Я не могла отвести глаз от этих изображений.— О, да это же наши! — раздался рядом со мной голос. Я обернулась. По обе стороны от меня стояли Элис и Оллегра.— Да, — подтвердила я. — Они были найдены недалеко от Лоувет Стейси.Подошла миссис Линкрофт.— Посмотри, мама, — сказала Элис, — посмотри, что нашла миссис Верлейн.Миссис Линкрофт окинула беглым взглядом мозаики и сказала:— Да, они очень хорошие.— Да, нет же, вы ничего не увидели, — запротестовала Оллегра. — Они же наши!— Что? — удивилась миссис Линкрофт и пристальней вгляделась в экспонаты. — Да, удивительно! — И взглянув на меня, с извиняющейся улыбкой добавила:— Но сейчас уже пора подумать о том, чтобы перекусить.Я согласилась. Задачу свою я выполнила, хотя не была уверена, насколько успешно. Но рассказать Годфри было что.Мы вышли из музея и, взяв кэб, отправились в «Браунз», по дороге девочки обсуждали, что они закажут на ленч и какой материал купят для своих платьев.Когда мы выходили из экипажа, мимо пробежал разносчик газет, восторженно выкрикивая:— «Джентльмен Терролл» пойман! Маньяк никому больше не угрожает!— Это же наш «Джентльмен Терролл», — сказала Элис.— Что значит… «наш», — спросила резко миссис Линкрофт.— Мы о нем говорили, мама. И решили, что он, должно быть, немного похож на нашего мистера Уилмета.— Почему вы решили, что он на него похож?— Потому что его прозвали «Джентльмен». И мы подумали, что он, вероятно, точно такой, как мистер Уилмет, верно, Оллегра?Оллегра кивнула.— Вам совершенно ни к чему забивать голову такими вещами, — высказалась миссис Линкрофт довольно сердито, и Элис сникла.Никто ни словом не обмолвился о мозаике. Успокаивало еще и то, что не было и намека на то, что кто-нибудь из них слышал мой разговор с коллегой отца у входа в Британский музей. Постепенно ко мне вернулась уверенность, что моя тайна не раскрыта, и когда мы, закончив все дела, сели в поезд, я была уже почти спокойна.
Мой рассказ о том, что я увидела в музее, привел Годфри в сильнейшее волнение.— Я уверен, что тут скрыт какой-то смысл, — заявил он. Мы прошли с ним мимо трех раскопанных терм, и Годфри, остановившись, начал внимательно вглядываться в остатки мозаичного пола, будто бы надеясь, что, чем дольше он всматривается, тем вернее ему откроется значение изображенного там рисунка.— Неужели вы думаете, что они не смогли бы раскрыть смысл этого рисунка, если бы это действительно было возможно? — спросила я.— Кто? Археологи? Может быть, им не приходило в голову, что стоит разгадывать эту загадку. Но у меня твердое убеждение, что тут что-то есть.— Что же вы предлагаете делать? Пойти в Британский музей и рассказать о ваших подозрения?— Они, возможно, поднимут меня на смех.— Из-за того, что сами не додумались до этого? Ну, вот еще одна версия о завистливых археологах. Это, конечно, занятно, но нисколько не приближает нас к разгадке тайны исчезновения Роумы.Я услышала, как кто-то предупреждающе кашлянул, и обернувшись, увидела трех девочек, которые направлялись к нам.— Мы пришли посмотреть на мозаику, — объявила Элис. — Мы видели ее в музее. Нам ее показала миссис Верлейн. А теперь мы хотим увидеть, что здесь.— Мне понравилась та, где видна только одна голова, — сказала Оллегра. — Такое впечатление, будто ее отрубили и положили на земле. Жуткая картина.— Мне от нее нехорошо, — сказала Элис. Годфри выпрямился и посмотрел в сторону моря. Я поняла, что он хочет сменить тему разговора.— Какой прозрачный сегодня воздух, — отметил он. — Говорят, это признак того, что будет дождь.— Правильно, — согласилась Оллегра. — Когда видны мачты над песками Гудвинз, это часто предвещает дождь.— Я только теперь понял! — вдруг взволнованно проговорил Годфри. — Эти мозаики… они изображают, как заживо погребают человека.