Дом стоял на правой стороне, ближе к следующему перекрестку, свежеокрашенный, в пять этажей, со скупым декором в стиле модерн и крошечным садиком, обрамленным старомодной живой изгородью из самшита. Прямо за углом проходит улица Эппендорфер-Вег с магазинами, кафе, парикмахерскими и газетными киосками. И, что не менее важно, с итальянским рестораном «Мамма Леоне».
Йон остановился и обвел глазами фасад с множеством окон.
– Мне нравится, – заявил он. – У меня появилось предчувствие, что нас ждут хорошие времена. Что скажешь?
Юлия уже стояла у входной двери и изучала табличку со звонками.
– Я? Что ты хочешь от меня услышать?
Что ты меня любишь, подумал он, именно это мне больше всего хочется услышать. Что ты считаешь меня замечательным и готова прямо сейчас поехать со мной на край света и послать ко всем чертям Хорька-альбиноса вместе с его паршивой гимназией. Что ты не можешь без меня жить. Впрочем, женщины ее поколения не слишком склонны к любовным излияниям, ему достаточно часто приходилось в этом убеждаться. Во всяком случае, серьезные женщины, и уж тем более Юлия. При всем своем темпераменте она очень осторожно обходится со словами. Но ведь все-таки она намекнула, что когда-нибудь, возможно, родит ему ребенка. Это ли не убедительное доказательство ее любви? Чего еще желать? Или все-таки она более зависима от быта, чем ему кажется? Возможно, она сочла легкомысленным его предложение о кругосветном путешествии и гораздо охотней создала бы с ним нормальную семью. Что тоже его устраивало. Короче, его устраивали все ее планы, если они были связаны с ним.
– Что я хочу услышать? – переспросил он. – Что тебе хорошо.
– Лучше, чем ты можешь представить, – ответила она, послала ему воздушный поцелуй и надавила на кнопку звонка.
Квартира идеально ему подошла. Три красивые комнаты, ванная и кухня, почти новые; просторная терраса, за ней одичавший сад; по огромным старым деревьям карабкался плющ. Тут Йон освободится от груза своих воспоминаний и устроит свою жизнь по-новому.
С вежливой улыбкой он выслушивал объяснения фрау Крихбаум – о кухонной утвари, соседях и ближайших магазинах. Юлия между тем вышла на террасу: вспомнила, что обещала позвонить матери. Йон заключил договор, пока на шесть месяцев, и выписал чек – залог и плату за май; заселение наметили на конец апреля. Фрау Крихбаум отклонила его предложение предъявить рекомендации и банковские гарантии – мол, нет необходимости, с его профессией. Пока Йон поглядывал на Юлию – та, очевидно, ни до кого не дозвонилась и набирала на мобильном телефоне SMS, – фрау Крихбаум рассказывала про сына одной из своих подруг, который двенадцать лет назад закончил гимназию «Вильгельм Буш». Кай-Фредерик Йогансен. Помнит ли его Йон? Блондин, долговязый, в очках, отличник по биологии и другим естественным наукам? Не желают ли господин Эверманн и его знакомая чашечку чая?
Сославшись на спешку, Йон отказался; еще он ответил, что, как ни старается, не может вспомнить Кая-Фредерика Йогансена; вероятно, на уроках латыни мальчик не блистал. Вопрос с квартирой был улажен, теперь Йону хотелось как можно скорей оказаться наедине с Юлией.
– Вот я и говорю, – заметила она, когда за ними закрылась входная дверь. – У тебя получается все, что бы ты ни делал. Знаешь, сколько я искала, прежде чем мне подвернулась квартира Бена? Скажи-ка, а твой друг? Кажется, он тоже живет тут неподалеку?
– Не совсем, – ответил он. – Роберт живет на улице Вольдсенвег. Ты голодная?
– Умеренно голодная, – заявила она. – Что, он уже нашелся?
