Докингс, ты оденешь меня? Сибелла, вы ведь уже закончили? Ты прекрасно выглядишь. — Она немного помолчала, после чего медленно произнесла: — Да, просто великолепно. — И снова заговорила быстрее: — Ах, черт возьми, уже возвращаются отец и Мэтью! Это значит, что у меня остался в лучшем случае час. Прошу тебя!Она говорила очень взволнованно, и Сибелла поднялась со стула.— Конечно, конечно, не переживай так. Докингс, поможешь? По крайней мере, причеши ее.Мелиор Мэри показала ей язык.— Благодарю вас, мадам. В волосы я вплету розы. Я как раз собирала их в саду, потому и опаздываю.И она вытащила из-за спины огромный букет чудесных роз.— Надеюсь, вы срезали с них шипы? — встревожилась Докингс.— Да, даже уколола большой палец. Ну, теперь мы можем начать?Через час Елизавета и Сибелла, накинув мантильи, вышли через Центральный Вход на ночной воздух. Мелиор Мэри еще не было и в помине. Они подождали, пока к ним присоединится Джон в жилете из черного и малинового бархата и огромном парике, и, наконец, услышали, как из конюшни выехала карета. Ею управлял Мэтью Бенистер. Карета подъехала, и дамы с трудом пронесли свои широкие юбки через дверцы и заняли свои места. Джон протиснулся в уголок, где едва мог дышать.— По-моему, вы полнеете, — заметил он, обращаясь к Елизавете, и Сибелла, не сумев сдержаться, лукаво засмеялась.Черные лошади рыли копытами землю, и их упряжь позвякивала в темноте, как колокольчики. Дамы уже начали нетерпеливо ерзать на своих местах, их кринолины скрипели и шуршали. Джон Уэстон постучал тростью по крыше кареты и закричал:— Мелиор Мэри, выходи немедленно!И тогда она внезапно появилась, цветущая и прекрасная, как зимняя фея. Сиреневое с серебром платье гармонировало с ее глазами и волосами. Она на мгновение задержалась в дверях Центрального Входа. Гирлянда из роз, которую Докингс вплела в ее волосы, усиливала сходство с каким-то неземным существом.— Ну как, Мэтью, — спокойно спросила она, — хорошо ли я выгляжу?При всей необычайной красоте Мелиор Мэри в сущности была ребенком — ей еще не исполнилось пятнадцати. И, когда он покачал головой, губы у нее задрожали:— Как? Разве нет?— Я не очень хорошо вас вижу, — ответил Мэтью. — Позвольте мне немного отойти назад.Сделав несколько шагов, он остановился как вкопанный, впервые разглядев все ее великолепие, и почувствовал, как забилось сердце.— Вы очень изысканны, — наконец ответил он.— А вы стары, — сказала она, как обычно странно и резко.— Нет. Мне восемнадцать — немногим больше, чем вам.— Но выглядите вы старше.Он улыбнулся:— Это потому, что я должен был сам о себе заботиться.— Почему?— У меня нет родителей. Меня воспитали двоюродные братья и сестры. Я вырос во Франции.— А кто были ваши отец и мать?Мэтью смотрел на нее своими близорукими глазами, но она знала, что сейчас он ее не видит.— Не знаю, — ответил он.Во внезапно наступившей тишине стук отцовской трости очень напугал ее.— Мелиор Мэри, если ты через минуту не будешь в карете, мы уедем без тебя. Проклятие! — добавил он для острастки.Но девушка медлила, не сводя с Мэтью глаз.— Вы помните тот день, когда спасли меня? И цветы на вашей шляпе?— Да.— Что это были за цветы?— Гиацинты. Дикие гиацинты.— Я буду вас так называть, потому что ваши глаза такого же цвета. Точно такого. И я буду считать вас своим братом, поэтому вы не сможете любить никого, кроме меня.Мэтью засмеялся.— Но я буду любить многих. Я молод и буду жить своей жизнью.Мелиор Мэри стиснула зубы:— В вашей жизни не будет ничьей любви, кроме моей.