— Вы имеете в виду зыбучие пески?Годфри с воодушевлением развил эту мысль.— Возможно, это своего рода предупреждение. Людей отводили в Гудвинз и казнили их там постепенным погружением в песок.— Вполне вероятно, — согласилась я.— Хотя, вряд ли, — нахмурившись, возразил Годфри. — Где-то здесь должны быть другие зыбучие пески.— Но где?— В этих окрестностях, — Годфри неопределенно махнул рукой. — Я совершенно уверен, что именно это и обозначают мозаики.— До чего ужасно! — выговорила с содроганием Сильвия. — Представляете, вас…Годфри стоял, покачиваясь с носка на пятку. Таким взволнованным я его никогда не видела.— Не будь ребенком, Сильвия! — проворчала на нее Оллегра.— Не хорошо заставлять мисс Кент ждать нас, — напомнила девочкам Элис, и, повернувшись ко мне, пояснила:— Мисс Кент хочет заняться нашими платьями сегодня.— О, зачем я только выбрала этот ярко-клубничный цвет, — вздохнула Оллегра. — Вишнево-красный был бы гораздо лучше.— Я ведь тебе говорила, — с мягким упреком сказала ей Элис. — Но давайте пойдем, мисс Кент уже заждалась нас.И они ушли, предоставив нам с Годфри возможность продолжить обсуждение сюжета мозаик.
— Элис написала рассказ о мозаике, — объявила Оллегра. — Получилось очень здорово.— Когда же ты покажешь мне свои рассказы, Элис? — спросила я.— Надо еще подождать. Я не совсем ими довольна.— Но ты ведь показываешь их Оллегре и Сильвии.— Мне надо было увидеть, как мой рассказ на них подействует. Кроме того они… еще дети, ну, или почти дети. Взрослые гораздо более критичны.— Совершенно необязательно.— Ну, как же! Они ведь знают жизнь, а мы еще только с ней знакомимся.— Значит, ты не хочешь показать мне свой рассказ?— Я обязательно покажу, но только когда поработаю над ним еще.— Там говорится о человеке, попавшем в зыбучие пески.Элис вздохнула и кинула на Оллегру быстрый взгляд, та тут же надулась.— Мне казалось, что ты очень гордишься этим рассказом.Элис не обратила внимания на ее слова и, повернувшись ко мне, сказала:— Я написала о римлянах. У них было такое наказание: провинившегося человека бросали в зыбучие пески, и они медленно его заглатывали. Очень медленно. Поэтому римляне использовали эти пески в качестве казни. Некоторые пески заглатывают человека очень быстро, поэтому их еще называют песчаная трясина. Но те пески действовали медленно. Поэтому казнь была мучительна. Они постепенно засасывали свою жертву, и ее мучения растягивались. Вот поэтому римляне использовали эти пески как орудие казни. В моем рассказе человек, которого собираются казнить, должен сделать мозаику с изображением этих песков. Понимаете, какая изощренная пытка! Насколько мучительнее, чем если бы его сразу отвели в эти пески. Ведь все время, пока он делал мозаику, он знал, что это произойдет с ним. Но его переживания способствовали тому, чтобы мозаика получилась очень выразительной. Ни у кого бы не получилось лучше, потому что ему самому предстояло испытать то, что он изображал.— Элис, что за идеи приходят тебе в голову!— Но ведь идея хорошая, верно? — озабоченно спросила Элис.— Да, но тебе не следует придумывать такие жуткие образы. Лучше воображай какие-нибудь более приятные вещи.— Да, я понимаю, — сказала Элис. — Но ведь надо, чтобы образы были правдивыми, не так ли, миссис Верлейн? Нельзя же закрывать на правду глаза.— Нет, конечно, нет, но…— Я вот думаю, зачем же они делали такие мозаики, если бы считали, что надо думать о приятных вещах? Ведь оказаться в таких коварных песках совсем неприятно. Я так и назвала свой рассказ: «Коварные пески». Когда я писала, мне самой было страшно. И девочкам тоже стало страшно во время чтения. Но я, конечно, постараюсь придумывать какие-нибудь более приятные истории.