Между лопатками Йона возникло холодное пятно, словно к спине приложили пузырь со льдом. На секунду.
– Нет, – вздохнул он и прокашлялся. – Даже не представляю, где он. Вероятно, играет в гольф, где-нибудь на юге. Ну что, макароны? В «Мамма Леоне»? Для разнообразия. – Он обнял ее за плечи и, не дожидаясь ответа, повел на Эппендорфер-Вег.
– Если тебе не скучно. – При каждом шаге она слегка касалась своими бедрами его бедер. – Значит, ты больше не волнуешься? Я имею в виду, оттого что ты давно ничего о нем не слышал?
– В конце концов, я ему не нянька, – ответил Йон. – Возможно, у него завязался новый роман и он улетел со своей дамой в Лас-Вегас или в Шотландию, в Гретна-Грин, чтобы попытать счастье в четвертый раз.
– Он такой? Прямо-таки Синяя Борода?
– Ну, если мужик был три раза женат… И помимо жен, у него были другие побочные связи. – Шарлотта, к примеру, но сейчас ему не хотелось об этом думать.
– А ты? Только не рассказывай мне, что у тебя никогда не было любовных увлечений. При твоей-то внешности. В «Буше» ты уж точно самый видный мужчина.
– Самый видный? Среди кого? Сколько нас там? Полторы калеки?
– Ну-ну, не скромничай, – сказала она и вскинула голову. – Кто в гимназии может с тобой соперничать? Шредер? Штрунц? Мейер-англичанин или кто еще? Впрочем, в каждом из них есть своя изюминка. Даже в Концельманне, если приглядеться.
– Ах, этот молокосос! И его мы берем в поездку с десятыми классами? Вот будет весело. Ты будешь покупать ему мороженое, а я менять памперсы.
Она засмеялась.
– На твой взгляд, он слишком изнеженный, я знаю. Но некоторым женщинам это нравится.
– Надеюсь, тебе нет? – Спросил он с комическим ужасом.
– Угадал, – ответила она. – Не нравится.

26

Разумеется, в «Мамма Леоне» в такой час было не протолкнуться. Но сегодня, по-видимому, был действительно удачный день – свободным оказался именно «их» столик. Они заказали вино и pasta mista на двоих. За соседним столиком перед раскрытым ноутбуком сидел худой, бритый наголо мужчина. Его возраст Йон не смог определить, возможно где-то под сорок, но, не исключено, что и под пятьдесят. Сам Йон не терпел таких истрепанных, безвозрастных типов; не понравились ему и взгляды, которые этот Череп бросал на Юлию. Два молодых парня, которые сидели вместе с ним за столом, тоже посматривали в их сторону; у обоих под носом висели дурацкие густые усы. На столике стояла бутылка граппы, к которой все трое регулярно прикладывались.
Он попросил Юлию пересесть, но она не захотела сидеть спиной к залу и лишь засмеялась.
– Я их не замечаю. В конце концов им надоест глазеть.
Тогда он сел рядом с ней и смотрел на неприятных соседей до тех пор, пока они не опустили глаза. Ну ладно, так еще терпимо, подумал он. Юлия опять вытащила сигарету. Он поднес ей зажигалку.
– Сегодня ты довольно много куришь.
– Да. – Она улыбнулась и задула пламя зажигалки. – Тебе это мешает?
Ему вспомнился визит к Ковальски, комната ужасов в подвале клиники.
– Мне не хочется, чтобы ты умерла от рака легких, – заявил он.
Она затянулась и выпустила дым через ноздри. Одновременно прижалась под столом бедром к его бедру.
– Знаешь, от кого я часто слышу этот аргумент? От моей мамы.
– Извини. Кстати, ты дозвонилась до нее?
– Зачем?
– Ведь ты пыталась ей позвонить.
– Ах да! Нет, там никто не подошел.
