— Кофе я вам не предлагаю — на сейчас это слишком янь, — а вот сливовый сок или холодненькую настоечку из дикого цикория — пожалуйста.— Спасибо, пить я не хочу, — сглотнув, ответил Марсель.«Скорей бы девчонка пришла!» — подумал он, краснея под испытующим взглядом этой аппетитной, чопорной и оттого еще более аппетитной женщины.Она взяла с низенького столика серебряный портсигар и достала сигарету.— Огоньку не найдется? — прозвучал ее грудной голос.— Гм…Марсель порылся в карманах, откопал коробок из «Короля шавермы» и, помедлив, протянул ей зажженную спичку. Не сводя с него пристального взгляда, она нежно обхватила его руку.Марсель смутился еще пуще и, совсем заволновавшись, обжег себе пальцы. Пальцы разжались, и еще горящая спичка упала на элегантный светло-зеленый ковер. Ворс угрожающе затлел.— Вот черт! — воскликнула Мари Перен, элегантно склонившись за спичкой.— Простите, — промямлил Марсель, переступая с ноги на ногу.— Вдруг она хлопнула его по руке, и салон потряс радостный вопль:— «Фераж»!Изумленный взгляд быка, разбуженного ревом сверхскоростного поезда.— «Фераж»! Школа! — надрывалась Мари.«Фераж» — его любимая школа, место, где он провел самые счастливые годы!— Вы что, там учились? — не веря своим ушам, пробормотал Марсель.— С первого по пятый классы! — ответила Мари Перен, вставая. — Правда, тогда моя фамилия была не Перен, а Бранколони. Мария Бранколони!— Мария! — воскликнул Марсель. — Ты! А я-то — не узнал! Гм, прости, я…— Марсель, ошарашка! Блан — суров, как Монблан! — прокурлыкала она. — Гляжу-гляжу на твои рыжие волосы, и вдруг — бац! — осенило. И глаза светлые. Помнишь, тебя еще англичанином называли?— Мария Бранколони — голова макаронная! — умиленно пролепетал Марсель. — Выходит, ты вышла за какого-то господина Перена, так, что ли?— Да. За невропатолога. Вот уж четыре года, как умер. Рак мозга.— О, прости.— Ничего, последние восемь лет мы в разводе были. Своим кораблем я привыкла править сама. Видишь, какой кабинет отгрохала! Дела идут! Хочешь эспрессо?— Так ведь ты говорила…— Забудь! У меня ямайский. Пальчики оближешь! Рассказывай новости.Марсель было засомневался, точно ли о кофе она говорит, но согласно кивнул. Мария, малышка Мария с ужасными, вечно трясущимися косичками и кроличьими зубами. Похоже, она их выправила.Тут же, откуда ни возьмись, возникли две чашки из китайского фарфора.— Присаживайся. Ну, говори! — распорядилась она, указав на одно из кресел. — Как тебя в полицию-то занесло? Ты ж, кажется, в журналисты собирался!— Ну, всякое бывает. Жизнь…Марсель сделал глоток кофе. Жизнь! За душой — ни шиша, пьяница отец да мученье вместо ученья…— Ты-то как? Довольна?— Да так… Испугалась вот, когда тебя увидела. Подумала — насчет кабинета.Он вопросительно поднял глаза.— У меня были проблемы с полицией нравов из-за софрологического массажа.Марсель даже не поинтересовался, что это такое. Не иначе как релаксация полная. Если чего нужно — сама попросит.— Такие тупые! — продолжила она. — А самого чокнутого осла Руди звать… дальше не помню… Не твой друг, случайно?Он покачал головой. С Ослом Руди дружит Козел Жанно — славная парочка.— Уладилось? — вежливо спросил он.Хороший кофе — крепкий, густой, как он любит.— Уладилось.«Значит, Осла Руди уже отрелаксировали», — понял Марсель. От всех этих метаморфоз — Мари Перен в Марию Бранколони, Марии Бранколони — в хард-массажистку и обратно — чувствовалось легкое головокружение.— Мелани — дочь Перена? — спросил он.— Более-менее.