И, не сказав больше ни слова, вошла в карету.— Мелиор Мэри… — позвал Мэтью.Но лошади, уставшие стоять без движения, тронулись, и он остался стоять, глядя на исчезающую в темноте карету. В окне мелькнул каменный профиль Мелиор Мэри, и лишь Сибелла оглянулась и посмотрела на него своими светлыми глазами.Последним, что увидела Елизавета, проваливаясь в темноту, был парик миссис Рэккет — необычайных размеров, украшенный бриллиантами и увенчанный тремя гигантскими перьями. Он очень напоминал ей парус корабля. И когда она пришла в себя от резкого запаха солей и увидела взволнованное лицо хозяйки дома совсем рядом со своим, эта мысль снова промелькнула в голове.— О, дорогая моя, дорогая, — запричитала миссис Рэккет. — Мне не следовало ничего говорить. Мне нужно было молчать. Я совсем не хотела вас расстраивать.Они были вдвоем в маленькой зале, принадлежащей хозяйке дома. Чарльз Рэккет с Джоном пили портвейн и беседовали, а Мелиор Мэри с Сибеллой играли в карты.— Нет, нет, мне уже лучше. Пожалуйста, не беспокойтесь.— Тогда умоляю вас, отпейте немного бренди. Ну, вот, так лучше. И щечки снова порозовели.Елизавета попыталась сесть, опираясь на стул.— Вы сказали, что здесь был Александр?Миссис Рэккет немного покраснела:— Мне кажется, не стоит снова говорить об этом.— Прошу вас. Я хочу знать. Я все еще испытываю к нему… нежность… как сестра.— Ну, в таком случае… — миссис Рэккет отхлебнула немного бренди для смелости, — я скажу вам. Он приехал сюда из Стейнза в воскресенье. Там он, как обычно, посещал какую-то бедную женщину, некую мисс Гриффин, кажется, он был в прекрасном настроении; в понедельник к нему зашел Колонер Батлер, и они ужасно потешались над каким-то письмом. Затем мы получили письмо от Джона, в котором он просил, чтобы мы с вами вместе пообедали, и Александр немедленно уехал, выразив сожаление, что не увидит, какие у Джона выросли рога. Правда, он выразился более грубо.— Что он имел в виду?— Дорогая моя, вы же знаете, что он сумасшедший, а иногда способен на глупые поступки. Я думаю, он хотел сказать, что желает Джону смерти и мечтает увидеть его в аду с рогами, как у дьявола.Елизавета посильнее оперлась о спинку стула.— Значит, он до сих пор злится?— Я в этом уверена. — Некрасивое лицо миссис Рэккет смягчилось, и она добавила: — Но все-таки мне кажется, Елизавета, что он очень сильно беспокоится о вас. Что же еще заставляет его избегать встреч с вами? Бедный Александр, мне так его жаль.— А что вы знаете о его знакомой, леди Мэри?— Синий чулок, не допускает никаких вольностей, кроме писем, или, во всяком случае, так думает о себе. У них ничего не выйдет, попомните мои слова, и тогда он действительно хлебнет горя.Миссис Рэккет, угнетенная собственным пророчеством, плеснула себе еще немного из бутылки.— Больше ни слова об этом, Елизавета. По-моему, сюда идут наши мужья. Давайте я помогу вам подняться.И когда Джон с Чарльзом Рэккетом вошли в комнату, Елизавета сидела на стуле, хотя и очень бледная. Миссис Рэккет задумалась на мгновение: что лучше — сказать Джону о самочувствии жены или продолжить вечер за игрой в карты, и, наконец, решилась:— Елизавете стало нехорошо. Она даже на мгновение потеряла сознание. Мне кажется, вам лучше отвезти ее домой, Джон.Он был ошеломлен.— Но почему?— Бог ее знает. Наверное, из-за жары.Джон проводил Елизавету до кареты и усадил на подушки. Но по дороге домой им пришлось остановиться, потому что на Елизавету снова накатила тошнота и ей захотелось подышать свежим ночным воздухом.