Принесли вино. Они сделали по глотку, потом она спросила:
– Что теперь будет с садовой фирмой твоей жены? Тебе не нужно каким-то образом распорядиться ею? Я в том смысле, что ты окажешься довольно далеко от нее, когда переедешь сюда, в Эймсбюттель.
Йон рассказал ей про старшего садовника Кёна. Она поинтересовалась, велика ли фирма, и, когда услышала, сколько там сотрудников, вытаращила от удивления глаза.
– С ума сойти! Я всегда думала, что у твоей жены совсем маленький питомник, а тут, оказывается, целое предприятие. Как ей это удалось?
– Основу заложил ее отец, старик Пустовка, – ответил Йон. – Тесть вкалывал как сумасшедший. Он родился в двадцатом году, сама понимаешь, какое поколение. Чистая сталь, а уж второго такого жмота еще поискать. Да и прочих неприятных качеств целый букет. Если б он узнал, сколько стоит сегодня его недвижимость в Ниндорфе, он бы от радости выпрыгнул из могилы.
– Ты имеешь в виду дом на Бансграбене и фирму?
– Еще дом, в котором жили сами старики, с большим земельным участком. Уже много лет он сдается в аренду. И очень приличная сумма в банке. Короче, ты вполне можешь отправиться со мной в кругосветное путешествие.
Она посмотрела ему в глаза:
– Пожалуй.
Он чокнулся с ней.
– Юлия, только давай не будем ждать этого слишком долго.
– Ты опять кокетничаешь своим возрастом?
– Допустим, – ответил он и тут же обратил внимание, что бритый с соседнего столика снова поглядывает на них. – Согласно статистике, мне остается восемнадцать лет.
– Завтра утром ты можешь попасть под машину. Вспомни, как ты перебегал сегодня Эльбское шоссе. Или я попаду. Что мы можем знать наперед? Как можем загадывать?
Она права, подумал он. Подали макароны. Вот, скажем, думал ли он год назад, что будет сегодня сидеть тут со своей самой большой любовью? Что неожиданно окажется на пороге совсем новой жизни? Где не будет Шарлотты, постылого ниндорфского дома, Роберта. Что станет новым человеком, мужественным, решительным, отметающим ненужные сомнения? С тем лысым он тоже сейчас разберется, если тот немедленно не отведет от Юлии свои масляные глазки. Теперь все трое снова смотрели в их сторону, перешептывались и ухмылялись.
– Впрочем, так даже лучше, – продолжала Юлия и наполнила свою тарелку. – Если бы мы все знали заранее, жить стало бы ужасно скучно.
– Я не согласен с тобой, – возразил Йон, не сводя глаз с Черепа. – Если бы лично я знал все заранее, то многого в своей жизни постарался бы избежать. Я бы целенаправленно стремился к тебе. – «Какого черта парни так нагло ухмыляются?» – Эй, мы что, знакомы с вами? Что вы пялите на нее глаза? – грубо крикнул он и демонстративно обнял Юлию за плечи.
– Слушай, Йон, брось, – сказала она.
Череп ухмыльнулся:
– С каких это пор запрещено смотреть на похотливых бабенок, если они сидят перед носом?
Йон вскочил, его бокал опрокинулся, красное вино выплеснулось на белый пуловер Юлии и разлилось по столу.
– Заткнись-ка, ты!
– Почему? Разве она не похотливая? Что ты возникаешь, приятель? – Череп откинулся на спинку стула, криво усмехнулся и скрестил руки на груди. Его молодые дружки загоготали.
Юлия посыпала солью пуловер.
– Перестань, – равнодушно сказала она. – Просто не обращай на них внимания.
Йон вцепился пальцами в край стола.
– Я уже сказал, заткните поганые пасти! – Он произнес это излишне громко, несколько посетителей оглянулось. Но ему было уже наплевать, он не собирался спускать такую наглость.
– Ладно-ладно. Она больше для нас не существует, – насмешливо проговорил Череп. – Пускай даже мы случайно взглянем на нее: все равно мы ее не видим, идет? Мы глядим на стену. Только на стену. – Он повернулся к дружкам и пошевелил руками, словно гладил округлые формы. – Типа, похотливая стенка, а?