— Ну…Она с отсутствующим видом уставилась в чашку кофе.— Как-то раз, вечером, мне сделалось очень тошно, я нарвалась на приключение с одним типом — и на тебе… Кто отец — так и не пойму: глаза одного, а нос — другого… Поди тут разберись! — подытожила она, взяв еще одну сигарету.Она засыпала его вопросами об убийстве Аллауи, и Марсель вкратце изложил дело. Мария всегда была очень сообразительной.— Странно, опять «Меч-рыба», — заметила она, когда Марсель закончил. — Знаешь, свое помрачение ночное я ведь там встретила. И поверь — помрачение дьявольское. Как я могла?! Крыша, должно быть, совсем съехала.— Музыкант какой-нибудь? — спросил Марсель, почему-то ревнуя.— Нет. Клиент один постоянный. Морда ангельская, а сам — такой извращенец! В дурном сне не привидится. — Она выдержала паузу и театрально воскликнула: — У него английские булавки на тестикулах были!— Что? — взвизгнул Марсель, упершись в колени.— Да-да, пионер пирсинга… А так — ни в жизнь не подумаешь… На вид — такая чистюля, такой тихоня… И само собой — преждевременная эякуляция. Мы устроились в машине на заднем сиденье. Ужас. Рада была дома оказаться. А через полтора месяца — хоп: беременна! Пока ее носила, только и делала, что молилась — хоть бы не от него.На какое-то мгновение Марсель задумался о чувстве, с каким вынашивают ребенка от человека, к которому чувствуют омерзение.Дверь распахнулась, и в кабинет, размахивая рюкзаком, влетела раскрасневшаяся Мелани. Она была действительно сама прелесть — с изящным прямым носиком, карими глазами и длинными светлыми волосами. На ней было хлопчатобумажное платье, теннисные туфли, джинсовая куртка и золотой крестик.При виде сидящего в салоне Марселя она чуть попятилась.— Ну и откуда ты? — сердито спросила Мари Перен.— Откуда-откуда! Из лицея. Откуда ж еще?— Не знаю. Может, от Камеля Аллауи, — предположила мать.Девушка побледнела:— Как…Она повернулась к Марселю:— Почему…— Когда вы видели Аллауи в последний раз, мадемуазель? — поднявшись, спросил он.— Что? Да я…— Он мертв, его убили, — тихо проговорил полицейский.— Камеля?! Не может быть… мы же завтра встречаемся…— Его тело обнаружили в понедельник утром.— Я видела его в субботу в «Меч-рыбе». Мы слушали джаз в стиле сальсы. Он довез меня до дому к двум, он… мы… нет, невозможно! — повторила она, мотая головой.— Как давно вы знакомы?— Два… три месяца, — выложила Мелани, опасливо взглянув на мать. — Но виделись мы не часто.— А Шарль, — бросила Мари Перен, — Шарль в курсе?— Нет. Шарль — это Шарль, а Камель — это Камель, — парировала дочь. Уму непостижимо… это правда?— Увы, да.Она разрыдалась. Мать тягостно вздохнула. Марсель что-то пробормотал в утешение.— А я-то, я! Все воскресенье с Шарлем и его дружками резвилась! С малолетками этими, — рыдала она. — Мы тут повздорили немного. Он обижался, что я его с родителями не знакомлю…— А почему, кстати, ты мне его не представила?! — надменно вопросила Мари.— Хорошо бы ты его встретила! С твоими-то амбициями зажравшейся буржуйки! Да ты мне была готова «резинки» покупать, лишь бы к рукам прибрать Шарля с его шишами.— Мелани! Как ты смеешь!— Пошла ты! Я тебя ненавижу, я вас всех ненавижу!Марсель взглянул на свои ботинки, затем — на часы. Ну что, кажется, девчонка уже пришла в себя.— Мне нужно задать вам несколько вопросов, — произнес он железным голосом, — прямо сейчас.Полчаса спустя он с легким головокружением входил в полицейское управление. В его активе были показания Мелани, дополнительный эспрессо и номер мобильника Мари Перен на случай срочной необходимости в восстановлении энергетического баланса.