– Благодарю вас, джентльмены, – сказал капитан, собрав письменные работы. Полученные значения различались у всех не более чем на минуту или около того, но результаты Кидда были ближе всего к вычислениям самого Хэмбли.

– Мистер Кидд, – позвал капитан, стоя на шканцах с наветренной стороны.
– Есть, сэр, – тут же ответил Кидд, быстро приблизившись к нему.
– Как вам должно быть известно, – отрывисто сказал капитан, – у нас четыре вахтенных офицера, наличие второго вахтенного офицера вынуждает их либо нести дежурство, либо отдыхать от него. Первый лейтенант просил, чтобы отныне на вахте стоял лишь один офицер.
– Есть, сэр.
– Вы меня обяжете, если с этой минуты будете самостоятельно нести вахту, – сухо сказал капитан. – Если почувствуете неуверенность в какой-либо ситуации, немедленно вызывайте меня. Все понятно?
– Безусловно, сэр.
– Тогда приступайте, мистер Кидд.

Полувахта Полувахта (англ.dog-watch) – две полувахты, первая от шестнадцати часов до восемнадцати, вторая с восемнадцати часов до двадцати.

от восемнадцати до двадцати часов близилась к концу, когда на мостике у штурвала появился Кидд, чтобы вовремя заступить на вахту. В ранних сумерках люди стояли неподвижно, тусклый свет, падавший от фонаря нактоуза, освещал их мрачные лица.
– Мистер Бэмптон, – поздоровался Кидд.
Вместо ответа послышалось какое-то ворчание, затем второй лейтенант, повернувшись, посмотрел на Кидда.
– Курс зюйд-вест-зюйд, марсели под одним рифом, скорость пять с половиной узлов при последнем измерении лагом, – Бэмптон взглянул на темное, почти невидимое море, на поверхности которого, там где плыли корабли конвоя, виднелись ярко-желтые отблески бортовых фонарей.
– Конвой плывет вместе с нами, плотник сообщает: девять дюймов воды в трюме, двое закованы в кандалы.
Этим несчастным придется провести всю ночь в ножных цепях до утра, пока капитан не вынесет им приговор. Однако знать об этом было необходимо на случай, если корабль начнет тонуть, тогда их следовало освободить.
– Вы старший на корабле. Я иду вниз, если почему-либо растеряетесь, то за мной не посылайте, не утруждайтесь. Спокойной ночи.
Итак, свершилось. Мгновенно нахлынул страх, который тут же сменился восторгом. На квартердеке стоял человек, под командованием которого был целый мир, человек, которому подчинялся линейный корабль Его королевского величества, и этим человеком был Томас Пейн Кидд.
Вахтенный квартирмейстер протянул доску для записей. Вахта обычно начиналась с чистой грифельной доски, его отметки курса и состояния парусов – «священное писание» – позже перенесут в журнал штурмана. Кидд услышал, как квартирмейстер бормотал что-то насчет курса новому рулевому, рулевой склонился, глядя на компас, чтобы затем произнести громко вслух:
– Зюйд-вест к зюйду. У штурвала Лэмб, сэр.
Сколько раз, причем совсем недавно, Кидд сам говорил эти слова, принимая вахту.
Фигуры прежних вахтенных растворились в темноте, вместо них заступили новые. Вестовой Кидда стоял позади него, вахтенный помощник вместе с боцманматом стояли с наветренной стороны, ожидая приказаний. Остальные вахтенные находились в разных местах, ими командовали старшие. С этого момента Кидд, как старший офицер, не имел права сноситься с ними напрямую.
Пробило восемь склянок. Время первой вахты. По обыкновению, на корабле приступили к вечерним учениям. Жилая палуба преобразилась, матросские мешки были убраны, скамьи унесены вниз, личные кухонные принадлежности размещены в мешках, а привинченные столы сняты. Палуба превратилась в то, чем ей и полагалось быть: она опять стала пушечной палубой с угрожающе вытянувшимися в ряд тяжелыми пушками. Как перед сражением, от марса до шкафута, возле пушек везде стояли люди. Наступил час проверки общей готовности, чтобы удостовериться в том, что все точно знают свои боевые места, кроме того, это давало возможность нижним чинам ближе узнать своих командиров. Но сейчас это не касалось Кидда, который стоял на вахте, наблюдая сверху за всем происходящим внизу.
Прозвучал отбой, люди начали расходиться. Матросы разбирали и подвешивали парусиновые койки, которые убирались на день в «сетки», висевшие вдоль фальшборта. За какой-то час палуба претерпела ряд быстрых изменений, превратившись сначала из столовой в готовый к бою корабль, а затем в общую спальню.
Ночь стояла ясная, с траверза дул ровный ветер. Кидд спустился вниз в небольшую каюту, в которой стоял маленький стол с картой. Теперь настала его очередь прокладывать основной курс. Вахтенные у мачт обычно ориентировались на тот курс, который устанавливался исходя из показаний компаса. Больше их ничто не интересовало, но они не жаловались на свой жребий, так как были довольны той скромной мерой ответственности, лежавшей на их плечах.
