– В квартире все было нормально? – Она изучает биологию, вспомнил он, и как раз теперь пишет дипломную работу. Он представил себе стройную темноволосую молодую женщину, которая рассматривает под микроскопом красную капельку.
– Как обычно.
– Я ничего не слышал о нем с пятницы, – сказал Йон, – тогда он был у меня вечером, на ужине. В Ниндорфе.
Ее голос еще более смягчился.
– Ах, это вы.
Он зажал пальцем другое ухо – сквозь открытые створки врывался шум со школьного двора.
– Мои сердечные соболезнования. Господин Бон рассказал мне о… – она выдержала крошечную паузу, – о несчастном случае.
Он испугался. Если Роберт говорил со своей уборщицей про смерть Шарлотты, что он мог ей там наплести? Возможно, эта студентка не только убирала у него, но и оказывала между мытьем пола и вытиранием пыли другие маленькие услуги. Любовные, например. Возможно, она не худенькая брюнетка, погруженная в свою науку, а белокурая хищница. Возможно, она рылась в отсутствие Роберта в его вещах.
– Он очень сильно переживал из-за кончины вашей супруги, – сообщила фрау Эсром.
– Да, я знаю. Мы дружим с незапамятных времен. Он очень помог мне в последнее время, приезжал ко мне почти каждый день. Поэтому-то мне и кажется таким странным, что он исчез и не дает о себе знать. Вы ведь уже достаточно давно работаете на него, наверняка знаете его привычки.
– Да, пожалуй, – неопределенно отозвалась она.
– Раз у вас есть ключ… И раз он рассказывает вам о таких частных вещах… У вас нет никаких догадок, где он может быть?
Она помедлила, потом сказала:
– Возможно, он уехал на пару дней играть в гольф, иногда он так поступает совершенно неожиданно.
В гольф? Дама с «сырной» фамилией навела его на весьма полезную мысль. Но где же, черт побери, Роберт держал свои клюшки? Только бы не на видном месте в своей квартире, где она может наткнуться на них при следующей уборке. Йон вспомнил, что иногда видел их в багажнике его «бенца»; возможно, они по-прежнему там лежат. Но даже если клюшки обнаружатся в квартире, Роберт мог все равно уехать играть в гольф с легким багажом, куда-нибудь в теплый климат. На каждой площадке для гольфа можно взять клюшки напрокат.
– В гольф? Пожалуй, не исключено, – согласился он и добавил в свой голос немного облегчения. – Об этом я как-то не подумал. Возможно, он упоминал об этом. Пока что я не могу назвать себя внимательным слушателем.
– Я очень хорошо это понимаю, – согласилась она.
Ее нежный голос успокаивал. Будь у нее близкие отношения с Робертом, ее бы встревожило его исчезновение.
– Благодарю вас, я отчасти успокоился, – сказал он. – Огромное спасибо. – Он дал ей свой домашний телефон и номер мобильного.
– Я позвоню, если что-нибудь услышу. – Разговор она закончила дружелюбным, пропетым в два слога «по-ка».
Он спросил себя, должен ли он испытывать угрызения совести оттого, что лишил ее источника дохода, а ей ведь наверняка нужны деньги. Интересно, как платил ей Роберт? Каждый раз оставлял деньги на столе, как он с Шарлоттой для Эмины? Или переводил оговоренную сумму на ее счет? Как бы то ни было, но от нежной фрау Эсром долго не укроется, что дело нечисто. Остается лишь надеяться, что она не доставит ему неприятностей.
В учительской он увидел Юлию, снова в красных сапожках, и на сей раз ярко-зеленых чулках, – этакий маяк под короткой юбкой. Она беседовала со Штрунцем, речь шла о реализации небольшой суммы, выделенной на этот учебный год для уроков искусства. Проходя мимо, Йон кивнул ей и мысленно стянул с ее ног чулки.
Через некоторое время она подошла к нему, когда он стоял возле кофейной машины, и попросила с преувеличенной отчетливостью:
– Не сделаете ли и мне кружечку?
При этом она улыбнулась ему так, что он понял – она знает его мысли.
Неподалеку стоял Мейер-англичанин, он достал пачку бумаг из своего ящика и листал их. Йон почти наслаждался тем, притворяясь перед остальными, будто Юлия для него не более чем коллега.
– Молоко? Сахар? – громко спросил он, как будто не знал, что она, так же как и он, пьет кофе несладким. Поискал пакет с молоком – опять он наверху холодильника, наверняка простоял там несколько часов! В этом коллективе никто не дает себе труда убирать молоко на место. Краешком глаза он наблюдал за Мейером-англичанином – тот сложил бумаги в портфель, вынул из него яблоко и, бросив взгляд на наручные часы, пошел к двери.
– Вижу по вашему лицу, что лучше без молока, – ответила она. – Знаете, вам непременно нужно побывать в Кунстхалле, на выставке Хаммершой. Он всегда рисовал свою жену, но почти всегда со спины, причем очень любопытно. Жену и квартиру. Все двери, двери… Как одержимый.
