Однако казалось, что за ними кто-то наблюдает. Гиацинт почувствовал, как напряглась спина под одеждой, и понял, что Сибелле тоже не по себе — девушка неловко задвигалась в седле, и ее длинная юбка коснулась земли. Они увидели старый колодец одновременно. Почти скрытая под высокой засохшей травой, в лучах зимнего солнца мерцала замерзшая вода. Водный островок был круглым, а его цвет напоминал цвет слепого глаза — светло-голубой; он покрылся толстым слоем льда, на который падали пушистые снежинки.— Что это? — спросила Сибелла.— Старый колодец, его, должно быть, давно не использовали.— Наверное, когда-то отсюда брали воду обитатели этого дома?— Да, много веков назад.— Мне почему-то страшно здесь.Вместо ответа Гиацинт положил руку ей на плечо.Они были одни среди дикой природы и голых деревьев. Огромное солнце просвечивало сквозь падающие снежные хлопья. И Мэтью подумал, вернее, почувствовал, что давным-давно знает ее, что она всегда была его другом.— Кто вы? — спросил он. И она с улыбкой ответила:— Вы знаете, кто я.Для него оказалось совершенно естественным слегка наклониться в седле и поцеловать ее. Это был не поцелуй любовника, но и не братский поцелуй — что-то среднее… И в тот момент, когда они поцеловались, соприкоснувшись губами и щеками и глядя друг другу в глаза, их жизни слились воедино навеки.Когда появился Черномазый, совсем черный на фоне белого снега, Елизавета поняла, что ее надежды оправдались и брат приедет к ним на Рождество. И действительно, через несколько минут после того, как негр пробежал босыми ногами по снегу, по той же дороге на гостеприимный двор Саттона въехала карета Джозефа. Позади, как всегда, следовали два экипажа, наполненные подарками. Джозеф вошел через Центральный Вход и огляделся вокруг, как будто весь мир представлялся ему восточным базаром.У его ног разложили все, что он с собой привез, ароматизированное дерево из Ливана, мускус и разные специи из Аравии, кучу одежды из Дамаска, не говоря уже о шкатулках с драгоценными камнями, морских раковинах, различных ящичках, мешках странной формы, корзинах с фруктами и коробочках с леденцами и марципанами. Да он и сам был ходячим свидетельством того, что целый год пропутешествовал по свету. Его бархатный сюртук и брюки были сшиты в России, кожаные туфли — в Польше, а мантилья ручной работы сделана из пышного меха каких-то зверьков, которые попались в капкан на территории американских колоний. Но еще более экзотично выглядели рубашка из таиландского шелка, жилет, расшитый сапфирами, купленный в Китае, и воротник из валансьенских кружев.Но, несмотря на все эти богатства, внушительный вид и блистательную внешность, он очень нервничал, ожидая встречи с Сибеллой. Она неожиданно появилась в Большой Зале, все еще одетая для верховой езды, а рядом шел молодой человек. Его глаза были цвета весеннего неба, а волосы напоминали раскаленные угли. Сам не зная почему, Джозеф почувствовал опасность. Возможно, что-то неуловимо изменилось в нем, но преданный Черномазый заметил это и тихо дотронулся до кинжала, висевшего на шелковом поясе.Сибелла с удивлением остановилась.— Боже мой, дядя Джозеф! Мы надеялись, что вы приедете к нам, но не имели ни малейшего понятия о том, когда вас ждать, да и ждать ли вообще.Он поклонился, и Черномазый расслабил руку, сжимавшую кинжал.— Вы выросли, мисс Харт, — сказал Джозеф. Своим выразительным взглядом он задавал ей миллион вопросов, но Сибелла предпочла не отвечать на них, и он понял, что его опасения подтвердились. Любовь, брошенная к ее ногам, когда она была еще ребенком, потерпела поражение от этого юноши, который вежливо поздоровался с ним и представился как Мэтью Бенистер. С быстротой человека, привыкшего всегда побеждать, Джозеф сразу же понял, что делать.— А что, теперь со мной будут по-другому обращаться? — спросила она полушутя.— Да, — спокойно ответил он. — Совсем, совсем по-другому.Но больше он не успел ничего сказать, потому что с лестницы послышался смех, и взору Джозефа предстала Елизавета, заметно пополневшая, с округлившимся от беременности животом. Поддерживая жену под руку и светясь от любви, рядом с ней шел Джон. И, словно зная, что вся семья собирается в Большой Зале, в открытую дверь Центрального Входа с улицы вбежала Мелиор Мэри, похожая на снежную королеву, потому что на ее ресницах сверкали снежинки.— Ой, дядя Джозеф! — воскликнула она. — Что вы здесь делаете?