– Что-то мелькнуло в непроницаемой глубине его зеленых глаз.
Искра насмешки? Или презрение? Может, он догадался, насколько она не уверена в себе? И все же он выглядел спокойным. Ферн пыталась найти опору в его уверенности. Пока он будет ею руководить, бояться ей нечего. В конце концов, предполагается, что жена следует за мужем. Если она не знает, что делать, это не ошибка в ее воспитании, а скорее часть плана. Как вьющаяся роза…
– Да. Было бы мило уже приехать, – сказала она, подавляя зарождающееся негодование. Слова бессмысленные, зато безопасные.
Тут в дверь купе постучали, и вошел проводник, неся поднос, заполненный железнодорожным фарфором. Он выдвинул столик, поставил на него поднос, даже не покачнувшись, когда поезд дернулся и с пыхтением отошел от платформы. Спросив, не требуется ли им еще что-нибудь, и убедившись, что они пока довольны, проводник оставил их наедине.
Чай был для Ферн желанным напоминанием о вполне обычных делах в самый необычный день ее жизни. Руки у нее слегка дрожали, когда она выполняла привычный ритуал сервировки чая, без спроса добавив Колину два куска сахара и сливки.
Колин не чужой, говорила она себе. Их семьи знали друг друга в течение поколений. Он не мог быть чужим. Тогда почему ей не удается совместить образ рассудительного мальчика в коротких штанишках с человеком, сидящим напротив? Почему она не может избавиться от ощущения, что он лишь подобие джентльмена, что настоящий Колин, кем бы он ни был, скрывается очень глубоко за этими холодными глазами?
Колин поднял свою чашку в насмешливом приветствии, хотя ирония этого жеста не отразилась на выражении его лица.
– Благодарю вас, миссис Редклифф.
Она заставила себя улыбнуться, решив принять его слова за нежное поддразнивание. Но внутри у нее все напряглось.
– Пожалуйста, мистер Редклифф.
Колин ответил ей чуть заметной улыбкой, однако взгляд остался безразличным. Потом он быстро сунул руку в карман сюртука, достал лист бумаги, положив его рядом с чашкой на столе между ними. Ферн смотрела на склоненную голову мужа с ощущением, что ей нет места в его жизни. Она собралась заговорить… но ей нечего было сказать, поэтому она сделала очередной глоток. На глаза навернулись слезы, когда горячий чай обжег горло.
Колин отсутствующе взглянул на нее, и Ферн впервые увидела настоящую эмоцию на его обычно пустом лице: презрение. Рука, лежавшая на листе бумаги, вдруг сжалась в кулак, но через секунду так же быстро разжалась, и Ферн невольно прочла несколько строк: «8 июня. Гостиница Линкольна. Уважаемый мистер Редклифф…»
Сдернув лист со стола, Колин опять сложил его и сунул в карман.
– Что это, дорогой? – сумела выговорить Ферн.
Она спросила не потому, что ей действительно хотелось об этом узнать, просто некая часть ее опасалась, что она и впрямь может исчезнуть, перестать существовать, если каким-то образом не проникнет в жизнь Колина.
– Это деловое письмо, – отчетливо произнес он. – Вас это не касается. И больше не задавайте мне подобных вопросов.
Ферн слишком резко поставила чашку, и неглазурованное донышко оцарапало блюдце. Колин не ждал ее ответа и, сдвинув брови, уже смотрел в окно. Письмо явно испортило ему настроение. Она до сих пор не видела мужа в дурном расположении духа и почувствовала, как по спине пробежал холодок. Раньше она не обладала даром предвидения, но сейчас у нее возникло чувство, что письмо, которое он сунул в карман, имеет крайне важное значение для их будущего.
Когда они шли вдоль пляжа, Колин не сводил глаз с жены – своей жены, – следя, чтобы она не поскользнулась на круглой гальке в туфлях на высоких каблуках.
«Будь проклято это письмо, – с мрачной решимостью подумал он. И добавил: – Будь прокляты все письма». Его адвокат проявляет удивительную беспомощность в расследовании дел, касающихся Рексмер-Мэнора, которые, похоже, находятся в полнейшем беспорядке. Теперь мистер Барнс пытается убедить его, что ему лучше всего поговорить с отцом. Но в день совершеннолетия Колин стал владельцем старейшего поместья семьи, адвокат имел в своем распоряжении все документы, относящиеся к делу. Не было никаких оснований беспокоить виконта, если даже у Колина возникли подозрения насчет растраты и плохого управления. Судя по всему, дела в поместье требуют его личного внимания. Он до сих пор ни разу не был в Рексмере, а если учесть, с каким неудовольствием мать говорила об этом месте, он вообще не испытывал ни малейшего желания туда ехать. Но Колин знал свой долг, и он выполнит его, как всегда.
Ферн вдруг споткнулась о камень, и он ловко поддержал ее за локоть. Она почему-то отпрянула, но потом, овладев собой, опять шагнула к нему.
