– Поторопитесь. Не заставляйте его ждать. Эди посмотрела на него долгим взглядом.
Затем, обдав ароматом духов, исчезла за дверью.
Клиф тут же обшарил глазами тротуар под окном. Он смотрел, как Эди и доктор быстро перебежали улицу, направляясь к припаркованному на другой стороне спортивному автомобилю последней модели. Конечно, у него должна быть спортивная машина под стать его ультрамодному итальянскому костюму. Может, у него и нижнее белье – бикини в цветочек, хмуро подумал Клиф. Ничего невероятного для человека по имени Маркус. Доктор Маркус Пауэрс. Клиф уже ненавидел его.
Спортивная машина с треском сорвалась с места, унося Эди и хваленого доктора в театр. Кто знает, может, он и по-французски говорит, и носит на мизинце кольцо. Эти мысли почему-то привели Клифа в подавленное настроение, уныние окутало его, как привычный домашний свитер.
Клиф глубоко вздохнул, почувствовав вдруг, как тихо стало в квартире, словно, покинув ее, Эди забрала с собой жизнь. Клиф взглянул на часы. Она сказала, что вернется в половине одиннадцатого, самое позднее – в одиннадцать. Четыре часа. Он сидел, глядя, как секундная стрелка его ручных часов медленно обходит круг за кругом. Четыре часа. Он вздохнул, подозревая, что это будут самые долгие четыре часа в его жизни.
Но вот Клиф встал, потянулся. Зашел в ванную комнату. Поплескал холодной водой в лицо, стараясь не думать о том, как соблазнительно выглядела Эди, идя на свидание с этим ее врачом. Вышел из ванной, остановился в дверях спальни Эди. Будь она закрыта, он ни за что не вошел бы туда. Но полуприкрытая дверь манила его, словно печатное приглашение на званый ужин.
Клиф осматривал комнату опытным глазом полицейского, но расшифровывать то, что он видел, ему помогало сердце мужчины.
Комната Эди сразу открыла ему несколько вещей. Обои в цветочек, покрывало с воланом говорили, что ее хозяйка – женщина. Односпальная кровать свидетельствовала о том, что обычно эта женщина спит одна. Кипа книг на полу показывала, что она ведет спокойную, уединенную жизнь. Эти первые впечатления были сразу же зарегистрированы в его сознании – результат многолетнего служебного опыта.
Комната Эди. Ее присутствие чувствовалось во всем. Яркие, сочные краски, оживлявшие все вокруг, неуловимый аромат, державшийся в воздухе. Это увидел, почувствовал не полицейский, а мужчина.
Клиф подошел к туалетному столику и не удивился, что там очень мало косметики.
Вполне естественно, Эди почти ею не пользуется, ей это ни к чему. Рука Клифа задержалась на флаконе духов, он поборолся с желанием открыть пробку и посмотреть, не оттуда ли струится тот нежный аромат, который казался ему присущим самой Эди. Но он предпочитал думать, что запах этот не имеет искусственного источника и просто исходит от ее кожи, поэтому поставил духи на место. Клиф ощутил, как напряглись его мышцы, когда глаза остановились на персиковом шелковом лоскутке, лежащем в ногах кровати и вызвавшем в его памяти полуобнаженное тело Эди.
Кровь гулко забилась в жилах, когда он вспомнил, как глаза ее из светло-карих, цвета дуба, потемнели, приобрели цвет ореха в то время, как он ее целовал. Блестящие каштановые волосы потоком лились с плеч. С приглушенным проклятьем Клиф схватил ночную рубашку и бросил в другой конец комнаты, чувствуя отвращение к самому себе и своим жалким фантазиям.
Клиф вышел из спальни, вернулся в общую комнату и снова сел у окна. Пальцы, которыми он провел по волосам, дрожали. Я ее не стою, прошептал он и тут же упрямо добавил: но и этот хлыщ доктор с его спортивным автомобилем – тоже. Клиф посмотрел на часы, затем с каменным выражением лица уставился в окно.