Джозеф огляделся, понимая, что является центром всеобщего внимания. Затем медленно подошел к Джону, который уже стоял на нижней ступеньке лестницы, и поклонился ему. Наступила тишина. Все с удивлением смотрели на него. Он обвел взглядом присутствующих и, когда его глаза остановились на Сибелле, сказал тихим, но очень ясным голосом:— Сэр, я пришел просить руки вашей приемной дочери. ГЛАВА ВОСЬМАЯ Гиацинт проснулся в тишине своей маленькой комнатки в доме при конюшнях, и внезапно его охватил страх. Ему показалось, будто в дальнем углу комнаты что-то движется в темноте. Он прищурился и на мгновение очень отчетливо увидел смешное морщинистое лицо. Существо, которому принадлежало это лицо, смотрело на него и качало головой, словно что-то отрицая.В мгновение ока Гиацинт схватил очки, выпрыгнул из кровати и зажег свечу. В углу никого не было. Блики лунного света и его еще сонное воображение создали галлюцинацию. Но все же он встал, накинул рубашку, надел брюки и тщательнейшим образом обыскал не только свою комнату, но и сами конюшни.Как бы подтверждая его подозрения, Фидл, черная, как черт, и такая же капризная, рыла копытом землю и дико вращала глазами, а лошадь Сибеллы дрожала. Только Рентер, конь Гиацинта, спокойно стоял в своем загоне.А на улице, в небе, усеянном звездами, светила зимняя луна, и миллионами бриллиантов сверкал снег. Было очень холодно. Гиацинт надел меховую шапку и кожаный плащ и перекинул седло через спину Рентера. Лицо, привидевшееся ему, и страх совершенно прогнали сон. И. теперь ему хотелось ощутить полную свободу на морозном воздухе, чтобы в голове пронеслись тысячи мыслей и чувств.Гиацинт тихо вывел Рентера на улицу, стараясь не потревожить спящих в большом доме. Но, въехав в парк, он пустил лошадь галопом по замерзшей земле, направился в самую чащу деревьев и почувствовал себя наедине со своей душой.Разные мысли мелькали в его мозгу. Гиацинт вспомнил свое одинокое детство с Бенистерами в Кале. Его родственников, конечно, что-то связывало с ним, но эти узы не были крепкими. Он очень ясно помнил, как блуждал по деревням и городам Европы, пытаясь разузнать о своем происхождении. Вспомнил он и о том, как был ошеломлен, получив письмо, в котором говорилось, что миссис Уэстон ждет его. И когда он приехал, ничего не зная о Елизавете, она, такая добрая и очаровательная, все-таки не ответила на его вопрос. Мэтью Бенистер по прозвищу Гиацинт, которого Уэстоны приняли в свою семью как родного, так ничего и не узнал о том, кем он был на самом деле, до приезда в Саттон.А теперь, охваченный страстью, Мэтью еще острее ощущал свое одиночество. В этот момент он так нуждался в поддержке отца или брата. Он был еще слишком молод и не мог знать, что любовь бывает разной, что она течет мощным потоком, растекаясь в маленькие речки и ручейки, и никогда не повторяется. Он любил Сибеллу, как любят статую, восхищаясь ее неувядающей прелестью, но в то же время его сердце разрывалось от чувства вины, потому что красота Мелиор Мэри приводила его в трепет.Задумавшись, он забрел в самую чащу леса. Деревья здесь росли так густо, что касались друг друга, а снег, падавший с неба, задерживался на ветвях, не достигая земли. Он никак потом не мог понять, зачем полез в эту чащу, но сейчас двинулся вперед и, раздвигая руками стволы и ветви, протискивался в узкие щели между ними.Вдруг он остановился. Перед ним на спине лежал скелет человека. Его пустые глазницы смотрели в небо, а костяные руки были запрокинуты за голову. Гиацинт не сомневался в том, что этот человек умер здесь и что не его пытались спрятать а он сам хотел скрыться. Но он не страдал умирая, потому что его тело лежало в такой позе будто он прилег отдохнуть. Гиацинту почему-то в голову пришла мысль, что это был цыган, ушедший от людей, почувствовав близкий конец.Но тут он понял, что до него это зрелище наблюдал еще по крайней мере один человек, потому что рядом со скелетом в землю был воткнут самодельный деревянный крест, на котором было что-то написано. Наклонившись поближе, Гиацинт с трудом разглядел полустершуюся надпись: «Здесь покоится Джиле из Гилфорда».Большое некрасивое здание с низкими потолками, стоявшее на территории поместья сэра Ричарда Уэстона со времен постройки замка Саттон, в двенадцатую ночь Рождества было переделано из хранилища сена в праздничный дворец. Там было шумно и торжественно — ослепительно горело множество свечей, и трудно было сказать, находятся ли они в помещении или светят даже с улицы. На всех стенах висели массивные серебряные подсвечники, а сами свечи были сделаны из багряно-красного воска, привезенного с Востока.Пылающие угли бросали отсвет на платья деревенских девушек и женщин и на легкую накидку Елизаветы, которая отдыхала на стуле, специально принесенном из замка. Она хлопала в ладоши и притопывала в такт музыке скрипача. Он сидел на высоком стуле, возвышаясь над всеми остальными, и, обливаясь потом, ударял смычком по струнам, издававшим то ли божественную, то ли дьявольскую музыку.