III. Ясновидящая
Последние слова Доротеи поразили супругов Шаньи. Наклонившись друг к другу, они о чем-то шептались с Дювернуа и Эстрейхером. Бедный Кантэн забился, дрожа от страха, в угол дивана. Он слышал разговор об овраге, о камне и решил, что Доротея сошла с ума. Зачем она выдает человека, копавшего яму? Наводя на его след, она бросает тень на себя и готовит себе ловушку. Как это глупо, как безумно!
Между тем Доротея оставалась совершенно спокойна. Она шла к твердо намеченной цели, а все остальные были смущены и напуганы.
— Ваши наблюдения нас сильно взволновали, — заговорила наконец мадам де Шаньи. — Они показывают, как вы наблюдательны. И я прямо не знаю, как благодарить вас за ваше сообщение.
— Вы так тепло нас приняли, графиня, что я сочла своим долгом оказать вам эту маленькую услугу.
— Не маленькую, а огромную, — перебила графиня. — Я только попрошу вас закончить то, что вы начали.
Доротея казалась немного удивленной:
— Я не совсем понимаю… Что именно я могу еще сделать?
— Сказать нам все-все.
— Уверяю вас, что я больше ничего не знаю.
— Но можете узнать.
— Каким образом?
Графиня слегка улыбнулась.
— Благодаря вашему дару ясновидения, о котором вы сегодня говорили.
— И которому вы не верите.
— Которому я готова теперь поверить.
Доротея наклонила голову.
— Хорошо. Но это только опыт. А опыты не всегда удаются.
— Попробуем все же.
— Извольте. Но я заранее прошу снисхождения, если мы ничего не добьемся.
Она взяла у Кантэна носовой платок и крепко завязала себе глаза.
— Чтобы стать ясновидящей, — сказала она, — надо сперва ослепнуть, потому что чем меньше я смотрю, тем больше вижу. — И прибавила серьезно: — Спрашивайте, графиня. Постараюсь ответить.
— По поводу того, о чем мы только что говорили?
— Да.
Доротея облокотилась на стол и крепко сжала виски.
— Скажите прежде всего, — спросила мадам де Шаньи, — кто производил раскопки около фонтана и на краю обрыва?
Доротея молчала. Казалось, что она уходит в себя, отрывается от окружающего. Через несколько минут она заговорила. Голос ее звучал глухо, но без фальши, обычной для цирковых сомнамбул.
— На площади я ничего не вижу. Туман мешает разглядеть. Давно это было… Зато в овраге…
— В овраге? — переспросила графиня.
— В овраге. Каменная плита поднята стоймя. В яме стоит человек и копает.
— Кто это? Как он одет?
— Он в длинной блузе.
— А лицо?
— Не видно. Голова обмотана шарфом. Даже уши завязаны. Вот он кончает работу, опускает плиту на место и уносит лопату. Да, он ничего не откопал.
— Вы в этом уверены? Куда он направился?
— Прямо наверх, к воротам над обрывом.
— Не может быть; они закрыты.
— У него есть ключ. Вот он вошел. Рассвет. Все спят. Он направляется к оранжерее. Там есть маленькая комнатка…
— Где садовник складывает свои инструменты, — прошептала графиня.
— …и ставит лопату в угол, снимает блузу, вешает на гвоздь.
— Не может быть. Но это не садовник, — почти закричала графиня. — Лицо? Вы видите лицо?
— Нет. Нет. Он не снимает шарфа.
— Тогда во что он одет?
— Во что одет? Не вижу. Он уходит.
Доротея умолкла, как будто все ее внимание было сосредоточено на том, чей силуэт растаял в тумане, как призрак.
— Я ничего не вижу, — повторила она. — Ничего. Впрочем, нет, вижу. Вот главный подъезд замка. Тихо отворяется дверь. Вот лестница и длинный коридор. Совсем темно. Но все же смутно видно. На стенах — картины: охотники, всадники в красных костюмах. Человек наклоняется к дверям, ищет замок, потом входит.