Выходя из своей комнаты, я неожиданно столкнулась с Сибилой. Она, видимо, поджидала меня.— О, миссис Верлейн! — сказала она таким тоном, будто меньше всего ожидала увидеть меня возле моей же комнаты. — Как приятно вас видеть. Очень давно мы с вами не встречались. Вы были чем-то очень заняты.— Да, уроки… — сказала я неопределенно.— Я не их имела в виду, — она бросила острый взгляд в приоткрытую дверь моей комнаты. — Я бы хотела поговорить с вами.— Тогда пойдемте ко мне.— Прекрасно!Она на цыпочках вошла в комнату с таким видом, будто мы с ней заговорщики. Окинув комнату взглядом, она сказала:— Здесь очень приятно. Очень. Я думаю, вам здесь хорошо. И вам было бы жаль отсюда уехать.— Да, мне было бы жаль, если бы я отсюда уехала.— Я видела вас с викарием. Я думаю, его считают очень красивым молодым человеком.— Возможно.— А вы, миссис Верлейн? — резкость ее вопроса вызвала во мне некоторое замешательство.— Да, думаю, и я тоже.— Я слышала, что он собирается занять очень хорошее место. Ну, этого следовало ожидать. У него прекрасные связи. Он будет продвигаться, несомненно. И подходящая жена, это то, что ему сейчас нужно.На моем лице промелькнуло раздражение, и, вероятно, заметив это, Сибила сказала:— Я испытываю к вам глубокое расположение. Мне не хотелось бы, чтобы вы уехали. Вы для меня уже стали как бы частью этого дома.— Спасибо.— Конечно, здесь каждому отведена своя роль. Даже для такой безликой, как Эдит. Бедное дитя, эта Эдит, но и она оставила здесь свой след, и немалый. Бедняжка!Я уже жалела, что предложила ей войти. Надо было с ней остаться в коридоре, там было бы легче от нее отделаться.— А ведь сэр Уилльям заболел, — продолжала Сибила, — именно из-за того потрясения, которое вызвала в нем ваша игра.Я с некоторым негодованием сказала:— Как я уже говорила, я исполняла тогда только то, что мне положили на рояль.Глаза Сибилы внезапно вспыхнули — две сверкающие голубые точки в складках морщин.— О, да, я знаю… но кто дал вам сыграть именно это произведение, как вы думаете, миссис Верлейн?— Мне бы очень хотелось это знать.Сибила напряглась и зашагала по комнате. Как я уже заметила, это означало, что она сейчас сообщит мне то, ради чего пришла сюда.— Я помню тот день, когда она это играла…— Кто? — спросила я.— Изабелла. Она играла весь день. Ей как раз удалось найти переложение для фортепьяно. «Пляска смерти», — Сибила начала фальшиво напевать мелодию, отчего та прозвучала совсем жутко. — «Пляска смерти», — произнесла она задумчиво. — И все время, пока Изабелла играла, она думала о смерти. Потом она взяла револьвер и ушла в лес. Вот почему Уилльям не мог выдержать этой музыки. И он никогда бы не положил вам эту вещь для исполнения.— Но ведь кто-то это сделал?Она вдруг рассмеялась, и я спросила:— Вы знаете кто?Она многозначительно кивнула.— О, да, миссис Верлейн. Я знаю.— Но ведь тот, кто это сделал, хотел намеренно расстроить сэра Уилльяма, вызвать у него шок, ведь он больной человек.— Ну и что, — сказала Сибила. — А зачем он строит из себя такого добропорядочного. Он ведь не такой. Я могу вам это доказать. Так почему бы его и не расстроить.— Но это могло убить его.— Вы думали, что это сделал Нейпьер. Они ведь поссорились, и Уилльям пригрозил Нейпьеру, что выгонит его из дома. Только подумать! Почему Нейпьер должен уходить из дома. Почему сэр Уилльям может притворяться таким хорошим. Один раз…— Мисс Стейси, — прервала я ее, — это вы положили те ноты на рояль?Она сжалась, как ребенок, и кивнула.— Теперь вы знаете, — сказала она, — что не следует судить Нейпьера слишком строго.Она не в своем уме, подумала я. И это очень опасно. Но я все-таки была рада, что она пришла ко мне в комнату. По крайней мере, теперь я знаю, что Нейпьер не виноват.