— Что с тобой, мама? — спросила Мелиор Мэри, выглядывая из окна кареты. Мать стояла, облокотясь на руку отца, промокавшего ее лоб белоснежным платком.— Ты и вправду хочешь знать?Эти слова заставили ее резко повернуться.— Конечно!— У твоей матери будет ребенок.Мелиор Мэри широко раскрыла глаза.— Разве в ее возрасте это возможно?— Ей еще нет сорока. Конечно, возможно.— Но в таком случае я больше не буду наследницей Саттона?— Будешь, если снова родится девочка. Наследником вместо тебя может стать только мальчик.— Черт, какая странная мысль.Мелиор Мэри растерянно пожала плечами. Это огромное наследство значило для нее столько же, сколько любые брат или сестра, если не больше.— А откуда ты знаешь? Из-за твоего необъяснимого дара?— Да. Только, пожалуйста, никому не говори. Давай проверим, не подводят ли меня мои предчувствия.Но предчувствие не подвело. По настоянию Джона, на следующий же день из Гилфорда вызвали врача, который полчаса провел наедине с Елизаветой в ее спальне.— Кажется, у меня что-то изменилось, — сказала она доктору. — Месячных уже не было…— Двенадцать недель?— Откуда вы знаете?Он прекратил осмотр и посмотрел ей в глаза:— Потому что вы уже приблизительно столько же времени носите ребенка, мадам.— Я просто не могу в это поверить!Елизавета возвела глаза к небу и откинулась на подушки.— Ничего другого я предположить не могу, об этом свидетельствует и полнота вашей груди, и недомогание последних дней. Поздравляю вас! Это самое лучшее, с чем вы можете вступить в средний возраст, миссис Уэстон.Доктор поднялся, вытирая руки о полотенце и улыбаясь сам себе.— Теперь остается только позаботиться о том, чтобы вы выносили ребенка.Елизавета засмеялась.— Хозяин дома, наверное, будет счастлив, если у него родится сын, — продолжил доктор. — Он станет настоящим наследником Саттона.Елизавета порадовалась, что Мелиор Мэри не слышит этих слов. Но дочь восприняла известие хорошо. И после ужина Елизавету отвели в ее комнату так бережно, словно она была сделана из стекла.— Это же не будет продолжаться вечно. Уже завтра ты будешь меня спрашивать: «Мама, где моя шляпка?» или «Мама, куда ты убрала мои рисунки?».Но девочки улыбнулись ей и ушли в свои комнаты, оставив Елизавету одну за чтением. Однако стоило Мелиор Мэри закрыть за собой дверь, как ее лицо изменилось.— Сибелла, отец отошлет меня отсюда, когда настоящий наследник вступит в свои права? У меня не станет дома? Он меня разлюбит?Но названая сестра не отвечала — какое-то нехорошее предчувствие овладело ею.— Сибелла!— Не надо об этом. Он еще не родился. Умоляю тебя, оставь его в покое.А в своей комнате рядом с Мэтью Бенистером сидел Джон. Он сказал, глядя в огонь:— Мне кажется, я снова помолодел. Это так прекрасно после всего, что было.Помолчав, он продолжил:— Мэтью, я надеюсь, мы с Елизаветой хорошо обошлись с тобой. Нам было нелегко понять, как поступать в подобной ситуации. Но я не вижу причины, почему бы тебе не жить в доме. Поручив тебе присматривать за лошадьми, я не хотел, чтобы ты постоянно жил при конюшнях.Джон уже произносил слова немного невнятно; он уселся поглубже в кресло, вытянул ноги поближе к камину и опустил на колени руки со стаканом с рубиново-красным вином. Потом он часто вспоминал этот момент, потому что ощущал тогда полное удовлетворение, никогда ранее не испытанное.— Мой клерк скоро отойдет от дел. Ты согласишься работать вместо него, Гиацинт? Ведь так она тебя называет, правда? Моя смешная и упрямая девочка.