— Значит, это прислуга, — глухо сказала графиня. — Второй этаж. Там коридор и картины. Ну, что же, куда он вошел?
— Темно. Занавески спущены. Он зажигает карманный фонарик, осматривается. Видит камин, над ним — календарь и большие часы ампир с золотыми колоннами.
— Мой будуар, — прошептала графиня.
— На часах без четверти шесть. Человек идет к противоположной стене. Там мебель из красного дерева и несгораемый шкаф. Он открывает шкаф.
Все слушали Доротею, затаив дыхание. Никто не перебивал ее. Как не поверить в колдовство, если эта девушка, никогда не бывшая в будуаре графини, так верно описывает, что в нем находится.
Мадам де Шаньи совершенно растерялась.
— Но шкаф был заперт, — оправдывалась она сама перед собой. — Я в этом уверена. Я спрятала драгоценности и заперла его на ключ. Я даже помню, как звякнул замок.
— Да, заперли, но ключ оставили в замке.
— Так что: я переставила буквы.
— И все-таки ключ повернулся.
— Не может быть.
— Нет, повернулся. Я ясно вижу буквы.
— Три буквы. Вы их видите?
— Конечно. Первая — Р, вторая — О, третья — Б, то есть первые буквы слова Роборэй. Шкаф открывается. В нем — шкатулка. Человек раскрыл ее и вынул…
— Что? Что он взял?
— Серьги.
— Сапфировые? Два сапфира?
— Да, мадам, два сапфира.
Графиня порывисто вскочила и бросилась к дверям. За нею граф и Рауль Дювернуа. И Доротея расслышала, как граф сказал на ходу Раулю:
— Если только это правда, дело становится более чем странным.
— Да, более чем странным, — повторил Эстрейхер.
Он тоже бросился к дверям, но на пороге раздумал, запер дверь и вернулся обратно, видимо желая поговорить с Доротеей.
Доротея сняла платок и щурилась от яркого света. Бородатый пристально смотрел ей в глаза. Она тоже глянула на него смело и пристально. Эстрейхер постоял мгновение, снова направился к выходу, потом раздумал, остановился, погладил бороду. Насмешливая улыбка поползла по его губам.
Доротея не любила оставаться в долгу и тоже усмехнулась.
— Чего вы смеетесь? — спросил Эстрейхер.
— Смеюсь потому, что вы улыбаетесь. Но я не знаю, что вас так смешит.
— Я нахожу вашу выдумку необычайно остроумной.
— Мою выдумку?
— Ну да, сделать из двух человек одного, соединив того, кто рыл яму, с тем, кто забрался в замок и украл серьги.
— То есть?
— Ах, вам угодно знать все подробности. Извольте. Вы очень остроумно заметаете следы кражи, которую совершил господин Кантэн.
— Господин Кантэн на глазах и при соучастии господина Эстрейхера, — быстро подхватила Доротея.
Эстрейхера передернуло. Он решил играть вчистую и заговорил без обиняков:
— Допустим… Ни вы, ни я не принадлежим к тем людям, которые имеют глаза для того, чтобы ничего не видеть. Если сегодня ночью я видел субъекта, спускавшегося по стене замка, так вы видели…
— Человека, который копался в яме и получил камнем по черепу.
— Прекрасно. Но, повторяю, это очень остроумно отождествлять этих лиц. Очень остроумно, но и очень опасно.
— Опасно! Почему же?
— Да потому, что всякая атака отбивается контратакой.
— Я еще не атаковала. Я только хотела предупредить, что приготовилась ко всяким случайностям.
— Даже к тому, чтобы приписать мне кражу серег?
— Возможно.
— О, если так — я поспешу доказать, что серьги в ваших руках.
— Пожалуйста.
Эстрейхер направился к дверям, но на пороге остановился и сказал:
— Итак, война. Я только не понимаю, в чем дело. Вы меня совершенно не знаете.
— Достаточно знаю, чтобы понять, с кем имею дело.
— Я Максим Эстрейхер, дворянин.
