Йоги и брамины меня уличили и осудили на страшное наказание: они должны были вырвать у меня все десять пальцев на руках. Когда мне вырвали первый палец, мне пообещали прощение, если я возвращу похищенный флакон. Я сказал, где он спрятан, но эликсира в этом флаконе уже не было. Я перелил его в другой флакон и спрятал, заменив его обыкновенной жидкостью. Таким образом, ценой потери пальца я приобрел секрет полубессмертия.
— И думаете воспользоваться этим секретом?
— Да, только приведу свои дела в порядок, то есть в наступающем году.
— Чтобы ожить?
— В июле 1921 года.
Эта беседа очень позабавила Фонтенеля, и, прощаясь со мной, он сказал, что не забудет ее как доказательство моей необузданной фантазии… и моего сумасшествия, вероятно, думал он про себя».
Нотариус остановился перевести дыхание и посмотрел на своих слушателей. Они улыбались и, по-видимому, относились ко всей этой истории как к очень забавной и остроумной шутке. Во всяком случае, рассказ их увлек. Одна Доротея оставалась серьезной.
Все молчали, и Деларю продолжил чтение:
— «Напрасно Фонтенель смеялся надо мной. Я говорил сущую правду. Великие мудрецы Индии знают то, чего мы, европейцы, не узнаем вовеки. Но я овладел одной из их великих тайн. Пришло время воспользоваться ею. На этот раз мое решение твердо. В прошлом году погибла моя жена, маркиза де ла Рош-Перьяк. До сих пор проливаю я горькие слезы, вспоминая усопшую. У меня четверо сыновей. Все они унаследовали от меня страсть к путешествиям и приключениям. Все они сейчас за границей — один в армии, остальные — по делам. Я одинок. К чему влачить бесполезную старость, лишенную и радостей, и ласки, и семьи, лучше уйти из этого мира, чтобы снова в него возвратиться. Мои старые слуги, Жоффруа и его жена, исполнят мою волю, как верные спутники моей жизни, поверенные многих тайн. И я прощусь со своим веком.
Я обращаюсь к вам, мои потомки, которым суждено прочесть это послание. Слушайте внимательно все, что должно произойти сегодня в Рош-Перьяке. Ровно в 2 часа пополудни я упаду в обморок. Жоффруа бросится за доктором, а доктор установит, что сердце мое перестало биться. Я буду мертв. Меня уложат в гроб и перенесут в усыпальницу, а ночью Жоффруа вынет меня из гроба и вместе со своей женою перенесет в развалины башни Коксэн, самой древней из башен Перьяка, а гроб набьет камнями и крепко забьет.
С другой стороны, Барбье, как мой нотариус и душеприказчик, найдет в моем столе инструкцию о том, как известить моих сыновей и как распределить между ними наследство. Каждому из них он отошлет со специальным курьером золотую медаль, на которой я приказал выгравировать мой девиз и дату моего воскресения. Медали должны переходить в их семьях от отца к старшему сыну, и никто не должен знать об их существовании, кроме передавшего и получившего. Сам же Барбье возьмет на хранение конверт с этим письмом с тем, чтобы оно передавалось от нотариуса к нотариусу в порядке преемственности до наступления назначенного мною срока.
Дорогие правнуки моих правнуков, вы прочтете это письмо в полдень 12 июля 1921 года у подножия башенных часов, в нескольких сотнях метров от башни Коксэн, где я просплю два долгих столетия. Я избрал эту башню местом своего отдыха потому, что считаю революцию неизбежной. Но если революции разрушают целое — они не трогают развалин.
По дубовой аллее, насаженной моим отцом, вы подойдете к подножию башни. В ваше время она будет такой же, как и ныне. Остановитесь под аркой, где был когда-то подъемный мост. Отсчитайте слева от выемки опускной решетки третий камень вверх и отыщите такой же симметричный ему камень направо от ниши. Потом толкните оба камня прямо от себя. От этих одновременных толчков середина стены в нише отойдет назад и как бы упадет навзничь, образуя мостик к узкой лестнице в толще стены. Зажгите факелы и поднимитесь по лестнице. Там сто тридцать две ступени. Лестница упирается в дверь, которую я приказал заштукатурить. На верхней ступеньке стоит железный лом, чтобы отбить штукатурку, наложенную тонким слоем. Под штукатуркой будет дверь. Чтоб она раскрылась, надо одновременно наступить на три средних камня верхней ступеньки, дверь откроется, и вы войдете в комнату, где стоит моя кровать. Не пугайтесь, откиньте смело занавески. Я буду спать на этой кровати. Не удивляйтесь, если я покажусь вам моложе своего портрета кисти придворного художника Лагриера, висящего у меня в изголовье. Двести лет отдыха, быть может, сгладят мои морщины и возвратят моим чертам их юношескую свежесть.
