Нужно ехать Оставить позади прошлое, как корабль оставляет гавань, и начать все сначала. И Лидия рядом со мной будет опираться на поручни, почему бы и нет? Честно говоря, мне уже надоели, даже осточертели и Тополиный остров, и «Пти-Лидо», и преступления, и неуловимый Пьер Маргла, и все причастные к этой истории, и даже Пьер Бертрикс. Я почувствовал, что желание бежать от этой среды, от этой тайны, от всех этих людей оыло здоровым чувством естественной реакцией. Нет, я, Робер Норрей, не был рожден для всех этих сложностей, я влип в тайну Тополиного острова случайно, и мне совсем не хотелось знать как я туда влип. Я бился в капкане, стараясь освободить свою защемленную лапку, дергался и ранил себя еще больше и... мне даже не приходило в голову отречься от Лидии,
Надо ехать вместе с Лидией. Немедленно ехать вместе с Лидией. Смотрите, каким инстинктивно хитрым становится человек, когда речь идет о его любви: из всего, что говорил мне Пьер Бертрикс за обедом, из всех его долгих попыток вызвать меня на откровенность я запомнил - но хорошенько запомнил — одну-единственную фразу:
«Я тоже не могу считать ее виновной...» Замечания Бертрикса «заведомо считать...» не существовало. Какие колебания, коль скоро Лидия не была ни убийцей, ни соучастницей? Ведь даже если допустить, что ее каким-то образом заставили, запугали, против воли вовлекли в преступление, то и тогда она все равно была невиновна. Вдали от чудовища, которое терроризирует этот край, она стане0 сама собой, свооод-ной и замечательной. И мы вместе будем шагать к просторам, где молодые могут попробовать построить свою жизнь.
В моем мозгу все это было не расплывчатой мечтой, а обретало реальные формы: паспорта, обмен денег, визы, знакомые, через которых нужно добиваться эгих виз. Здесь Лидия , очевидно, была во всеоружии. Она казалась уверенной в успехе, когда говорила о Канаде. Прекрасно, значит нужно во что бы то ни стало ее уговорить; прежде всего разрушить эту стену молчания, которой она отгородилась от меня, не давать ей покоя, не отступать. Если будет необходимо, пригрозить ей. заставить ее — о, как храбр я был вдали от Лидии! — и обязательно добиться успеха... Если еще есть время, до того как Бертрикс приведет в действие свои рычаги...
Я вышел из редакции и направился в «Кафе Мира». Первым делом позвонить Лидии. В том проклятом зале «Пти-Лидо» я никогда не мог поговорить с ней спокойно, я вспоминал, каких усилий мне стоило до-
биться нашего единственного свидания. Вызвав ее к телефону, я надеялся, что застану ее врасплох, что в кабине она будет одна — я знал, что она будет одна — и я знал, что она не сможет бросить трубку, не ответив. Достаточно будет лишь проявить настойчивость. Но прежде всего — позвонить, нужно немедленно что-то делать. Мне это было просто необходимо.
Я назвал номер телефонистке и стал ждать. В узкой комнатке для телефонов еще какие-то женщины ожидали, пока их соединят с вызванными абонентами, разглядывая себя в зеркалах: одна роскошная, шикарно одетая проститутка; другие, более незаметные; какая-то девица, похожая на экзистенциалистку, но слишком занятая своей прической. На меня не обращали внимания ни проститутки, ни девица. Может быть, я им казался слишком молодым или слишком старым, или недостаточно шикарным? А может, у меня был просто чересчур озабоченный вид. Другие номера оказались занятыми. Телефонистка вызвала меня.
— Третья кабина.
Я снял трубку и услышал голос дядюшки Сонье. Не везет, ну да что делать! Я попросил позвать к телефону мадемуазель Лидию.
— Мадемуазель Лидию?..
Жирные мозги дядюшки Сонье, очевидно, работали медленно, он часто просил повторить. Я услышал, как он положил трубку на полку. Через несколько секунд послышался голос Лидии. Я назвал себя и не ошибся, рассчитывая на эффект внезапности.
— Да, я слушаю.
Покорный тон. Я представил Лидию, когда она была маленькой девочкой. Теперь нужно бы по говорить быстро, с ходу требовать свидания. В трубке что-то щелкнуло.
— Алло, Лидия... Вы меня слышите?
— Да, я слушаю.
Голос ее, казалось, немного отдалился. И тут в голове моей сверкнула молнией мысль, меня будто громом поразило: «На острове всего пять телефонов. Разумеется, с сегодняшнего дня...» Дурак безмозглый, как я мог забыть о том, что мне говорил Бертрикс! Полиция прослушивает телефоны Тополиного острова. Бертриксу известно содержание всех разговоров. Что я мог сказать Лидии, как мог назначить свидание? Молча повесить трубку? Но Пьер Пертрикс сейчас, очевидно, в комиссариате в Кретее; ему сообщат, и он расценит это как условный сигнал. Женщинам через стекло кабины было видно, как я стою и молчу.
— Алло, я слушаю,— повторила Лидия.
