С такой лестницы – крутой, узкой, незащищенной перилами, – легко сорваться.
– Наверху должны быть спальни.
Однако спокойная обыденность в голосе Колина не уменьшила страха, от которого у нее кружилась голова и дрожали ноги. Она сделала глубокий вдох и начала подъем, крепко прижимаясь к стене плечом. Все ступеньки выглядели одинаково, и Ферн обманывала себя, представляя, что вообще не поднимается, что каждая ступенька не выше предыдущей. Но это лишь подстегивало ее воображение, рисовавшее глубину черной пустоты справа. Рука с лампой дрожала, отчего по ступенькам прыгали тени.
Наконец она добралась до второго этажа, осмотрелась и шагнула в сторону, чтобы Колин мог присоединиться к ней. Места едва хватило для обоих, поскольку это была маленькая площадка, откуда новая лестница, свернув за угол, вела до самого верха башни. Дорогу к спальням второго этажа им закрывала только дубовая, окованная железом дверь.
Ферн кивком предложила Колину открыть ее. Тот поднял щеколду, толкнул, и дверь распахнулась. Несмотря на худшие опасения Ферн, это была, если не считать вони от гниющих перьев, совершенно обычная древняя спальня с небольшим количеством тяжелой резной мебели, потемневшей от времени.
– Еще одна спальня.
Открыв дверь, Колин шагнул в сторону, чтобы внутрь попал свет лампы. Стоя здесь босиком, в ночной рубашке, с взъерошенными ото сна волосами, он совсем не выглядел глупым или слабым, отсутствие костюма не уменьшило его физических достоинств. Он выглядел настоящим мужчиной, даже более настоящим, чем каменные стены вокруг него.
Теперь, когда нервное возбуждение начало спадать, Ферн почувствовала, как она устала, и только вид Колина дал ей силы говорить с обычной интонацией.
– Думаю, вонь идет от матраса.
– Я тоже не хотел бы спать в этой комнате. Давай посмотрим наверху.
Дальше вел он. Следующий пролет лестницы был успокаивающе ограничен толстыми каменными стенами, но у Ферн еще бежали мурашки по спине при воспоминании о первом опасном подъеме, хотя она видела перед собой широкую спину Колина и его плечи, слегка напряженные от веса их багажа.
Ступени закончились у второй площадки, дальше вела только шаткая приставная лестница. Поднятая Ферн лампа высветила наверху опускную дверь, обшивка которой потемнела от сочившейся дождевой воды.
В дверь, находившуюся перед ними, Колин вошел раньше, чем Ферн опустила лампу. Комната оказалась почти зеркальным отражением той, что была внизу.
– Эти кровати не лучше, – заметил Колин с тем же равнодушием, как и в первую брачную ночь.
Быстрый взгляд убедил Ферн, что муж прав.
– Тогда можно спать в креслах, – без особой надежды предложила она. Здесь было только два кресла, причем жестких и высоких, как трон. – А если я найду шерстяные одеяла, то можно и на полу.
Ферн открыла массивный сундук в ногах кровати, надеясь, что ей повезет, как раньше с постельным бельем в тюдоровском крыле, но обнаружила несколько ветхих предметов одежды и пачку документов, перевязанных лентой. Она машинально взяла их, прежде чем опустить крышку.
– Или одна из этих кроватей, или ничего, – расстроенно сказала она. – Даже несмотря на всю мою усталость, я вряд ли могу там спать.
– Тогда, полагаю, можно посидеть в креслах, – ответил Колин. – Но сначала надень халат. Здесь холодно и влажно, ты простудишься.
Ферн забыла, что бегает по этажам в одной ночной рубашке. Лишь после слов мужа она поняла, что дрожит, и благодарно позволила ему завернуть ее в халат.
– Не так уж и холодно, но я замерзла, – призналась Ферн, садясь в одно из жестких кресел.
Отыскав собственный халат, Колин быстро накинул его, затянул пояс и сел напротив.
– Я хочу, чтобы ты мне кое-что пообещал.
– Что именно?
– Когда мы наконец покинем это место, обещай, что мы больше сюда не вернемся.
Колин поднял бровь.
– Неужели тут все настолько плохо?
– Ты шутишь? Везде грязь, плесень, слуг нет, зато есть бывшее жилище сумасшедшего или сумасшедших, а крыша пыталась упасть нам на голову.