На скамейке рядом с кроватью будет лежать завернутый в материю флакон. Пробка его плотно залита воском. Отбейте горлышко флакона, разожмите мне зубы ножом и влейте эликсир, но не по капле, а тонкой струйкой, чтобы он попал в глубину горла. Через несколько минут жизнь начнет ко мне возвращаться. Сердце снова забьется, подымется дыханием грудь, приоткроются веки.
Старайтесь не шуметь, не говорить громко и не освещайте меня ярким светом. Может быть, мои глаза и уши до того ослабеют, что я буду плохо видеть и слышать. Вообще я не знаю, что будет. Поэтому будьте со мной осторожны и не лишайте меня вашей помощи. Может быть, я даже буду долго без сознанья, потому что трудно оцепеневшему разуму быстро освоиться с действительностью.
Не спешите, не волнуйтесь и не заставляйте меня напрягать ослабевшие силы. Силы мои постепенно восстановятся — и в покое, при хорошем уходе и питании я снова окрепну и познаю радость бытия.
Не думайте, что я вам буду в тягость. Сейчас я вам открою тайну, о которой не подозревают даже мои сыновья. Я вывез из Индии четыре красных бриллианта Голконды. Это камни необычайной ценности и красоты. Я спрятал их в таком месте, где никто, кроме меня, их не отыщет.
Так как память может мне изменить, я на всякий случай записал приметы тайника в бумаге, запечатанной в отдельный конверт с надписью «приписка». Эта приписка будет в том же конверте, где и это письмо. Ни одна душа не подозревает о ее существовании. Если Жоффруа или его жена проболтаются о тайне моей смерти, ни он, ни его дети не смогут отыскать сокровища, которые Жоффруа часто видел.
Когда я возвращусь к бытию, этот конверт должен быть передан мне. В случае же, если судьба мне изменит и вы не сможете возвратить меня к жизни, — вы сами вскроете конверт, отыщете драгоценности и вступите во владение ими. Право собственности на них я признаю лишь за теми четырьмя потомками, что предъявят золотую медаль с моим девизом: «In Robore Fortuna». Никто не имеет права вмешиваться в их раздел, который они должны произвести по совести и без чьей-либо помощи или совета.
Такова моя воля. Теперь погружаюсь в молчание вечности и буду ждать вашего прихода. По властному зову золотой медали сойдетесь вы со всех концов земли на развалины фамильного замка Рош-Перьяк. В ваших жилах течет одна и та же кровь. Отнеситесь же друг к другу как братья и в сознании вашего долга приблизьтесь к месту отдыха вашего предка и вызовите его к жизни из царства вечной нирваны.
Написано моею собственной рукой в здравом уме и твердой памяти 12 июля 1721 года.
Жан-Пьер-Огюстен де ла Рош, маркиз де…»
Нотариус низко наклонился к пергаменту, с трудом разбирая подпись.
— Подпись неразборчива, — сказал он, — фамилия начинается либо с Б, либо с Р. Росчерк прошел по буквам. Ничего не разберешь.
Но Доротея и на этот раз выручила старика:
— Жан-Пьер-Огюстен де ла Рош, маркиз де Богреваль.
Нотариус был поражен.
— Да-да, вы правы. Как вы могли отгадать?
— Это одна из моих фамилий.
— Одна из ваших фамилий! Кто же вы такая, мадемуазель?
XII. Эликсир бессмертия
Доротея молчала, глубоко задумавшись. Молчали и молодые люди, но, видя, что никто не отвечает, Эррингтон заговорил первым:
— Ловкая шутка.
— Шутка не шутка, — встрепенулась Доротея. — Почему вы думаете, что это шутка?
— Слишком уж похоже на шутку. Воскресение из мертвых, эликсир бессмертия, таинственные драгоценности. Все это — сказка для детей.
— Да, для нашего века довольно неправдоподобно. И все-таки письмо дошло, и у нас есть золотые медали, о которых в нем говорится. И мы сошлись на свидание по приглашению, посланному двести лет назад. Наконец, оказывается, что все мы происходим от одного родоначальника. Пока все выходит по писаному.
— Значит, мы должны проделать все, что он требует?
— Обязательно. Это — наш долг.
— Благодарю вас, — вмешался нотариус, — я вам не попутчик. У меня нет ни малейшего желания идти с визитом к покойнику или смотреть на человека двухсот шестидесяти лет.
Доротея улыбнулась.
— Напрасно. Он совсем не так стар, как вы думаете. Двести лет отдыха не идут в счет. Ему шестьдесят лет, как и вам, господин Деларю. И знаете, что я вспомнила: Фонтенель умер почти столетним стариком… Не потому ли, что маркиз де Богреваль поделился с ним эликсиром?
Марко Дарио не выносил недомолвок и поставил вопрос ребром:
— Итак, верить нам или нет?
Доротея замялась.
— Гм! Дело не так просто, как кажется. Всему я не верю, но кое-что здесь все-таки есть. Скоро все выяснится. А сейчас мне очень хочется… Но это совсем из другой оперы…
— Что такое?
— Я… ужасно проголодалась. Так проголодалась, как сам маркиз де Богреваль, двести лет не евший ни кусочка.