Не танцевали только самые маленькие и самые старые, а все остальные топали и хлопали в ладоши в такт музыке и выделывали разные замысловатые па, смеясь и гикая. То и дело распахивалась дверь, и, если кто-то вдруг хотел освежиться или какая-нибудь влюбленная пара уходила от посторонних глаз в ночную стужу, всех присутствующих припорашивало снегом. В такие моменты через дверь был виден замок Саттон, возвышающийся в своей холодной красоте над безмятежным белым пространством. Но сегодня никто не обращал на него внимания — все гости расположились в низенькой пристройке, где развлекались, танцевали и радовались жизни, как короли.У стены стояли маленькие столики, заставленные различными яствами, пирогами, пудингами, жареной бараниной, говяжьей ветчиной и блюдами из дичи и зайчатины. Пирожные, торты, фруктовые запеканки ждали, пока их разрежут, муссы, соки и желе тоже ожидали своей очереди. Было и необыкновенное разнообразие напитков — от разных сортов вин для джентльменов до джина для тех, чей желудок был покрепче. И все время звучала скрипка — одна мелодия сменяла другую. Джозеф, как всегда, роскошно одетый, сдвинул парик набок, и в ярком свете стали видны его коротко остриженные волосы. Он кружился с Сибеллой по зале, обнимая ее за талию так крепко, что девушка едва касалась ногами земли. А тем. временем молодые люди оспаривали друг у друга честь танцевать с Мелиор Мэри, просто неотразимой в светло-зеленом платье и с ягодами остролиста в волосах.Гиацинт, кружась в танце с какой-то пожилой дамой, пожирал взглядом обеих девушек и в конце концов, проклиная себя, столкнулся с Бриджет Клоппер, вызвав всеобщее веселье. Это обстоятельство отвлекло его, и юноша даже не заметил, как Джозеф оделся, помог Сибелле накинуть мантилью, как они вместе вышли на улицу, где не слышалось ни скрипки, ни смеха, и обледеневшая каменная громада дома сверкала, как огромный кристалл. Не заметил он также, как они сели в карету Джозефа, которая дожидалась его в тени замка, и укатили, никем не замеченные, в молчаливую темноту деревьев.— Вы поняли, зачем я привез вас сюда? — спросил Джозеф, когда они наконец оказались в глубине рощи поместья Саттон.Сибелла обладала особым знанием, да и вообще была сообразительной, поэтому только ответила «да» и стала ждать, что будет дальше.— Джон Уэстон дал согласие на то, чтобы вы стали моей женой, но я хочу спросить у вас самой. Вот почему я и привез вас сюда. Мне уже тридцать четыре года, а вам еще нет шестнадцати. Сибелла, вы меня любите? Вы хотите выйти за меня замуж? Или этот мальчишка Мэтью украл вас у меня?В белом сиянии снега можно было в малейших деталях разглядеть их лица — его, такое искреннее, с крупными чертами, и ее, хрупкое, с едва заметно выступающими скулами и чистыми глазами.— О, я люблю вас, — ответила она. — А его люблю как друга, как товарища. Вы меня понимаете?Губы Джозефа потянулись к ней, и, к его несказанной радости, она прильнула к нему. И, хотя ее любовь к Гиацинту стала для него еще более непонятной, он прогнал от себя всякие мысли и приказал Черномазому отвезти их еще глубже в лес, где можно было, забыв обо всех правилах приличия, лишить ее невинности при задернутых занавесках кареты, и даже луна не увидела бы их. С ним Сибелла переступила порог, за которым стала женщиной.По мере того как пустели бутылки и графины, шум праздника нарастал. Елизавета не чаяла наконец вернуться в дом, а Мелиор Мэри, наоборот, не имела ни малейшего желания заканчивать праздник. Она звонко смеялась и постоянно кружилась в танце со всеми, кроме Мэтью Бенистера. В светло-зеленом платье и с ягодами остролиста в волосах она гордо ходила по зале, как снежная королева, изредка одаривая кого-нибудь взглядом, что заставляло счастливца снова протиснуться сквозь толпу и пригласить ее на танец. Но в конце вечера, когда старый скрипач перестал играть и склонился в поклоне, Мелиор Мэри подошла к Гиацинту и сделала перед ним реверанс, подражая деревенской девушке.— Ну, братец Гиацинт, — сказала она, — теперь-то вы найдете время для меня?Живые глаза юноши заблестели.— А я думал, мисс, что вы заняты другим!Она тряхнула головой, и серебристые волос упали ей на щеки.— Не стоит спорить. Вы собираетесь и дальше хмуриться, или все же потанцуем?Гиацинт никогда не чувствовал ее так близко, и это новое ощущение поразило его. Кровь сразу закипела в нем.— Вы любите только меня? — прошептала она. Он молча кивнул головой. Девушка оттолкнула его.— Вы что, онемели?И, резко развернувшись, стала пробираться между танцующими парами прочь от него.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40