— Не спорю. Но этого мало. Тайком от ваших родственников вы занимаетесь раскопками, ищете то, на что не имеете никакого права. И думаете, что вам удастся присвоить находку.
— Уж вас-то это не касается.
— Нет, касается.
— Почему? Разве это затрагивает ваши интересы?
— Скоро узнаете.
Едва сдерживаясь, чтобы не выругаться, Эстрейхер холодно ответил:
— Тем хуже для вас и вашего Кантэна.
И, не говоря ни слова, вышел из комнаты.
Странное дело: во время этой словесной дуэли Доротея оставалась совершенно спокойной. Но как только за Эстрейхером захлопнулась дверь, порыв задорного ребячливого веселья сорвал ее с места. Она показала ему нос, перевернулась на каблуке, подпрыгнула, потом весело схватила флакон нюхательной соли, забытый графиней на столе, и подбежала к Кантэну. Кантэн сидел в кресле, совершенно ошеломленный и уничтоженный.
— Ну-ка, милый, понюхай.
Тот потянул носом, чихнул и только охнул:
— Попались.
— Вот глупости! Почему попались?
— Он нас выдаст.
— Никогда. Он постарается навести на нас подозрение, но прямо выдать не посмеет. Ну, а если и осмелится и расскажет, что видел тебя утром, так я тоже расскажу про него очень многое.
— И зачем ты заговорила про серьги?
— Сами узнали бы. Я нарочно сказала сама, чтобы отвлечь подозрение.
— И вышло как раз наоборот.
— Ну, ладно. Тогда я заявлю, что серьги украл бородач, а не мы.
— Для этого нужны доказательства.
— Я их найду.
— Не понимаю, за что ты его вдруг возненавидела.
Доротея пожала плечами.
— Дело не в ненависти. Просто надо его прихлопнуть. Это очень опасный тип. Ты знаешь, Кантэн, что я редко ошибаюсь в людях. Эстрейхер — негодяй, способный на все. Он подкапывается под семью Шаньи, и я хочу во что бы то ни стало им помочь.
Кантэн, в свою очередь, пожал плечами.
— Удивляюсь тебе, Доротея. Рассчитываешь, взвешиваешь, соображаешь. Можно подумать, что ты действуешь по какому-то плану.
— Вот плана-то как раз и нет. Я бью покамест наудачу. Определенная цель у меня действительно есть: я вижу, что четыре человека связаны какой-то тайной. Папа перед смертью повторял слово «Роборэй». Вот я и хочу узнать, не участвовал ли он в этой тайне или не имел ли права участвовать в ней. Ясно, что они ищут сокровище и пока держатся друг за друга. Прямым путем мне не добиться ничего. Но я все-таки добьюсь. Слышишь, Кантэн, добьюсь во что бы то ни стало.
Доротея топнула ногой. В этом резком жесте и в тоне ее голоса было столько энергии и неожиданной решимости, что Кантэн вытаращил глаза. А маленькое шаловливое создание упрямо и настойчиво повторяло:
— Непременно добьюсь. Честное слово. Я рассказала им только часть того, что мне удалось пронюхать. Есть такая вещь, которая заставит их пойти на уступки.
— Какая?
— Потом расскажу.
Доротея внезапно умолкла и стала смотреть в окно, за которым резвились мальчики. Вдруг в коридоре раздались торопливые шаги. Из подъезда выскочил лакей, распахнул ворота — и в ворота въехали четыре ярмарочных фургона, в том числе и «Цирк Доротеи».
Около фургонов толпилась кучка народа.
— Жандармы… Там жандармы, — простонал Кантэн. — Они обыскивают «Тир».
— Эстрейхер с ними, — заметила девушка.
— Доротея, что ты натворила!
— Все равно, — спокойно ответила она. — Эти люди знают тайну, которую я должна узнать. История с серьгами поможет мне в этом.
— Однако…
— Перестань хныкать, Кантэн. Сегодня решается моя судьба. Приободрились. Довольно страхов. Давай потанцуем фокстрот.