Мэтью слегка пошевелился, едва заметный в сумерках; в камине упал чурбан, выбросив целый фонтан искр. Голубые глаза сощурились, но очертания фигуры Джона отчетливее не стали.— Я отвечаю «да», сэр, на оба вопроса. Работать рядом с вами и говорить о нашем истинном короле, а возможно, даже выполнять его приказания — лучшее, о чем можно мечтать. А она действительно зовет меня Гиацинтом. Я набрал в тот день цветов и прикрепил к шляпе. Даже не знаю почему…Он сонно замолчал, но Джон в упор посмотрел на него и спросил:— Ты ведь без ума от нее, правда?— Да, и от Сибеллы.Джон не стал больше ни о чем спрашивать — это было не в его привычках, он даже не стал углубляться в разные мысли на эту тему, но на ум ему вдруг пришла старинная песенка: «Друзей было трое, соперников — двое, один — одинок… Что ж поделать, дружок?»Он откашлялся и выпрямил спину, а Гиацинт сказал, пытаясь сменить тему разговора:— Вернется ли к нам наш король?— Кто знает? Его плохо приняли два года назад. Но все же надеюсь, что вернется. — Не сдержавшись, Джон добавил: — Говорят, на династии Стюартов лежит проклятие. Ты слышал об этом? — Он одним глотком выпил стакан портвейна. — Предполагают, что и семья Уэстонов тоже проклята.— Я думал, проклятие касалось только поместья Саттон.— Как ты об этом узнал?Голубые глаза юноши посмотрели как бы издалека, и в голове Джона пронеслась мысль, что Мэтью притворялся, будто у него плохое зрение, когда не хотел видеть слишком многого.— Ну?— Гостиничные сплетни… Главный конюх что-то где-то об этом слышал.Он обезоруживающе улыбнулся, на что Джон сказал:— Ты можешь быть просто обворожительным, если захочешь. По-моему, из тебя получился бы отменный мошенник.— По-моему, это можно сказать обо всех нас.Джон внезапно расхохотался.— Прибереги свои уловки для кухонных девок и не вздумай применять их к моим дочерям, слышишь? Возможно, у девочек скоро появится брат, который станет их настоящим защитником.Декабрь того года выдался холодным. Морозы наступили рано, и по утрам земля была твердой и белой, а ветви деревьев сверкали инеем. Выходя кататься, Мелиор Мэри и Сибелла надевали мантильи поверх костюмов для верховой езды, а Мэтью, который должен был ежедневно сопровождать их на такие прогулки, надвигал на брови кроличью шапку. Позади, на небольшом расстоянии от них, ехал Том — тот самый, которого взял с улицы Александр Поуп. Том держал наготове ружье, чтобы защищаться от разбойников, не ограничивавшихся грабежами на больших дорогах. В обледенелом лесу были далеко видны поблескивающие подковы лошадей. Три всадника ехали вперед, иногда низко пригибаясь, чтобы не задеть заснеженные ветви, которые царапались, как когти гигантских животных.И вот одним таким чудесным утром, когда первые снежинки слегка обжигали щеки, Мелиор Мэри, любившая ехать немного впереди всех на большой черной лошади по имени Фидл, решила выбрать дорогу в сторону разрушенного дома, построенного в средние века семьей Бассетов. Она обернулась, позвала тех двоих, ставших членами ее семьи, и еще быстрее поскакала туда, где над развалинами висело большое солнце, похожее на апельсин.По обыкновению, Мелиор Мэри пустила лошадь в галоп и, на время потеряв из виду Сибеллу и Гиацинта, за которыми ехал бдительный Том, одна приехала туда, где возвышался скелет дома Бассетов, бывшего когда-то пристанищем некоего святого.Стояла неземная тишина. Ни одна мышь не зашевелилась в камнях, на деревьях не было птиц.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40