И я наконец выдавил, сердясь сам на себя:
— Скажите, Лидия, я... я сегодня буду ужинать у вас. Это возможно? Ужин на одного человека.
— Сегодня вечером? А! Хорошо.
Лидия явно ничего не понимала. К счастью, ей не пришло в голову спросить, почему я звоню. Я никогда раньше этого не делал. Я услышал, как она повторила:
— Хорошо, договорились.
И положила трубку. Я вышел из кабины и начал спускаться вниз.
— Месье! А за разговор? Пять франков.
— О! Простите.
Молодая экзистенциалистка презрительно улыбнулась. Самая старшая проститутка посмотрела на меня с сочувствием: я немедленно перешел в разряд возможных клиентов. Но, проходя, я неосторожно наступил на лапу ее собачки.
— Какой идиот,— сказала она.
В глубине души я понимал, что она права. Я добился прямо противоположного тому, к чему стремился. Придется снова мариноваться в душной атмосфере «Пти-Лидо», ужинать под взглядами дядюшки Сонье и его клиентов, ожидая случая, когда я смогу сказать несколько слов Лидии так, чтобы нас никто не услышал. Причем Лидии, которую я предупредил и у которой было время, чтобы несколько часов поразмыслить. Полная катастрофа. Наверное, кем-то мне было предопределено на протяжении всего этого дела только то и делать, что самому себе вставлять палки в колеса.
Я вернулся в редакцию и сел за работу. Нужно было как-то занять время. Из окна спортивного отдела я видел движение на площади Оперы, такое же безостановочное, как и движение морских волн. Возможно, среди всех этих людей, которые, казалось, без малейших колебаний, вместе бросались переходить улицу по свистку регулировщика, были и такие, что, как я, бились в безысходности.
Зашел попрощаться Одран. Я пожелал ему счастливого пути. Я вспомнил о летчике, племяннике Стефана Бореля, третьего убитого. Он должен был быть где-то в Англии и не торопился приехать, чтобы узнать об обстоятельствах смерти своего дядюшки.
Сумерки, ночь. Работа прекрасно успокаивает. Я чувствовал себя расслаблено, я почти забыл, по крайней мере усыпил в себе, трагического героя, который уже третью неделю постепенно занимал мое место. Я хорошо знал, что он во мне проснется, я знал, что рок снова приведет меня в тот нищенский зал пригородного кафе. Но на этот раз я буду тянуть время... Зазвонил телефон у меня на столе. Я услышал голос телефонистки:
— Спрашивают месье Норрея. Какая-то женщина. Не хочет себя называть.
Мое сердце забилось чаще.
— Подключите.
В трубке щелкнуло. Я услышал другой голос. Лидия.
— Это Лидия. Это не вы звонили мне сегодня после обеда?
— Да, я.
— А! Тогда все в порядке. Я думала, меня разыграли.
— Нет, нет, звонил я. -— Хорошо.
Молчание. Лидия, очевидно, ждала объяснения. Через несколько секунд, если я ничего не скажу, она повесит трубку. Прекрасный случай!.. Мои приятели нас не слышат, но го, что я хотел сказать...
— Откуда вы звоните? — спросил я.
— Конечно, не от нас.
— Вы... вы в Париже?
— Да.
Я пытался говорить как можно спокойнее:
— Мне обязательно нужно с вами увидеться.
— Нет.
— Послушайте...
Как удобно! Кто не присутствовал при подобных телефонных драмах в кафе или на работе? Человек, говорящий по телефону, пытается употреблять нейтральные слова, самую элементарную лексику, обрывки фраз, в которых слышится мольба... и затем ничего. Несчастный (или несчастная) с удрученным лицом молча расплачивается за разговор и выходит, а кто-то другой уже занимает место в кабине...
— Послушайте. Я вам звонил только для того, чтобы договориться о встрече.
— Вот оно что! Никогда бы не подумала.
— Я не мог объяснить. Потом я скажу, почему.
— Вы не можете сказать этого сейчас?
— Нет, это невозможно.
— Тем хуже.
Телефонистка, очевидно, тоже нас слушала: «женщина, которая не захотела себя назвать». Я продолжал:
— Послушайте меня...
— Нет, это вы послушайте меня. Поэтому я вам и позвонила. Мне показался странным ваш звонок. Я даже засомневалась, вы ли это...
— Это был я.
— Вы уже говорили. Можете приходить или не приходить ужинать сегодня вечером, как вам нравится. Меня сегодня в кафе не будет. У меня дела в другом месте. Я вас предупреждаю, чтобы вы чего доброго не подумали, что я вас избегаю. Но я хочу вам сказать, что не стоит пытаться увидеться со мной, во всяком случае, наедине... Не стоит и невозможно...
— Прошу вас...
— Нет. Вы хорошо знаете, что я не ребенок и своих решений не меняю. Если я вам это говорю,— она немного понизила голос, и это изменение тона было для меня, как нож в сердце,— то лишь потому, что я не могу сказать вам ничего другого.
— Но, постойте, Лидия, нельзя же...
— А еще я вам вот что хотела сказать... Алло, вы меня слышите?