У всех, кроме русского, оказались сумочки с провизией. Шумно и весело расставили яства на плоской каменной плите, сели и принялись за их уничтожение.
— Семейный завтрак на лоне природы, — пошутила Доротея.
Оказалось и вино. Пили за здоровье того, кто придумал собрать их всех на развалинах замка. Потом затеяли игры. Все наперерыв ухаживали за Доротеей. Вебстер и Эррингтон объявили схватку чемпионов Англии и Америки, с тем, что победитель имеет право поцеловать руку королевы турнира, то есть Доротеи. Дарио пел. Доротея вскочила на его лошадь и проделала несколько умопомрачительных акробатических трюков. К трем часам, устав от игр и смеха, снова уселись в кружок. На этот раз Доротея была центром внимания. Снова выпили и наконец решили отправиться с визитом к дедушке Богревалю.
Двинулись в стройном порядке. Впереди охмелевший нотариус со сдвинутым на затылок цилиндром. Красный, потный, он развязал галстук и, размахивая руками, пел куплеты о воскрешении Лазаря. Дарио аккомпанировал ему на губах, ловко подражая мандолине. За ними важно выступала Доротея. Вебстер и Эррингтон сплели зонт из папоротников и плюща и несли его над головой Доротеи, точно балдахин над головой королевы.
Миновав арку, обогнули угол стены, и перед ними раскинулась круглая площадка, осененная гигантским ветвистым дубом, похожим на дуб правосудия старобрабантской легенды. От дуба убегала вдаль тенистая дубовая аллея.
Нотариус, подражая тону профессиональных гидов, объяснял:
— Прошу уважаемых путешественников обратить благосклонное внимание: аллея дубов, посаженная отцом маркиза де Богреваль. Несмотря на свой возраст, они свежи и могучи. Особенно прекрасен этот дуб, своего рода патриарх полуострова. Немало поколений находило приют под его гостеприимным кровом. Мужчин прошу обнажить головы перед этим чудом природы.
В конце аллеи шествие остановилось. Когда-то здесь была ограда, от которой сохранились только кучи щебня и груды камней. А дальше, на пригорке, возвышалась круглая башня.
— Башня Коксэн, — объяснял окончательно охмелевший нотариус. — Самая древняя башня во всем департаменте. Построена в раннем средневековье. В этой башне спит зачарованный принц, вечно юный маркиз де Богреваль. Мы брызнем на него живой водой и разбудим от могильного сна.
Левая сторона башни обрушилась, превратилась в бесформенную груду развалин, зато правая была почти не тронута временем. В ее стенах могла действительно таиться и усыпальница маркиза, и лестница, ведущая в нее. Подножие башни так заросло кустарниками и травой, что компания с трудом пробилась к арке подземного моста и отыскала нишу опускной решетки.
— Это доказывает, что нас никто не опередил, — заметила Доротея. — Давно здесь не ступала человеческая нога.
Прежде чем выполнить приказ маркиза, компания осмотрела башню. Прошли сквозь арку во двор, некогда застроенный жилыми постройками. От крыши не было и следов, но сохранились стены комнат с просветами окон-бойниц и закоптелые дымоходы. Обрушившаяся часть башни полого спускалась вниз.
Доротея подошла к обрыву.
— Посмотрите, — показала она, — этим путем легко пробраться в башню. Вот тропинка, ведущая к перешейку. Сюда приезжают на пикники. Вот валяется газета и новенькая коробка от сардин.
— Странно, — заметил кто-то, — публика бывает, а дорога запущена.
— А зачем ее расчищать, раз есть удобная короткая тропинка?
Никто не торопился исполнять приказ маркиза, и компания вернулась к нише подъемного моста не для того, чтобы будить спящего, а для того, чтобы со спокойной совестью сказать: «Приключение окончено. Пора и по домам».
Доротея тоже настроилась скептически и, казалось, относилась к этой затее, как к остроумной мистификации.
— Кузены, — провозгласила она. — Объявляю себя вашим предводителем. Прошу беспрекословно исполнять мои распоряжения. Не для того приехали вы из России или Америки, чтобы сидеть сложа руки. Живо за работу. Выпалывайте траву из расселин. Докажем наше послушание достопочтенному маркизу Богревалю. На развалинах башни Коксэн мы завоюем право спокойно вернуться восвояси и больше не вспоминать о заветной медали. Теперь, синьор Дарио и мистер Эррингтон, отсчитайте третьи камни от земли по обеим сторонам ниши. Так. Готово. Почтительно преклонитесь перед памятью маркиза и толкните камни.
Камни были так высоко, что даже высокий Эррингтон едва доставал до них руками. Вебстер и Куробьев подсадили Дарио и Эррингтона.
— Приготовились? — спросила Доротея.
— Да, — ответили они в один голос.
— Теперь толкайте; нажимайте медленно и сильно. Побольше доверия к словам предка. Пусть господин Деларю сомневается, сколько ему угодно. Он здесь — лицо постороннее, ему разрешено неверие.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21