Балет был дивный, декорации потрясающие, костюмы великолепные. Лучшая постановка «Жизели» из всех виденных Эди. Маркус, как всегда, был само обаяние, и все же к тому времени, как наступил антракт, Эди чувствовала себя несчастной. Несколько раз она ловила себя на том, что мысли ее сами собой оставляют «Жизель» и устремляются к Клифу.
Самый трудный человек из всех, кого ей довелось знать в жизни. Она не понимала его, он делал тщетными все ее попытки узнать его поближе. И обладал поразительной способностью задевать ее за живое, раздражать, как впившийся в кожу клещ.
Спору нет, Клиф напугал ее своим поцелуем. Вернее, тем, что поцелуй этот так взволновал и смутил ее. Последние два дня она решила его избегать, но ей это не удалось.
Эди смотрела, как Маркус прокладывает себе путь через огромное фойе. Вот кого понять совсем не трудно. Почему же ее мысли вновь и вновь возвращаются к этому чужому человеку в ее квартире, который ставит ее в тупик?
– Пожалуйста, – произнес Маркус, улыбаясь и протягивая ей бокал вина.
– Спасибо, – негромко сказала Эди и украдкой взглянула на часы. Начало десятого. Клиф сидит в темноте перед окном… Она отогнала вставшую перед ней картину и принялась потягивать вино.
– Дорогая, у вас все в порядке? Вы немного рассеянны сегодня, – сказал Маркус, и в его темных глазах мелькнуло чувство, которое можно было принять за участие.
– Простите. Я слегка устала.
– Что, бабушка не дает вам спать по ночам? Ей стало хуже?
Эди покачала головой.
– Не знаю. Бывают дни, когда я думаю, что она держится молодцом, а потом все вдруг меняется, и я спрашиваю себя, сколько я еще смогу ухаживать за ней дома. Я знаю, что рано или поздно мне придется положить ее в частную лечебницу, и мысль об этом разрывает мне сердце. – Эди не сказала Маркусу, что у нее есть и другая причина не спать ночами.
Маркус наклонился к ней, обдав запахом дорогого одеколона.
– Выкиньте все это из головы до конца балета. Вы слишком прекрасны, чтобы о чем-то беспокоиться. – Он бросил на нее проникновенный взгляд.
Того, кто плохо знал Маркуса, чарующее журчание его голоса и задушевный взгляд могли бы обворожить. Но Эди-то знала, как легко слетают с его губ красивые слова, и имела тайное подозрение, что, когда Маркус проникновенно глядит ей в глаза, он любуется собственным отражением в ее зрачках.
– Маркус, вы хороший друг, – она нежно дотронулась до его руки.
– Выходите за меня, и я избавлю вас от всех ваших забот, – беспечно воскликнул он.
Эди рассмеялась.
– Да вы бы тут же сбежали, если бы я согласилась.
– Ах, Эди, вы слишком хорошо меня знаете, – Маркус печально улыбнулся. – О, смотрите, вот Вивьен и Билл. – Он помахал рукой подходящим к ним друзьям. Эди снова взглянула украдкой на часы – перед ее мысленным взором стоял Клиф.
– Спасибо, Маркус, – сказала Эди, когда спустя два часа они стояли у подъезда ее дома. – Я замечательно провела вечер, спектакль был на редкость хорош.
– Да, не правда ли? Мне особенно понравился танцовщик, исполнявший партию Герцога.
Эди кивнула.
– Он был изумителен, – согласилась она. Маркус нежно взглянул на нее.
– Знаете, Эди, вы – одна из моих любимых приятельниц.
Эди рассмеялась.
– Ничего удивительного. Вам известно, что наша дружба вам ничем не грозит. Я не предъявляю к вам никаких требований.