На долю секунды ухмыляющаяся физиономия расплылась перед глазами Йона, но тут же он увидел ее перед собой с преувеличенной резкостью и отчетливостью, словно в лучах прожектора. Он разжал пальцы, отпустил край стола, прыгнул, выставив кулак вперед, целясь бритому между глаз, так, чтобы у него осталась метка на память. Такая, которую он так быстро не забудет.
– Немножко расшалился сегодня, а?
Голос донесся до Йона словно сквозь ватную стену, ужасная боль пронзила правое предплечье. Оба парня зажали его в тиски, один из них заломил его руку так, что Йон едва не закричал.
– Посадите его на место, – спокойным тоном приказал Череп.
Подручные вдавили Йона в его стул, рядом Юлия вытаскивала купюру из сумочки. Йон избегал глядеть ей в лицо. Хозяин крикнул из-за прилавка:
– Эй, все в норме?
– Я хочу расплатиться, – сообщила Юлия.
К макаронам они даже не притронулись.
Лишь на улице она снова заговорила с ним; ее лицо побелело от гнева.
– Как можно вести себя так по-идиотски? Неужели ты не заметил, как это неприятно для меня?
Он резко ответил ей, потирая болевшее плечо:
– Слушай-ка, я сделал это ради тебя. Этот бритый таракан тебя оскорбил. С тех пор, как мы вошли в зал, он постоянно отпускал непристойные замечания в твой адрес.
– Ах, Боже мой, – фыркнула она, – подумаешь, таракан меня задел! В таких случаях разумней просто не реагировать на гадости. Всех идиотов все равно не одолеешь.
Йон еще ни разу не видел ее такой злой. Она шла рядом с ним неровной походкой и сердито пнула валявшуюся на тротуаре пластиковую бутылку; та выкатилась на мостовую.
– Ведь это асоциальные типы, подлые твари, – с гневом заявил он. Его самолюбию был нанесен чувствительный удар – на глазах у Юлии он вел себя как безмозглый болван, тюфяк; не сумел даже толком защититься. Чувство было для него новым и крайне неприятным. – Во всяком случае, я не позволил, чтобы о тебе публично говорили гадости. До чего мы докатимся, если каждый мерзавец будет безнаказанно распускать свой грязный язык?
Юлия резко остановилась.
– Мы докатимся до того, что я теперь зайду куда-нибудь поесть спагетти. Но только без тебя. Ясно? Пока. – Она махнула проезжавшему такси, перебежала через улицу и, прежде чем Йон успел ее удержать, скрылась в машине.
Скрипнув зубами, он вернулся к своему автомобилю. Он решил ехать на Шеферштрассе и ждать Юлию там; ведь когда-нибудь она все-таки вернется домой. Возможно, ему даже не стоит принимать всерьез ее заявление, что она хочет поесть где-нибудь одна. Возможно, она поехала прямо к себе. Если он поторопится, то прибудет туда раньше нее. Они немножко поговорят, лягут спать, и все опять станет хорошо. Весь день он радовался и предвкушал, что будет лежать вместе с ней в постели, ласкать ее нежную кожу, ведь прошла уже почти неделя, как он в последний раз делал это.
Да, конечно, он вел себя нелепо; сейчас он это осознал. Ведь мог бы сразу сообразить, что те усатые парни обязательно вмешаются. Ясно, вдвоем они сильней, чем он. Короче, вся история крайне досадная. Прежде всего стыдно ему самому. Не удивительно, что Юлия так разозлилась; вероятно, он показался ей в тот момент старым петухом, который умеет лишь хорохориться.
Окна ее квартиры на третьем этаже, смотревшие на улицу, были темными. Свет из окна на цокольном этаже падал на два велосипеда, стоявшие рядышком возле входной двери.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37