В поезде Ферн постоянно капризничала, и он уже с неудовольствием стал думать; что ошибся, выбрав ее в жены. Во время его короткого ухаживания она выглядела такой спокойной, нетребовательной, такой красивой, пухленькой, обыкновенной. Колин больше представлял ее не в своих объятиях, а сидящей во главе стола или у стены бального зала, и эта маленькая картина приносила ему удовлетворение. Но теперь… он уже не мог сказать, какая она.
«Нервничает, – успокоил он себя. – Просто нервничает».
По неуверенной просьбе Ферн они покинули обсаженную кустарником прогулочную аллею и подошли к воде. День оставался, каким и начался, жарким, почти безоблачным. Бледное июньское солнце обесцвечивало серую, желтоватую и коричневую гальку берега, растянувшегося перед ними, как пестрая лента между белым камнем набережной и морем. Вокруг бродили кучки туристов, вышедших перед ужином на прогулку.
– Посмотрите, чайки! – вдруг воскликнула Ферн.
Множество птиц с резкими криками кружило в воздухе, десятки ходили по берегу между ногами и юбками прохожих, молниеносно подхватывая клювами остатки еды.
Колин с неприязнью взглянул на них.
– Чайки есть и на Темзе, – напомнил он ей.
– Да. Но там они грязные, закопченные, как голуби. Эти другие. Они почти благородные, если такое слово применимо к чайке.
Ферн повернулась к нему, и он увидел ее напряженное лицо, когда она произнесла свою маленькую речь, имитируя веселую болтовню.
По крайней мере она пытается. Смягчаясь, Колин посмотрел на кружащиеся против солнца крикливые силуэты.
– Да, они менее неопрятные.
Он не добавил, что считает их больше зловещими, чем благородными. Чайки – зловещие? Он тут же укорил себя за безрассудство, позволив личной озабоченности повлиять на свое видение жизни.
Колин посмотрел на жену, и она вдруг покраснела, глядя в землю перед собой, поля шляпы скрывали ее взгляд, как шоры.
Краснеющая невеста… Избитая фраза раздосадовала его, и Колин подавил желание нахмуриться. Что с ним не в порядке? Почему он так недоволен, когда Ферн ведет себя согласно его ожиданиям? Если он не может даже взглянуть на нее без растущего беспокойства, то его брак станет очень утомительным.
– Когда вы в первый раз меня заметили?
Вопрос оторвал его от размышлений. Теперь, несмотря на румянец и смущение, Ферн твердо смотрела на него. Один каштановый локон выбился из-под шляпы, и Колин отвел его в сторону, чтобы увидеть лицо жены. Та еще больше покраснела, но взгляд не отвела.
– Не знаю, – честно признался Колин, сам того не желая.
Они с Ферн были знакомы с детства, она всегда находилась где-то на заднем плане его жизни. То же самое он мог сказать о двух сестрах Ферн и о близняшках Мэри и Элизабет Гамильтон. Почему ее? И когда? В этом сезоне несколько девушек выглядели подходящими на роль его жены – и они были виконтессы, – но Колин выбрал Ферн, и этот выбор казался ему самым удобным.
– Вы должны сказать мне… – На розовых губах Ферн мелькнула улыбка. – Ведь мы женаты, а мужья и жены не имеют друг от друга секретов.
Колин почувствовал укол чего-то – вины? недоверия?
– Вы совершенно правы. Должно быть, это случилось, когда вы, леди Элизабет и леди Мэри влезли на яблоню в саду Рашуэртов и там застряли.
– О! – расстроенно воскликнула Ферн. – Я могла бы счастливо прожить жизнь, не вспоминая об этом. Я очень старалась быть предприимчивой, как близняшки…
– Но это не в вашем характере. Я знаю.
– И тогда ваши ужасные братья начали кидать в меня комья грязи…
– А я пришел вам на помощь, – закончил Колин.
Она бросила на него скептический взгляд, ее первая естественная реакция со времени их свадьбы.
– Ничего подобного!
Колина позабавила столь нехарактерная для нее горячность.
– Я позвал садовника, разве это не то же самое?
Чувства маленького мальчика теперь казались такими далекими взрослому Колину, если то, что он тогда испытывал, вообще можно назвать чувствами. Он помнил, как был раздражен недостойным поведением своих братьев, и уверен, что ответственность за их выходку ляжет на него, старшего. А что касается Ферн, то он помнил только досаду, что она позволила себе оказаться в таком глупом положении.
Ферн хихикнула.
– Наверное, я должна, пусть и немного запоздало, поблагодарить вас за это. Мой рыцарь в блестящих доспехах спас меня от разорванного платья и следов грязи на нем. – Она умолкла, выражение ее лица опять стало нерешительным. – Я все-таки не верю, что вы тогда заметили меня.
Колин поджал губы. Какой ответ ее удовлетворит?
– Ферн, боюсь, я не могу сказать вам то, что вы хотите услышать, потому что и сам этого не знаю. – Его ледяной тон, видимо, подействовал на нее.