— Да
— Я хотела вам сказать,— голос Лидии обрел свои ооычныи тембр, и даже тоном она пыталась не выдать волнения, но меня трудно обмануть,— я хотела вам сказать, чтобы вы больше ничем не занимались. Вы меня понимаете? Послушайте меня. Это очень... плохо для вас, да, да, это опасно. Вот что я хотела вам сказать. Я больше ничего не могу сделать для вас, только сказать это. И это...
— Умоляю, скажите, где бы я мог вас увидеть! Как в прошлый раз...
- Нет. Это невозможно. Вы сами поймете... потом... что это невозможно. А главное, я вас очень прошу, не занимайтесь всем этим. Я вас умоляю. Я прошу вас об этом... как о единственной вещи, которую я могла бы у вас просить. До свидания.
— Лидия!
— Прощайте!
В трубке щелкнуло. Телефон иногда бывает безжалостнее гильотины! Я все еще держал трубку у уха. Я увидел, что на меня смотрит Ган из отдела регби, и положил ее.
— Плохие известия, старина?
— Спасибо, старина, ничего страшного.
Выражение лица у меня было, очевидно, довольно странное. Только что я сыграл в классическом скетче. Я снова сел писать. Ручка в моей руке дрожала, как у старика, и я ее отложил. Если бы я был курильщиком, я бы закурил; первый раз в жизни я пожалел, что не курю. Я встал и направился в бар, заказал бокал порто у Гастона. Я знал, что вино некачественное, но крепкое.
— Может, лучше грогу, месье Норрей? Очевидно, вы замерзли?
— Хорошо, пусть будет грог.
Дверь бара приоткрылась, заглянул Ган. Мне показалось, что он успокоился, увидев меня в баре. Хороший парень. Ну и вид, очевидно, у меня был! Я дружески улыбнулся Гану. Он подмигнул мне и закрыл дверь. Я знал, что он никогда об этом и не намекнет. И такое будничное проявление дружбы меня подбодрило. Я попросил Гастона не добавлять спирта в мой грог. Очевидно, я выпил бы пять или шесть гро-гов, если бы знал, что тот телефонный звонок был лишь скромным прологом к событиям того вечера. Никогда ни до того, ни после я не испытывал таких переживаний и не попадал в подобные переплеты.
Половина десятого вечера. Зал в «Пти-Лидо». Подав мне ужин, дядюшка Сонье продолжает играть в белот.
— Если хотите увидеть Лидию,— сказал он, не поднимая на меня глаз,— она еще не вернулась. Я жду ее, чтобы закрыть кафе. Можете подождать тоже...
Нет, я не хотел ждать Лидию в кафе вместе с дядюшкой Сонье и его последним клиентом и партнером, который был никем иным как Жозефом Сюрло. Я уже объяснял, почему я этого не хотел. Тем более, в голову мне пришла еще одна идея, как встретиться с Лидией с глазу на глаз.
— Я увижу ее завтра,— ответил я. И добавил:
— Хотелось бы выпить чего-нибудь горячего.
Это, конечно, была трусость, во всяком случае, ненужная глупость, которая никого не обманула. Ладно. Мне только и оставалось, что выпить новый стакан грога (лучшего, чем у Гастона) и уйти. Если бы Лидия вернулась, пока я сидел в кафе, выполнение моего плана никак не упростилось бы. А план состоял вот в чем: подождать Лидию на мосту Капитула. Эта, по-детски простая и уже тем самым прелестная мысль блеснула у меня в голове в баре редакции около половины девятого, когда я заканчивал свой ужин. Я бросился в гараж, где, к сожалению, не было ни одной свободной машины. Я поехал на метро, а потом автобусом, дрожа от мысли, что приеду слишком поздно. Но судьба мне благоволила, и Сонье еще ожидал свою дочь.
Сюрло встал раньше, чем я успел прикончить свою порцию грога. Белот закончился. Сюрло зевнул:
— Пора и мне.
Сонье вернулся за стойку.
— Да и я, пожалуй, буду закрывать. Она сможет пройти и через нижнюю дверь.
Плохи дела. Выходить придется с Сюрло. Но я подумал, что следующий автобус прибывает только через полчаса, и мне стоит лишь притвориться, что я возвращаюсь домой. А потом вернуться на мост. Лидия раньше не вернется. Таким образом, мы с Сюрло вышли вместе.
— Прекрасная погода,— заметил он, сделав несколько шагов.
— Действительно, неплохая,— согласился я.
Со второй половины дня туман рассеялся. В разрывах между тяжелыми тучами, которые быстро гнал ветер, виднелась луна. Сюрло, идущий рядом со мной, казался выше, чем тогда, когда мы следили за ним вместе с Бертриксом из нашего небольшого кафе. Еще сотня метров, и нам расходиться, нужно что-то сказать.
— Знаете,— сказал я,— я встречался с вашим братом. В спортивном зале.
Сюрло ответил не сразу.
— Мы потеряли с ним связь. Понимаете?..
— Конечно.
Еще несколько шагов. Я удивился бы, узнав, что он видится с братом; совершенно разные люди. Я продолжал:
— Кажется, он доволен своим положением.
— Ну и хорошо. Он совсем не плохой парень.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25