– Боже избави! – у него был напуганный вид. – Огради меня Господь от требовательных женщин.
Эди снова засмеялась и поцеловала его в щеку.
– Спокойной ночи, Маркус.
– Спокойной ночи, дорогая. Позвоню через несколько дней.
Она кивнула и вошла в дом. Силуэт Клифа едва выделялся на фоне темного окна.
– Привет, – тихонько сказала Эди и зажгла свечу, стоявшую посередине стола. Комнату залил мягкий желтый свет.
Клиф кивнул.
– Хорошо провели время?
Эди пожала плечами.
– Да, неплохо.
– Долгонько же вы прощались там, внизу.
– Не дольше, чем обычно.
– А мне показалось, долго.
Эди повернулась к нему – лицом к лицу, руки в боки.
– Вы слишком молоды, чтобы быть мне отцом, и слишком не похожи на меня, чтобы быть моим старшим братом и так рьяно следить за моей нравственностью. В чем дело?
Клиф процедил сквозь зубы:
– Ни в чем. Я просто хотел удостовериться, что все в порядке.
– Все в полном порядке, – заверила его Эди и, скинув туфли на высоких каблуках, хлопнулась на диван. – Балет был изумительный, я еще не видела столько талантов на одной сцене. – Она задрала ноги на кофейный столик и принялась шевелить большими пальцами, радуясь, что освободилась от каблуков.
– Он, верно, блестящий нейрохирург или психиатр или еще что-нибудь в таком роде?
– Кто? – Эди спросила себя, уж не прослушала ли она часть его слов.
– Доктор Пауэрс. – Клиф по-прежнему смотрел в окно, прямая спина выражала непреклонность. – Я случайно увидел эту его спортивную машину. Классная штучка. Он, верно, один из самых модных врачей?
– Угу, он очень модный, – не без иронии подтвердила Эди. – Он – ортопед.
– Кто? – Клиф обернулся, посмотрел на Эди.
– Ну, знаете… ортопед. Лечит ступни. Несколько минут Клиф недоумевающе смотрел на нее, затем откинул голову и расхохотался.
– Лечит ступни? – Улыбка медленно угасла. – У вас серьезные отношения с этим типом? Я хочу сказать, вас что-нибудь связывает с ним?
– Допрашивать меня тоже входит в ваши обязанности? Вы думаете, раз вы находитесь в моей квартире, это дает вам право вмешиваться в мои личные дела?
– Забудьте про это. Минутное любопытство. – Клиф снова уставился в окно, злясь на себя за то, что завел этот разговор. Но он не мог удержаться. Он ведь видел, как маленькая спортивная машина остановилась напротив дома, как Эди и доктор перебежали мостовую и вошли в подъезд. Слышал сквозь двери их негромкие голоса, негромкий смех Эди. Интересно, подумал он тогда, она поцелует своего доктора на прощанье? Клиф нахмурился. Не все ли ему равно, как Эди относится к этому мозольному оператору?
– Чтобы удовлетворить ваше минутное любопытство, отвечу: нет. Меня ничто не связывает с Маркусом. Мы друзья, хорошие друзья, и время от времени проводим вместе вечер.
Клиф облегченно вздохнул. Сам не зная почему, он не мог спокойно вынести мысль о том, что Эди как-то связана с этим лощеным доктором.
– Кстати, как ваша нога? – обернулся он к ней.
– В порядке. Почти не болит. Вы, верно, вынули все до последнего осколочка.
– Вот и хорошо, – сказал Клиф, стараясь не думать о том, какая нежная у нее кожа, как приятно ему было касаться ее. – Между прочим, я столкнулся сегодня утром с вашей соседкой. Боюсь, я произвел на нее ложное впечатление.
– Да, Роза думает, что у нас с вами роман, – сказала Эди и бесцеремонно фыркнула. – Как будто мне может понравиться человек, который закупоривает в себе все свои чувства и тратит все деньги на полуфабрикаты и содовые таблетки.