– Не уверен, что мне это интересно, – ответил Йон и протянул ей кружку кофе. Потом понизил голос. – Разве что у той женщины такая же красивая спина, как у тебя.
Она взглянула на него над краем кружки, прямо ему в глаза.
– В отличие от меня, она всегда одета. Тебе все-таки нужно побывать на этой выставке, картины любопытные.
Он вылил содержимое своей кружки в раковину – без молока кофе был невкусный.
– Разве что ты пойдешь со мной?
– Я хочу сводить туда слушателей моего факультатива, – ответила она и пристроилась с кружкой в руке на подоконнике, положила ногу на ногу и покачала красным сапожком.
Некоторое время Йон молча созерцал ее красивые ноги. Да, она права, идти вдвоем в Кунстхалле сейчас неразумно. Но ведь так хотелось бросить ей вызов! Еще никогда ему не приходилось бегать за какой-нибудь женщиной; как правило, они сами вешались на него, ему оставалось лишь выбирать. С Юлией все по-другому, его не покидает ощущение, что он все время отстает от нее на шаг. И он прекрасно сознавал, что сейчас лучше не задавать этого вопроса, но не смог удержаться:
– Когда ты там была?
– Вчера.
– Надо было взять меня с собой. Мы бы как-нибудь замаскировались.
Она улыбнулась:
– Я думала, ты встречаешься с маклером.
– Ради тебя я мог бы все отложить.
Она рассмеялась своей четырехтональной руладой.
– Лучше не надо. Ну, и как? Что он сказал про твой дом?
– Не видит проблемы в том, чтобы сдать его за приличные деньги. В воскресенье он привезет первого клиента.
– Уже? Так скоро? – Она посмотрела куда-то мимо него, подняла руку и кивнула.
– Чем скорей, тем лучше. – Йон проследил за ее взглядом, перед открытой дверью стояли Янина Петерсен и Бильге Узун с папками для рисования. – Я хочу съехать не позднее первого июня, а до этого надо сделать там полный ремонт. Чем ты занимаешься сегодня вечером? Мы увидимся?
Она соскользнула с подоконника и поставила кружку в раковину.
– Увы, абсолютно нет времени. Но если ты все-таки соберешься в Кунстхалле, выставка открыта до девяти часов. Пока. – Она направилась к дожидавшимся ее девочкам.
Йон смотрел ей вслед, пока не заметил, что за ним наблюдает Вильде, – тот сидел за столом и чистил банан. Йон тут же сравнил его с обезьяной и представил себе, как его коллега бьет себя кулаками в грудь, бегает на кривых лапах и с развевающейся бородой по джунглям. Картина получилась настолько нелепая, что он невольно рассмеялся. Вильде беззлобно ухмыльнулся в ответ.

21

После уроков Йон поехал из «Буша» прямиком в Эппендорф. К его облегчению, черный «бенц» был припаркован прямо возле дома на улице Вольдсенвег. Вот и замечательно. А то он опасался, что Роберт еще в пятницу отдал машину в ремонт; там сразу обратят внимание, что он не забирает ее в срок. Интересно, не записывался ли он туда по телефону?
Йон осмотрел автомобиль со всех сторон и не обнаружил ничего мало-мальски необычного. Сиденья чистые, на них ничего не валяется, кроме черного зонтика; на приборной доске ни пылинки. Ухоженная машина, причем заметно, что ухаживают за ней профессионально, в мастерской. Под крышкой багажного отделения, возможно, лежат клюшки для гольфа.
Pro forma Для вида (лат.).

он позвонил Роберту, потом пожилым супругам со второго этажа, хотя и видел, что там спущены жалюзи. Предпринял две безуспешных попытки с другими квартирами. Наконец ему открыла сорокалетняя дама с цокольного этажа; из ее квартиры вырвалось назойливо-душистое облако. Голова дамы была обмотана розовым махровым полотенцем.
– Фрау Кольберг? – И он произнес заготовленную речь.
Женщина была явно раздосадована его появлением.
– Не имею ни малейшего представления, где он находится, – заявила она, – мы с ним почти не контактируем.
Йон вспомнил, что у Роберта когда-то возник скандал с Кольбергами – на их террасу капала вода, когда его друг поливал на своем балконе ящичек с кулинарными травами.
– Во всяком случае, едва ли он куда-то уехал, – сказал он, – раз его автомобиль стоит тут перед дверью.
– Но он ведь мог уехать на поезде. Или улететь на самолете.
– Да, верно, вы правы. – Несмотря на ее раздраженный тон, Йон говорил предельно вежливо; фрау Кольберг должна сохранить о нем благоприятные воспоминания, на случай, если ее будут расспрашивать о нем. – Он мог улететь на несколько дней на юг, погреться на солнышке. Времени у него достаточно.
– Времени и денег, – сухо уточнила она и захлопнула дверь.