У меня из головы не шла та мозаика. Я не могла избавиться от мысли, что в ней заключено что-то важное. Я снова начала ходить на раскопки, стараясь вспомнить все, что мне рассказывала об этом Роума. Однажды утром я встретила там Нейпьера.— Вы опять стали приходить сюда, — сказал он. — Я знал, что могу встретить вас в этом месте.— Вы меня здесь уже видели?— Много раз.— Когда я не знала об этом? Очень неприятно слышать, что за тобой наблюдали, когда тебе это было неизвестно.— Что тут особенно неприятного, если вам нечего скрывать, — возразил Нейпьер.— Не думаю, что есть настолько добродетельные люди, которым это безразлично.— Здесь вопрос не в добродетели. Например… кто-то занят вполне достойным делом, но оно требует… анонимности. В таком случае этому человеку будет очень неприятно узнать, что за ним наблюдают.— Что же это может быть за дело?— Например, человек, скрывая свое имя, приезжает в какое-то место, чтобы раскрыть тайну исчезновения своей сестры.У меня перехватило дыхание.— Так вы знаете!— Было не столь уж трудно узнать.— И давно вам это стало известно?— Почти сразу после вашего приезда.— Но…Нейпьер рассмеялся.— Я хотел знать о вас как можно больше, а так как вы были вдовой известного человека, то это упростило мою задачу. У вас был прославленный муж и сестра, хорошо известная в своих кругах. Так что вы должны согласиться, что получить нужную мне информацию не составило большого труда.— Но почему вы не сказали мне?— Это бы поставило вас в неловкое положение. Мне хотелось, чтобы вы сами признались, если сочтете это нужным.— Но если бы я сказала, кто я, то мне никогда не разрешили бы приехать сюда.— Всем не надо было говорить. Только мне.— Что вы теперь намерены делать?— Точно то, что делал и раньше.— Вы сердитесь на меня?— Зачем? Ведь я уже давно обо всем знаю.— Вы меня не одобряете?— Нет, я вами восхищаюсь.— Почему?— Потому что вы решили приехать сюда… потому что вы так любите свою сестру, что вам безразлична опасность, какой вы себя подвергаете.— Опасность? О какой опасности вы говорите?— Тот, кто пытается узнать, что стало с человеком, который, возможно, является жертвой убийства, всегда оказывается в опасности.— Но кто сказал, что Роума убита?— Я ведь сказал, что, «возможно», убита.— Роума не тот человек, которого кому-то может понадобиться убить.— Жертвами убийц очень часто становятся именно такие люди. Но откуда вам знать, какие у нее могли быть секреты. Вы, возможно, не все знаете о ее жизни.— В общем-то я знаю очень мало.— Вот видите. Вы смело бросились навстречу опасности, и это вызывает у меня восхищение… конечно, не только это.Сделав шаг ко мне, он посмотрел в мои глаза с такой печалью, что меня охватило жаркое волнение и желание утешить его.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45