Я хочу сказать, что в первую очередь подозрение, естественно, пало на Ники, но, как я говорила, Шарлотта вроде бы любила ее, да и я, как мне кажется, обязательно заметила бы, если б Ники плохо с ней обращалась, намеренно причиняла боль.
– Все это кажется вполне разумным, миссис Уэблок, Так что же вы сделали?
Антония не ответила, по-прежнему не поднимая взгляда от ковра. Триш подумалось, что невозможно выглядеть более виноватой.
– Ты сказала, что поговорила с Ники, Антония, – подсказала она, вспомнив несколько известных ей случаев из прошлого, когда люди не оправдывали надежд Антонии. – Что она сказала в ответ на твои расспросы?
– Я оставила Шарлотту с книгой и пошла в комнату Ники. – Речь Антонии отчасти приобрела обычную для нее живость. – Она сразу же сказала, что не заметила никаких синяков, но что в тот самый вечер ей пришлось схватить Шарлотту во время купания, и, наверное, тогда она и оставила эти синяки. Шарлотта, видимо, поскользнулась на мыле, вылезая из ванны, и упала бы, если б Ники ее не поймала. Я велела Ники оставаться на месте и вернулась к Шарлотте. Расспросила, не произошло ли чего-нибудь необычного во время купания, и она сказала мне то же самое. Еще она сказала, что Ники больно схватила ее за руки в тот вечер, но раньше такого никогда не случалось. Понимаете, объяснение было нормальным.
– Да, понимаю, – сказал инспектор тоном, который явно считал успокаивающим. Судя по выражению лица Антонии, она его таковым не сочла. – Они выглядели достаточно свежими для полученных в тот же вечер?
– Да, наверное. Вообще-то я не знаю. А как выглядят старые синяки?
– Скорее желтоватыми, чем синими.
– Да, те были синие.
– Вы предприняли что-нибудь еще?
– О да, конечно. Даже несмотря на то, что я поверила словам Ники, потому что их подтвердила Шарлотта, я все же не до конца ей доверяла, поэтому начала возвращаться домой в неурочное время, так чтобы она не знала, когда я могу появиться и увидеть, что она делает. Если она что-то делала, я имею в виду. Я подумала, что если есть хоть малейшая… – Она остановилась, по всей видимости, не в состоянии выразить свою мысль словами.
Триш ожидала, что полицейские спросят, не установила ли Антония видеонаблюдение в детской, если так беспокоилась из-за действий Ники в отношении Шарлотты. Но они не спросили.
В последние несколько месяцев в средствах массовой информации широко освещался вопрос о камерах-шпионах, которые в Штатах устанавливали в детских комнатах, и о том, как передавать эти кадры через Интернет на любой компьютер. Антония должна была читать какие-то из этих статей, подумала Триш, и знать, насколько малы эти камеры и как легко их спрятать. С ее доходами она могла не беспокоиться об их стоимости и спокойно получила бы подтверждение или опровержение своих подозрений, не покидая собственного офиса.
– И разумеется, я была с ними каждую минуту во все свободные выходные. Когда могла. Даже перед сном в воскресенье, когда Ники заступает на дежурство. Я думала, что все в порядке, иначе никогда не полетела бы в Нью-Йорк, какой бы важной ни была сделка. О боже! Я больше никогда никуда не уеду.
– Но вы сказали, что ваш муж вызвался присмотреть за Шарлоттой, пока вы будете в Америке, – сказал старший инспектор Блейк, до сих пор не задавший ни одного вопроса из тех, что хотела бы услышать Триш.
– Он не муж. Мы просто вместе. – Некая нотка в голосе Антонии заставила обоих полицейских насторожиться.
Через мгновение Блейк скрестил свои длинные ноги и проговорил, неубедительно изображая небрежность:
– А. Да, конечно. Он хорошо ладит с Шарлоттой?
– Да, вполне нормально. Но она не его ребенок, и ему не приходится много с ней общаться.
Что ж, наконец-то что-то толковое, подумала Триш. Но точно ли Антония это знает? Она всегда говорила, что работает гораздо больше него.
Роберт, который был старше Антонии на четыре года, являлся креативным директором маленького независимого рекламного агентства, и его рабочий график был гораздо более гибким, чем у его подруги. Иногда, в ходе подготовки какой-нибудь грандиозной презентации, он по полночи просиживал в офисе, но в менее напряженные периоды обыкновенно приходил домой к половине шестого, во всяком случае, так Антония однажды сказала Триш. Сама она редко уходила из банка раньше семи часов, и свобода Роберта постепенно переставала ей нравиться.
– Я только хочу сказать, что дети не слишком его интересуют, – убежденно продолжала она, – и было время, я знаю, когда он чувствовал себя связанным из-за моей потребности проводить с Шарлоттой как можно больше времени. – Внезапно она резко дернулась, словно от укуса комара, и быстро добавила: – Не поймите меня неправильно, старший инспектор Блейк, Роберт никогда не причинил бы Шарлотте вреда, не огорчил бы ее. Он добрый человек. Очень добрый.