После обеда он намеревался заехать в клинику к Ковальски – чем скорей он разделается с этим докучливым делом, тем лучше. В книжной лавке на Эппендорфер-Баум он купил новую книгу Манкелля. Возле кассы ему попалась на глаза книга о китайских иероглифах, и он вспомнил про красно-черную татуировку Юлии. Полистал книгу и уже через несколько страниц наткнулся на иероглиф, левая сторона которого напоминала лестницу. «Тоска», – гласила подпись. Что сказала тогда Юлия? «Долгая, счастливая жизнь?» До конца своих дней он будет помнить ту ситуацию, в мельчайших подробностях. На софе в его кабинете полусонная Юлия, обнаженная, в его объятиях. Они оба усталые и счастливые. Она подсознательно выбрала объяснение, выражавшее ее желание, чтобы все оставалось таким, как в тот момент. Эта мысль согрела его. Еще одно свидетельство того, что они созданы друг для друга. Similis simili gaudet Подобный радуется подобному (лат.).

.
По дороге к Оксенцолль он обдумывал свои дальнейшие шаги в отношении Роберта. Как он должен себя вести, какая реакция покажется окружающим наиболее естественной? Нужно ли звонить и дальше, отыскивать немногочисленных знакомых Роберта, про которых он упоминал? Например, Бритту, его экс-любовницу? И в какой момент следует пойти в полицию и заявить о его исчезновении? Если он явится туда слишком рано, это покажется не менее подозрительным, чем долгое промедление. Лучше всего подождать еще пару дней, а тем временем не пренебрегать созданием алиби с помощью звонков.
Коллегу он в палате не застал. Когда Йон спросил о нем санитара, тот сообщил, что больной мог уйти в кафетерий или, при этом молодой человек даже не поморщился, в курилку.
– В курилку? Но ведь у него три дня назад был инфаркт!
– Некоторые больные не могут обходиться без курения.
– Как мне туда пройти?
Парень сжал кулак и направил вниз большой палец.
– Спуститесь в подвал.
В лифте три женщины рассуждали о дроблении камней желчного пузыря. Йон переборол искушение выйти на цокольном этаже и поехать домой. Если Ковальски настолько оклемался, что уже бегает и даже курит, значит, его скоро выпишут и навещать его в клинике излишне. Однако Йон уже купил Манкелля, а сам никогда не станет его читать, криминальные романы его не интересуют. Ковальски, наоборот, глотал роман за романом. По сведениям Йона, кроме них, он вообще больше ничего не читал. Так что сейчас Йон отдаст книжку, скажет пару обязательных фраз и тут же распрощается.
Когда он открыл дверь курительной комнаты, ему пришлось задержать дыхание. Около дюжины пациентов, одетых в тренировочные костюмы или махровые халаты, сосали сигареты с таким упоением, словно вкушали манну небесную. Никто не разговаривал, все только курили. Сидевший у окна Ковальски как раз лизнул клеевую полоску очередной самокрутки. При виде Йона на его лице показалась улыбочка.
– Ты? Чем я заслужил такую честь…
Наверх они поднимались по лестнице; Ковальски заявил, что ему надо двигаться. Он плелся словно древний старик. Йон старался сохранять дистанцию: тренировочный костюм коллеги, один из тех, которые он носил в школе, издавал едкий запах. Они устроились в вестибюле клиники. Непривычно тихим голосом Ковальски рассказал, что проделывали с ним доктора. Дефибриллятор, разжижение крови, рассасывания тромба, катетеризация сердца. Что ему повезло, ведь его почти сразу доставили в клинику; шесть часов промедления, и его сердечная мышца отказала бы безвозвратно. Сообщил, что с ним проводят реабилитационную терапию, прежде всего курс отвыкания от никотина, но насчет этого ему еще нужно поразмыслить.
Йон делал вид, что внимательно слушает, а сам думал о том, что Юлия тоже курит, и задавал себе вопрос, сумеет ли отучить ее так, чтобы она не ощутила нажима с его стороны. И еще о том, как она сегодня утром сидела на подоконнике, качала ногой, а ее юбка поднялась до середины бедер. Вспоминал недавнюю ночь на Бансграбене, голые бедра Юлии, ее страсть.
– Как дела в «Буше»? – Голос Ковальски выдернул его из приятных воспоминаний.
– Нам не хватает тебя, – солгал Йон. Как еще отвечать? Что все прекрасно без него обходятся? В первую очередь учащиеся? Что единственная проблема возникла в связи с необходимостью замены? – Да, кстати, я вот что тебе привез, – сообщил он и вытащил из кармана запечатанного в пленку Манкелля.
– Если бы я мог это прочесть, – мрачно буркнул Ковальски и даже не взглянул на название книги.
– Скоро сможешь, – успокоил его Йон. – Еще я, разумеется, должен передать тебе приветы от коллег. Все спрашивают, когда ты вернешься.
– Вообще не вернусь, – сообщил Ковальски.
– Что ты говоришь?
– Я больше не вернусь в гимназию. Бросаю работу педагога, навсегда.
– Не может быть! Ты серьезно?
– Я пойду на пенсию. – Ковальски плавно, словно в замедленной съемке, повернул голову и попытался заглянуть в глаза Йону;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37