Кидд опустил фонарь ниже, стараясь под его тусклым светом лучше разглядеть отмеченный карандашом курс корабля. Чтобы уклониться от сильных встречных западных ветров, судно двигалось на юг, воспользовавшись Канарским течением. Южнее в это время года дуют северо-восточные ветры, с помощью которых можно наверстать упущенное и пересечь океан.
Томас вновь вышел на палубу. Бесчисленное количество раз он стоял ночью на вахте, звуки ночного моря успокаивали его: легкое потрескивание и гудение натянутых мачтовых канатов, раздававшееся иногда хлопанье наполненных ветром парусов, неумолкающий скрип, похожий на стон, шпангоутов, призрачный легкий шепот ветра среди верхушек мачт. Однако теперь их звучание казалось иным. В любой момент могла стрястись беда: что если усилится течь воды сквозь обшивку внутрь трюма, или внезапно переломится и упадет, ломая снасти, брам-стеньга, или врежется в их борт сбившийся с курса торговец…
– Лоус, проверь дозорных!
Его голос прозвучал более сурово, чем он ожидал.
В ответ на оклик вахтенного помощника послышались ответные крики со всех сторон:
– Есть, есть.
Кидд двинулся по проходу с наветренной стороны, постукивая кулаком по натянутым канатам. Если при ударе они упруго звенели, значит, были натянуты как следует, но если звук был иным, это, конечно, влекло за собой работу для вахтенных. Он возвращался с подветренной стороны, поглядывая вверх на белевшие в темноте паруса. Они оказались натянуты, как положено, поскольку не было необходимости развивать излишнюю скорость, парусность фрегата соответствовала скорости судов конвоя. Томас вовсе не хотел прослыть «кливер и стаксель погонялой», заставляя травить и подбирать паруса, переставлять реи, раздражая ночных вахтенных.
Он снова вернулся на шканцы. Мерное покачивание палубы под ногами успокаивало. Присутствие рулевого и квартирмейстера придавало больше уверенности, и его внутреннее напряжение постепенно ослабевало.
Из кормового люка показался оружейный старшина вместе с мичманом и капралом.
– Все в порядке, сэр. Все фонари внизу исправны.
– Очень хорошо. Несите вахту, – сказал Кидд, невольно повторяя те же слова, которые он слышал бесчисленное множество раз от вахтенного офицера.
Оружейный старшина отдал честь и покинул шканцы.
Тишина и покой ночной вахты вызывали умиротворение, душа словно освобождалась от своей бренной плоти. Это вызывало приятное ощущение чего-то вечного, настраивая на мечтательный лад. Кидд взял себя в руки. Вахтенному офицеру нельзя предаваться пустым мечтаниям, ведь на нем лежал немалый груз ответственности, он повернулся и принялся мерно ходить к грот-мачте и обратно, поглядывая по сторонам.
Наступила глубокая ночь. Корабль легко скользил по волнам. До его слуха доносились однообразные звуки – это разговаривали о чем-то на баке вахтенные. Слышался чей-то голос, за которым вдруг последовал взрыв смеха, но для него уже миновало время панибратской болтовни, пусть даже и в обезличивающей темноте.
Томас повернулся на каблуках и медленно пошел назад к нактоузу, замечая, как поблескивают в тусклом свете глаза стоящего неподалеку квартирмейстера, словно отмечавшего вместе с рулевым все промахи подуставшего вахтенного офицера. Подойдя к нактоузу, Кидд заглянул на освещенный желтым светом лампы компас. Курс был верным. Снасти вдоль всей палубы были туго натянуты. Что могло быть не так?
Его воображение тут же нарисовало множество возможных неприятностей. Он поспешно отогнал их прочь и, сохраняя невозмутимость, принялся ходить вдоль одной из сторон палубы. Возле штурвала начали о чем-то разговаривать. Но едва он приблизился к ним, как голоса стихли. Неужели они обсуждали его? Многолетний личный опыт, когда он сам стоял у штурвала, подсказывал ему, что так оно и было.
Слегка смущенный Кидд с таким видом, как будто ему необходимо посмотреть на суда в кильватере, подошел к борту и вдруг насторожился, до его ушей донеслись звуки, которым явно было не место на шканцах. Он повернулся. Смутно различимая в сумерках группа людей, покачиваясь, шла от грот-люка. Даже в полутьме он увидел, как двое поддерживали третьего, повисшего между ними. Еще один следовал позади.
Он узнал голос боцмана, уговаривающие голоса других определить было труднее, слышался даже чейто тихий стон. Кидд быстро подошел к нактоузу.
– В чем дело, мистер Пирс? – резко спросил он боцмана.
Выпущенный из рук стонущий человек осел, как мешок, и распростерся на палубе.