Она обхватила его за талию и насильно закружила по комнате. Увидав танцующую пару, Кастор, Поллукс и Монфокон влезли в окно и тоже запрыгали. Так, танцуя и напевая модные песенки, выбрались они из гостиной в главный вестибюль. Вдруг Кантэну сделалось дурно. Он покачнулся и упал. Пришлось прекратить пляску. Доротея не на шутку рассердилась.
— Ну, это еще что за представление? — спросила она резко, стараясь поднять Кантэна.
— Я… я боюсь.
— Чего боишься, дурень? Первый раз вижу такого труса. Чего ты боишься?
— С… серьги.
— Дурак. Ты сам забросил их в кусты.
— Я не…
— Что-о?!
— Я… не бросил.
— Где же они?
— Не знаю. Я их искал, как ты сказала, в корзине. Но там их не оказалось. Я перерыл весь фургон. Картонная коробочка исчезла.
Лицо Доротеи стало серьезным. Действительно, опасность была на носу.
— Почему же ты меня не предупредил? Я бы вела себя иначе.
— Я боялся. Не хотел тебя огорчать.
— Ах, Кантэн, Кантэн! Какую глупость ты устроил!
Доротея умолкла и больше не упрекала товарища. Только, подумав, спросила:
— Как ты думаешь, куда они делись?
— Верно, я ошибся впопыхах и положил их не в корзину, а в другое место. А куда — не помню. Я перерыл все корзины и ничего не нашел. Жандармы, конечно, отыщут.
Дело принимало плохой оборот. Серьги в фургоне — прямая улика. А там — тюрьма, арест.
— Не выгораживай меня, Доротея, — умолял несчастный Кантэн. — Брось меня. Я идиот. Преступник. Скажи им, что я один во всем виноват.
Вдруг на пороге вестибюля вырос жандармский бригадир с одним из замковых лакеев.
— Молчи, — шепнула Доротея. — Не смей говорить ни слова.
Жандарм направился к Доротее.
— Мадемуазель Доротея?
— Да, это я. Что вам угодно?
— Пожалуйте за мною. Мы принуждены вас…
— Нет-нет, — перебила жандарма графиня, спускавшаяся по лестнице с мужем и Раулем Дювернуа. — Я протестую. Не причиняйте этой барышне никаких неприятностей. Тут недоразумение.
Рауль Дювернуа поддержал мадам де Шаньи. Но граф остановил жену:
— Друг мой, это пустая формальность. Бригадир обязан ее исполнить. Кража совершена, власти должны произвести дознание и допросить присутствующих.
— Но не эту девушку, которая раскрыла кражу и предупредила нас о том, что против нас затевается.
— Почему же не допросить ее, как всех? Может быть, Эстрейхер прав, предполагая, что серьги пропали не из шкафа. Ты могла надеть их сегодня по рассеянности, и они могли выпасть из ушей. Кто-нибудь их поднял и…
Жандарму надоело слушать спор супругов Шаньи, но он не знал, что предпринять, и Доротея сама вывела его из затруднения.
— Вы правы, граф, — сказала она. — Моя роль должна казаться подозрительной. Вы не знаете, откуда я знаю буквы секретного замка. Не делайте для меня исключения и не освобождайте от обыска и допроса. — Потом, обернувшись к графине, добавила: — Пощадите ваши нервы, графиня, и не присутствуйте при обыске: это зрелище не из приятных. И не волнуйтесь за меня. Наше ремесло такое, что приходится быть ко всему готовой, а вам это будет тяжело. Зато я вас очень прошу — вы сами поймете почему — присутствовать на моем допросе.
— Хорошо. Даю вам слово.
— Бригадир, я к вашим услугам.
Доротея вышла вместе с жандармом и всеми своими компаньонами. Кантэн шел с таким видом, точно его вели на эшафот. Капитан заложил руки в карманы, крепко зажав в кулачке веревку от коляски с игрушками, и весело насвистывал песенку с видом опытного человека, который привык ко всяким переделкам и знает, что все они кончаются пустяками.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21