Если уж черпать энергию — так лучше от нее, чем от массажиста из каратистского клуба — старого, из резанного шрамами борца, мявшего своих клиентов с проворством прачки, выжимающей белье. 6 Значит, мамаша подружки одной из жертв — школьная знакомая Блана? — переспросил Мерье.— Ну и что? — ответил Жан-Жан. Он только что вспомнил, что не заполнил лотерейный билет.— И Блан же обнаружил тела Шукруна и Диаза, — продолжал Мерье, постукивая пальцами по крышке ноутбука.— Послушай, малыш, если бы он их убил, я бы только порадовался — все было бы куда проще, — но, к сожалению, сие маловероятно.Вместо даты рождения близняшек — которая не принесла ему ничего — он решил поставить дату рождения Зидана.— Да нет, вы меня не так поняли, — возразил Лоран с мимолетной гримасой: мол, глупости вам другие наговорят, так что сидите и слушайте меня. — Здесь может быть инсценировка случайностей, все подстроено.— Подстроено? — повторил Жан-Жан, развернувшись к Лоле, которая перечитывала рапорт Марселя. — Кстати, дата вашего рождения, Тинарелли?— Двадцать восемь — двенадцать — шестьдесят восемь, — машинально ответила та. — Зачем вам?— Да так… билетик заполнить… Что вы там говорили, Лоран?— Что кроме Марселя Блана мать Мелани мог знать также убийца и что свои жертвы он, быть может, выбирал не случайно.Лола, насупившись, подняла голову.— Значит, этот чудак убил Камеля, поскольку тот гулял с дочкой Мари Перен, а двух других, поскольку их нашел Блан?— А почему нет? Может, убийца — это очередной друг детства, еще один выпускник их школы, «Фермаж»…— «Фераж», — поправил Жан-Жан, — в сотне мет ровотсюда, близ скоростной автомагистрали. Я там тоже учился. Вы меня случайно не подозреваете?Не школа, а инкубатор какой-то!— Вы одноклассник Блана? — спросила Лола.— На три года младше, — бросил Жан-Жан, — мы не были знакомы. Ладно, а кроме этого?— Кроме чего? — удивился Лоран.— Кроме ваших бредней! Куда, собственно, вы движетесь — вперед или назад?— Мы топчемся! — почему-то ухмыльнулась Лола.— И если я не ошибаюсь, знаменитый Кутюрье Смерти также был дружен с Бланом? — продолжил Мерье с настырностью карманника, нацелившегося на сумку попавшей в поле его зрения бабульки.Жан-Жан смешался. Что верно, то верно. Подобно громоотводу, Блан действительно притягивал к себе всех чокнутых. Может быть, его куда-нибудь севернее отослать, поближе к криминогенному Лиону?— Кутюрье Смерти ни с кем не дружил! — проскрежетала Лола не своим голосом.Все с удивлением воззрились на нее.— Как, кстати, ваш нос, малышка? — спросил Жан-Жан.Да уж получше, чем яйца твои висячие.— Хорошо, спасибо. А почему, собственно, Блан не может быть замешан во всех этих преступле ниях?— Ну как сказать… Тут ведь… гм… ну вы ж его знаете — Блана-то… Это ж вам не каннибал какой озверевший, а?— Тэд Банди тоже не был похож на убийцу. И тем не менее он преспокойно зубами вырывал соски у своих жертв, насилуя их лаковым баллончиком.Жан-Жан нахмурил свои патрицианские брови:— Так-то оно так, но… чтобы Марсель уподобился Банди! Что-то не верится. Потом, не забывайте, что психа Кутюрье остановил именно он. Лола! Вы что, с ума сошли? Чай же прольете!Гораздо убедительней выглядит теория с громоотводом. Во всяком случае, с серийными катастрофами это точно как-то контачит.