– О, прошу извинить меня за самонадеянность. Я не должна была затруднять вас.
Колин вдруг устал от прогулки по берегу, устал от разговора, устал от нее. Он повернул к аллее, схватив ее за локоть, прежде чем она успела отпрянуть, и свободной рукой махнул наемному экипажу.
– Я голоден. Давайте поедем ужинать.
Ферн бросила на него странный, непонятный взгляд, и на миг он подумал, что она собирается возразить. Но лицо у нее прояснилось, и она согласно кивнула:
– Давайте.
Когда экипаж остановился перед ними, Колин помог сесть жене, потом устроился сам. Несмотря на красоту Ферн, он не ждал от вечера ничего хорошего.
Глава 2
За ужином Колин слишком много выпил, расстроенно думала Ферн. Конечно, пьяным он не был, ни один джентльмен не позволит себе напиться в присутствии дамы. Но голос у него был более громким, чем обычно, движения более размашистыми, а Ферн уже не впервые находилась в обществе мужчин и понимала, что это означает.
Тут была ее вина. Чувство вины душило Ферн, как густое облако дыма, и она, увы, совсем не грациозно прошла через гостиную в спальню. Она явно испортила их прогулку, хотя не понимала, каким образом. Поэтому, когда они вышли из экипажа у дома на Клифтон-Террас, она все еще чувствовала себя глупой, неловкой и… странно раздраженной, что лишь усугубляло ее неловкость. В результате, пока Ферн знакомилась с домоправительницей и тремя служанками, те с искренней жалостью смотрели на нее и говорили очень медленно, словно она была слабоумной. Ужин доставили из «Гранд-отеля» и подали в большой столовой, после чего молодожены остались наедине, если не считать единственную служанку, отчего Ферн сделалась еще более косноязычной.
Когда подали жаркое, она даже назвала Колина «мистер Редклифф», и не в шутку, а как на первой стадии его ухаживания. После этого вечер постепенно растворился в долгом молчании, которое лишь подчеркивалось ее глупыми высказываниями насчет их жилища, погоды, блюд и его короткими ответами. Ферн смотрела, как он бокал за бокалом пил вино, ощущая его близость и свою несостоятельность. Колин был наследником виконта, ему требуется совершенная хозяйка, женщина, способная в любой ситуации вести себя с изяществом и очарованием. До сегодняшнего вечера Ферн думала, что она и есть такая женщина. Но теперь уже не знала, какая она.
Оранжевый свет газовых ламп мягко освещал спальню, зеленый шелк стеганого одеяла и восточные обои блестели, как яйцо Фаберже. Поскольку ни камердинера мужа, приехавшего раньше, ни ее местной служанки видно не было, Ферн механически потянулась к шнурку звонка, но большая теплая рука, сжавшая запястье, остановила ее на полпути.
– Сегодня вечером прислуга нам больше не понадобится. – В голосе Колина слышалось удовольствие, от которого у нее побежали мурашки по спине.
Ферн повернулась. Она слишком остро воспринимала его пальцы на своем запястье, его близость, то, с каким выражением он смотрел на нее. Ферн не могла разгадать смысл его взгляда, но он вызвал у нее внутри жар, потом приступ тошноты, а потом еще нечто покалывающее, непонятное. Жар пополз вверх, и она с внезапным унижением осознала, что снова краснеет.
– Извините. Я не думала… не собиралась… – Поняв, что лепечет что-то невразумительное, Ферн сделала глубокий вдох. – Да, вы были совершенно правы, когда остановили меня, мистер Редклифф… то есть Колин. – Назвать его по имени оказалось не так легко, как полагалось бы жене. – Я сначала не посоветовалась с вами и прошу меня простить.
Колин скривил губы в чуть заметной улыбке, и она уловила в его дыхании запах послеобеденного портвейна.
– Вы полагаете, что именно так и должна поступать хорошая жена? Советоваться с мужем по поводу каждой мелочи?
– Да… я полагаю, нет, разумеется, нет.
Ферн разозлилась на свое косноязычие, но улыбка Колина стала шире. Без сомнения, его забавляла глупость жены, подумала она с горечью, до сих пор ей не знакомой. Впрочем, как и любое другое выражение лица, эта улыбка не отражала истинных чувств. Ферн лишь однажды, когда он читал в экипаже то письмо, заметила след чего-то бесспорно настоящего. Подавив вспышку понимания, она заставила себя объясниться.
– Но поскольку вас это явно заботит, я решила, что в таком случае должна была спросить…
– Mon ange, моя голубка, это же наша брачная ночь. В его словах был оттенок едва различимого удовольствия, но сочувственного или насмешливого, она не могла бы сказать. Рукой, сжимавшей ее запястье, он притянул Ферн к себе, а свободной рукой обнял за шею. Даже несмотря на легкость его прикосновения, она почувствовала, что не сможет освободиться, если он сам ее не отпустит.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25