал просить – практически умолять – таксиста попотчевать его, Ричарда, своими взглядами на Проблемы Уличного Движения в Сити, Наилучшие Способы Борьбы с Преступностью и Самые Злободневные Политические Вопросы. В ответ таксист обвинил Ричарда в том, что он «придуривается», и дулся все пять минут езды до Стрэнда. Ричарду все было как с гуся вода. Он все равно дал водителю нелепо большие чаевые.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42