Триш заметила, что констебль с подозрением наблюдает за ней, и понадеялась, что на ее лице не отразилось изумление. Она отвернулась к окну и встретилась взглядом с камерой, которую один из фотографов поднял повыше в надежде ухватить случайный, но тем более ценный кадр. Отводя взгляд – куда угодно, лишь бы не на журналистов на улице и не на наблюдательного констебля, Триш уставилась на студийный, с эффектной подсветкой портрет Роберта, который стоял на круглом, красного дерева столе для вина среди множества других фотографий в серебряных рамках.
«Добрый» казалось наименее подходящим определением для Роберта. Со своими нарочито модными костюмами, подчас жестокими шуточками и решимостью рассказывать всем о своих успехах, Роберт всегда казался Триш непривлекательным мужчиной, выбивающимся из ряда других друзей Антонии. Она до сих пор не могла понять, почему Антония в него влюбилась или что именно в Антонии заставило его думать, будто он будет с ней счастлив. Триш недобро предполагала, что это могли быть деньги Антонии, но теперь начала страшиться возможности, что наиболее привлекательным в Антонии был ее ребенок.
Оглянувшись на сидевших на диване, Триш с облегчением обнаружила, что констебль снова сосредоточила свое внимание на Антонии.
– Но надежен ли он? Вы сами сказали, что в эти выходные за Шарлоттой должен был смотреть он. И тем не менее он ушел, хотя пообещал, что будет здесь и останется с девочкой, так? – спросил Блейк.
В его голосе не слышалось и намека на неодобрение, но Триш прекрасно знала, о чем он думает, и предположила, что и Антония об этом догадалась. В конце концов, ее никогда и ни в малейшей степени нельзя было назвать глупой, пусть порой ей и недоставало чуткости. Она должна прекрасно понимать, так же, как Триш и полиция: когда маленькой девочке наносится какой-то вред, отчим попадает в число главных подозреваемых.
– Да, но это же по работе, – сказала Антония, словно объясняя самоочевидную истину. – Там какие-то сложности. А у него не было причин считать Ники ненадежной.
– Где он сейчас? – спросил инспектор.
– Снова в офисе. Он вернулся туда, как только привез меня из аэропорта. – Антония отвела взгляд от его лица, на котором на секунду отразилось настоящее изумление. К несчастью, теперь она смотрела прямо на Триш, выражение лица которой было еще менее ободряющим.
– Не смотри так, Триш! Я сама велела ему пойти. Ему нужно справиться с рабочими проблемами, а здесь он ничем не мог мне помочь. Он бы слонялся по дому, чувствуя себя лишним и говоря не то, что надо. Останься он, мы только поссорились бы, я знаю.
Триш показалось, что в поспешных объяснениях Антонии слышатся истерические нотки, и она повернулась к полицейским:
– Думаю, моей кузине не помешал бы небольшой перерыв. Мы можем на время остановиться?
– Да, почему нет? Хорошая мысль. В любом случае у нас нет ордера, миссис Уэблок, и нужного оборудования для проведения должного обыска, но пока вы выпьете чаю или чего-то еще, мы могли бы осмотреть комнату Шарлотты?
– Смотрите, где хотите, – сказала она. Долго скрываемые слезы, которые Триш видела у Антонии впервые, покатились по ее лицу. – Где хотите. Мне все равно.
– Понятно. Хорошо. Спасибо. А телефон в контору мистера Хита у вас есть? Я бы хотел заскочить к нему и поговорить, когда мы закончим здесь.
– Разумеется. – Она продиктовала номер. – Но он не скажет вам ничего нового, по сравнению с тем, что сказала я. Пожалуйста, не беспокойте его дольше, чем необходимо. Прошу вас. Он действительно занят.
– Не станем. Просто мы можем получить какие-нибудь ниточки, если он точно опишет, что происходило здесь вчера утром, прежде чем он ушел на работу, и что Ники сказала, когда он попросил ее поработать сверхурочно, в общем, все в таком роде. Мы позвоним ему, – сказал инспектор, направляясь к двери и на ходу доставая из кармана мобильный телефон.
Когда оба полицейских вышли, Антония осталась сидеть на каминной скамейке, обхватив руками колени. Триш не двигалась.
– Антония, где Ники сейчас? – спросила она через какое-то время.
– В полицейском участке.
– Ты хочешь сказать, что ее арестовали?
– Нет, она пошла туда сама. Не оставила мне никакой записки, и я понятия не имела, где она, когда приехала домой. Как это типично! Но этот Блейк сказал, что она рано утром появилась в участке, умоляя сообщить ей новости. По-видимому, кто-то из полицейских проверяет показания, которые она дала им вчера. Если есть какие-то расхождения или она забыла сказать о чем-то, что может дать им новую зацепку, они этим займутся.