Тут дверь распахнулась, и все повскакали с мест: облаченный в свой лучший похоронный костюм, в кабинет влетел комиссар Мартини. Он был в самом отвратительном настроении. Его рассказ продвинулся лишь на несколько строк: «По блестящей от дождя мостовой покатилась голова. Человек с топором рассмеялся, выпрямился, глянул на обагренные кровью руки и, взвалив свое ужасное орудие на плечо, растворился в окутавшем город тумане, точно лесник, бредущий с работы домой». Ну а дальше? Что, собственно, его зловещему леснику делать дальше? (В заглавии книги значилось «Лесная смерть».) Конечно, на Гонкуровскую премию он не претендует, но все же!..Мартини прекрасно понимал, что сейчас Жанно будет сливать ему всякую околесицу типа каких-то там надежных следов, и потому ограничился репликой, что завтра в пять — встреча с прессой. Затем повернулся на стертых каблуках и побрел в свой кабинет с кондиционером и девственно белой кипой бумаги.— Нет, ты только подумай! В школе вместе учились!Продолжая размешивать манную кашу, Надья подняла голову:— Драл ее?— Надья! Нам же по восемь лет было!— Вам не было по восемь лет десять лет кряду.— Потом мы совершенно потеряли друг друга из виду… ты понимаешь…— Нет, не понимаю. Я не училась в школе, Маршал Блан.«Маршал Блан» — плохой знак. Он решил благоразумно отойти в сторону:— Пойду мусор вынесу.В ответ она принялась яростно молоть мясо. «Старая школьная подруга… на Круазет… Ишь ты — шлюху себе отыскал. Не верю ему! Не верю!»В стеклах витрин горело заходящее солнце. Марсель сделал несколько шагов по улице. Стоп. Где же Иисус? Вот его картонная подстилка, пустые бутылки. Дзинь. Одна из бутылок покатилась по мостовой. В соседнюю улицу прошмыгнула тень крысы. Марсель проводил ее взглядом, который уткнулся в сандалии священника. Он резко поднял голову, но незнакомец исчез в тени дома. Где-то такие сандалии он уже видел. Вот только где?Сандалии смачно погрузились в собачье дерьмо. Меж вошедших в фекалии пальцев продавливалась еще свежая жижа. Он уже предвкушал, как, вернувшись домой, заляпает дерьмовыми следами весь вестибюль и, сняв сандалии, спокойно поднимется к себе, а обвинят во всем сорванцов с первого этажа, выходцев с Зеленого Мыса.Клошара не было. Он не возвращался с тех пор, как стукнул того мальчишку по голове. Должно быть, боится мести других юнцов и прячется где-то в городе. ГДЕ? Бродягу нужно найти. Он все более уверялся, что это был ОН.Затаившись в тени, с ногами, вымазанными собачьим дерьмом, он смотрел, как Марсель входит в дом и закрывает за собой дверь. Этот тип — ЛЕГАВЫЙ, которого он видел днем в закусочной. Этот тип его ИЩЕТ. Он ищет Папу-Вскрой-Консервы. Хочет размозжить его лицо своими тяжелыми солдатскими башмаками — чавк-чавк-чавк. Но нет: скорее он сам разобьет себе морду, рыло и зубы, он разобьет свое жало, свое хайло, поскольку Папа-Вскрой-Консервы слишком ХИТЕР для него.Он вынул из предплечья кнопку и воткнул в язык. Его веки неистово задергались под звуки горячо любимой им песенки.
Папа-Консервы-Вскрой!Пляс начинается твой!Стены в багрец облачи,Дамочек в вальсе умчи.Твой ослепительный ножДарит им сладкую дрожь.Глубже его погрузитьМолят, чтоб грязь их пролить…
Он вспомнил о том, как бежала КРОВЬ по животу и бедрам юного Диаза; о фонтане КРОВИ, замаравшем его, когда он выдирал сердце бегуна; о потоках КРОВИ, хлеставших из дрожащих внутренностей парня из закусочной, о его глазах, бешено крутившихся в орбитах, как у безумных лошадей, — БЕЗУМНЫХ лошадей он видел в кино…Но тут было уже не кино.Он научился ПОТРОШИТЬ рыбу — чем быстрее, тем лучше — на корабле у Людо;
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20