– А мне вовсе не по вкусу женщины, у которых хоть раз в месяц не выпросишь кусок жареного мяса или бутерброд с котлетой.
– И не дай мне Бог связать свою судьбу с человеком, у которого нет бритвы, да и пользоваться ею он не умеет.
– Черт меня подери, если я когда-нибудь вздумаю подцепить женщину, которая от злости взрывается, как динамит.
– Ничего подобного, – возмутилась Эди.
– Ничего подобного? – Клиф снова отвернулся к окну, по лицу расползлась широкая улыбка. – Вы мечете громы и молнии, кричите истошным голосом, хлопаете дверьми и сообщаете всем соседям в пределах десяти миль, что Эдит Тернер вышла из себя.
– Чистые выдумки! – негодующе воскликнула Эди.
– Эй! – вскричал Клиф: брошенная через комнату диванная подушка ударила его по затылку. Он обернулся, потирая голову и с улыбкой глядя на Эди. – У вас, Тернеров, мерзкая привычка нападать на человека сзади.
Эди встала с дивана и подошла к нему.
– И если вы не поостережетесь, вы заставите меня забыть, почему я так стремилась поскорее вернуться домой из театра.
С этими словами она гордо прошествовала через комнату к себе в спальню и с грохотом захлопнула за собой дверь.
Клиф медленно покачал головой: снова он довел ее до белого каления. Но, хоть убей, не мог стереть с лица глупую улыбку – в его ушах вновь и вновь звучали ее последние слова.
Несколько часов спустя, когда утреннее солнце уже прочертило лучами небо, Клиф встал со стула и с наслаждением потянулся. Всю ночь его преследовала мучительная картина: Эди на постели в соседней комнате. Ее тоже что-то тревожило, он слышал, как она вставала несколько минут назад.
Клиф уложил аппаратуру, помедлил, надеясь до ухода увидеть Эди. Но она не вышла, и он решил постучать в спальню и сказать, что уходит.
– Войдите, – крикнула Эди, словно ждала его.
Клиф распахнул дверь и замер, у него перехватило дыхание. Эди стояла у окна в персиковой ночной рубашке, которая терзала его с того утра, когда он впервые увидел ее.
Ранние солнечные лучи заглядывали в окно, льнули к коже, окрашивая ее в сочный золотой цвет, играли на каштановых волосах, высекая бронзовые искры.
– Я… я… – Клиф забыл все, что хотел сказать, жар охватившего его желания был так силен, что у него подогнулись колени.
Стук в дверь не удивил Эди. Она восприняла его как продолжение собственных мыслей, как исполнение своей мечты. Она двинулась к нему навстречу, не думая о последствиях, не размышляя о том, к чему это может привести, зная одно – он тут, с ней, так и должно быть.
Эди видела муку на лице Клифа, видела, что он борется с собой. Она положила ладони ему на плечи и притянула его к себе.
– Да, – выдохнула она, и это единственное слово решило исход его борьбы. Со стоном Клиф схватил ее, прижал к себе, и губы его приникли к ее губам с такой силой, что ей было трудно вздохнуть.
Эди прильнула к нему всем телом и почувствовала его вожделение. Это еще больше ее разожгло. Его руки гладили ее волосы, плечи, спину, спустившись, стали ласкать ягодицы.
Губы Клифа оторвались от ее губ, и она закинула голову, подставляя ему шею. Пальцы ее проворно расстегивали его рубаху, ей так не терпелось дотронуться до его горячей голой груди. Почувствовав на своей коже ее руки, Клиф застонал и стал целовать ее лицо, шею, губы, еще больше распаляя ее щекочущим прикосновением небритой щетины.
Клиф сдернул с плеч Эди узкие бретельки воздушной ночной рубашки, и она лужицей легла у их ног. Одним быстрым движением Клиф подхватил Эди на руки и отнес на кровать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18