Внезапно Антония сморщилась и подняла плечи, словно давая Триш понять, что та сидит слишком близко. Триш послушно сдвинулась к краю скамейки, чтобы увеличить пространство между ними. Они не произнесли больше ни слова, и в доме слышен был только звук тяжелых шагов, проследовавших по лестнице и передвигавшихся теперь из комнаты в комнату. Периодически доносились голоса, но слов разобрать было нельзя.
– Чай, пожалуй, не помешает, – сказала в конце концов Триш. – Заварить тебе или лучше чего-нибудь покрепче?
– Может, заткнешься? Я хочу слышать, что они говорят.
Триш почувствовала, как поползли вверх ее брови, но сдержалась. Детективы, похоже, поднимались на второй этаж, по-прежнему переговариваясь. Открылась дверь. Снова разговор, настолько приглушенный расстоянием, что казался просто гудением. Затем он прекратился. Потом стихло вообще все, даже шаги.
Тишина длилась долго. Триш не стала повторять своей прежней ошибки и просто ждала, когда Антония спросит ее о чем-нибудь. Немного погодя они услышали шаги, спускающиеся по лестнице.
К тому моменту, когда полицейские вернулись в гостиную, Антония уже направлялась к двери.
– Что такое? – резко спросила она. – Что вы нашли?
– Почему вы решили, что мы что-то нашли? – спросил инспектор, подняв руку, словно призывал коллегу к молчанию.
С видимым усилием Антония почти справилась со своим дрожащим голосом. Она сплетала и расплетала пальцы, и брильянты с легким скрежетом терлись друг о друга, когда встречались, поворачиваясь вокруг пальцев, кольца.
– Вдруг стало тихо. Так бывает, если строители что-то ломают или пробивают трубу. Всегда понятно, что означает затишье такого рода. Что вы видели? Что-то такое, что дает вам основания предполагать: Ники могла причинить ей вред? Вы должны мне сказать.
– Пожалуйста, постарайтесь не слишком волноваться. Вы можете хотя бы приблизительно сказать, что Ники и Шарлотта могли взять с собой в парк?
– А в чем дело? Простите. Я хочу сказать, что, конечно, могу. Ники всегда брала аптечку для оказания первой помощи: она похожа на рюкзак, из красно-желтого нейлона с полосками, кажется, черными… его застегивают вокруг талии. Я всегда требовала, чтобы она ее брала – вдруг Шарлотта поранится во время прогулки. Наверное, в сумку-аптечку она клала ключи и деньги, по-моему, я никогда не видела ее с обычной сумочкой. А что?
– А игрушки? Что-нибудь, чтобы развлекать Шарлотту по пути в парк? – спросила констебль, заслужив холодный взгляд своего начальника.
– Нет, не думаю, – ответила казавшаяся озадаченной Антония. – Они собирались на детскую площадку. Игрушки ей не понадобились бы. Но в чем все-таки дело? Что вы нашли?
– Немного крови…
– Крови? Что вы хотите сказать? Где? – задохнулась Антония, в то время как мозг Триш кричал: «Нет! Нет! Нет!»
– На кое-какой одежде в комнате Ники. Возможно, кровь принадлежит мальчику, которому Ники оказала помощь на игровой площадке. В своих вчерашних показаниях она утверждает, что у него текла кровь из разбитых коленок и она прочистила ссадины и заклеила их пластырем. Должно быть, на руках у нее осталась кровь, и, возможно, она вытерла их об одежду. Мы бы хотели отдать эти вещи в лабораторию на исследование.
– Понятно. – Взгляд у Антонии стал совсем пустым, словно ее внезапно ослепили. Затем он снова зажегся и сосредоточился на старшем инспекторе Блейке. – А почему вы спросили про игрушки? На них тоже кровь?
– Совсем немного на ручке и под откидным верхом коляски для кукол, которую мы тоже хотели бы взять с собой.
– Но как она могла туда попасть? Не понимаю.
– Если они брали коляску с собой в парк, тогда кровь почти наверняка должна быть и там. Если Ники бросила аптечку в коляску, когда поняла, что Шарлотта исчезла, это все объясняет.
– А если они не брали коляску в парк?
На Триш произвело впечатление, что Антония не позволяет ужасу затмевать ее способность мыслить логически, но выглядела ее сестра просто ужасно.
– Скорее всего, этому есть какое-то объяснение, и мы его найдем. Не волнуйтесь.
– Но как? Как вы узнаете, чья это кровь? Не говоря уже о том, как она туда попала?
– Наши сотрудники сейчас разыскивают мальчика и его мать. Когда их найдут, мы проверим, его ли это кровь. А пока, миссис Уэблок, не могли бы вы назвать мне фамилию врача Шарлотты? Мы бы хотели поговорить с ним или с ней.
Антония продиктовала имя врача и адрес местной клиники.
– Но у них нет анализов ее крови. Это не такое учреждение. И вообще, у Шарлотты, по-моему, никогда не брали кровь; после анализов, взятых при рождении.
– Мы и не рассчитывали получить анализы крови, миссис Уэблок.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37