– Вызовите капрала, пусть он захватит фонарь, – приказал Кидд, – и попросите врача…
– Сэр, – с трудом выговорил Пирс. – Матрос Лэмб, сэр, напился внизу в кубрике.
– Что такое, безмозглый болван? Налакался и думал, что сойдет тебе с рук? – с такой неприкрытой злостью воскликнул Кидд, что даже сам удивился. Он понял, что перестарался, и взял себя в руки. – К какому подразделению принадлежишь?
– Лейтенанта Адамса, сэр, – невнятно ответил Лэмб, отдавая честь лежа.
– Говорил, сегодня его день рождения, сэр.
Бледное лицо нарушителя глядело на Кидда с палубы. Лэмб попробовал было приподняться, но тут же снова упал. Кидд без труда представил себе картину всего происшедшего. Охваченные великодушной щедростью товарищи Лэмба, отмечая день его рождения, угостили его припасенным грогом. Он, покачиваясь, пошел вниз, в кубрик, чтобы проспаться. Но, на свою беду, случайно встретился с боцманом, совершавшим обход.
Парня было жалко. Вряд ли можно было бы назвать приятной жизнь на нижней палубе, тем более в холодной северной части Атлантики. Неудивительно, что матросы искали любую возможность расслабиться, в основном, отдавая предпочтению грогу. Но это никуда не годилось. На военном корабле, который в любой момент мог встретиться с неприятелем, не могло быть места для пьяного на пушечной палубе. Кидд исполнил свой долг.
– Пускай поспит в оковах. Завтра предстанет перед капитаном.
На такой проступок Хоугтон не посмотрит сквозь пальцы. Завтра утром кое-кому на своей шкуре доведется узнать всю суровость наказания. Кидд повернулся и отошел в сторону. Ему совсем не хотелось слушать жалобные мольбы, до его ушей доносились лишь глухие тяжелые вздохи и невнятное мычание, пока молодого матроса волокли прочь.

– Приведите его!
Пока Лэмба не привели и не поставили перед высоким столиком, Хоугтон стоял неподвижно, сжав губы так, что рот превратился в узкую щель, и заложив руки за спину.
– Сними шапочку! – проворчал оружейный старшина. Густые волосы юноши тут же взъерошил ветер, гулявший по палубе. Открытое лицо было бледным и осунувшимся, но держался он с достоинством.
По одну сторону от капитана стоял Кидд, вызванный для предъявления обвинения, по другую – Адамc.
– Итак? – буркнул капитан, поворачиваясь к Кидду.
– Сэр, прошлой ночью во время первой вахты, когда пробило шесть склянок, матроса Лэмба задержал боцман, подозревая его в пьянстве, и привел ко мне.
Лэмбу, пойманному боцманом и упавшему на палубу перед вахтенным офицером, отпираться было бессмысленно. Тем не менее все устрашающие формальности суда должны были быть соблюдены.
– Как он выглядел?
Ответ Кидда заведомо обрекал молодого матроса на наказание.
– Он… он не мог нести службу, – Кидд никак не мог уйти от уличающего ответа, так же как и Лэмб не мог избежать предстоящего ему наказания.
– Понятно. Мистер Адамc?
– Сэр, он так молод. Это был день его рождения, его друзья в честь этого события угостили его грогом, а он, по своей молодости и неопытности, оказался не в силах устоять. Молодость и юношеская горячность, ничего более…
– Это не имеет никакого значения! В море нет никакого оправдания военному человеку, если он способен в любое время напиться в стельку. Ему на королевской службе платят жалованье за то, чтобы он был всегда готов встать на защиту своей страны. Что вы можете добавить относительно его службы?
– Лэмб исполнителен и старателен, сэр. Он отлично управляется со снастями, им довольны все, кто работает на грот-мачте. Кроме того, он добровольно пошел служить на «Крепкий», всегда усердно выполняет свои обязанности…
Капитан бросил взгляд на Адамса, затем опять уставился с угрожающим спокойствием на Лэмба.
– Можешь сказать что-нибудь в свое оправдание, мерзавец?
Лэмб покачал головой, кусая губы.
– Тогда, согласно обвинению, я признаю тебя виновным. Две дюжины!
Лэмб побледнел как полотно. Приговор был слишком суровым, наказание намного превосходило позволенную капитану морским обычаем предельную меру в двенадцать ударов.
– Свистать всех наверх. Всем присутствовать при наказании!
Боцманматы ходили вдоль верхней и нижних палуб, пронзительно свистя в свои серебряные дудки и созывая всех на судилище. Желая как бы отгородиться от происходящего, Кидд укрылся в офицерской каюткомпании, где, не вступая в разговор ни с кем, ждал, пока его вместе с другими наконец не позвали на заключительную часть церемонии.
– Офицеры, сбор! – раздался крик вестового. Офицеры с серьезным видом выходили из кают-компании и шли на шканцы. Там виднелось сооружение из двух решетчатых крышек от люков, обе были прикреплены на высоте человеческого роста к переборке на полупалубе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46