– Но промахнулась, – напомнил Колин.
– Снова дразнишь меня, – обвинила его Ферн.
– Да, – легко согласился он. – Ты очень странная женщина. Ты на удивление стойко переносишь непривычные для тебя условия, а сейчас, когда ты впервые можешь предъявить свои требования мне, ты всего лишь хочешь моего обещания не причинять тебе новых страданий. Поверь, мой ангел, ничто из этого не было частью жестокого плана свести тебя с ума. Если ты больше не хочешь видеть это место, требуй желаемое в ответ на терпение, которое ты проявляла до сих пор.
Ферн вздохнула.
– Спасибо. – Она потерла лоб, где начала пульсировать головная боль. – Я так устала, что у меня перед глазами все плывет, но я не могу спать в этих креслах.
Он кивнул на пачку, лежавшую посреди стола, куда она бросила ее несколько минут назад.
– Что ты нашла?
Ферн стянула ленту, и хотя пергамент стал хрупким от времени, листы не раскрошились.
– Похоже на письма. – Она пробежала глазами пару страниц, с облегчением увидев, что почерк совсем не похож на паучьи каракули в той ужасной комнате. – От одного человека одному и тому же лицу.
– Они вполне могут тебя развлечь. Это любовные письма?
– Не любовные. Возможно, дружеские? «Я умоляю тебя помнить услугу, оказанную мною тебе, и всегда сохранять любовь между нами, какую твоя мать и я когда-то разделяли». Стоят даты, но вместо подписей инициалы. Д.Р. от Э. Думаешь, их мог написать один из твоих предков?
– Скорее писали ему, раз они хранились тут, – ответил Колин.
Раскат грома потряс стекла в оконных рамах. Старинный угловатый почерк расплывался у Ферн перед глазами. Она потерла лицо.
– Я не заражусь чем-нибудь ужасным, если посплю в кровати?
– Сомневаюсь, что ты вообще сможешь заснуть, если даже ничем и не заразишься. По мне, они все дурно пахнут.
– Конечно, ты прав, – вздохнула Ферн.
За неимением другого занятия она вернулась к изучению писем, а Колин подавленно наблюдал за женой.
– Прости меня, Ферн.
Неожиданные слова застали ее врасплох.
– Ты извиняешься?
– Я даже не мог подумать, что наш приезд сюда окажется таким. Я представлял себе пусть скромное, но ухоженное старое поместье с управляющим и горячей едой, которую готовит его жена.
– Едой, – повторила Ферн. – Возможно, утром мы будем в состоянии найти себе завтрак. Я надеюсь, скоро будет утро, – добавила она.
– Любая нормальная женщина давно бы уже свела меня с ума обвинениями и жалобами. Правда, не могу сказать, что я этого не заслуживаю.
– И какая была бы от этого польза?
– Ни малейшей. Но это редко останавливает жалобы, – с усмешкой сказал Колин.
Ферн покачала головой.
– Мне не очень нравилось, что мы покинули Брайтон ради этого места, и совсем не понравилось, что нас могло убить рухнувшей крышей. Но я понимаю твои побуждения, если даже не согласна с твоими решениями. Я могу простить решения, с которыми не согласна. Иначе как я могу надеяться, что ты окажешь такую же любезность мне?
Колин продолжал смотреть на нее.
– Я не привык к людям, принимающим решения, с которыми я не согласен. Поэтому не знаю, как бы я реагировал. Могу лишь надеяться, что с не меньшей сдержанностью, чем ты.
– Считай, что ты у меня в долгу, если это поможет, – беспечно сказала Ферн. – Я понимаю, насколько велика разница между старшим сыном и средней дочерью. Но раз уж мы женаты, ты обязан научиться иногда уступать, если мы стремимся к гармонии.
– Уступать, – с кислой миной повторил он. – Брак совсем не то, что я себе представлял.
Оглядев мрачную комнату, Ферн невесело засмеялась.
– Иначе твое болезненное воображение могло бы испугать меня.
Колин одарил ее одной из своих редких искренних улыбок.
– Ты права, – согласился он.
Несколько минут они сидели молча, слушая, как резкие порывы ветра хлещут каплями дождя по узким окнам башни.
– Почему бы тебе опять не заняться письмами? – наконец спросил Колин. – Пока в лампе не кончилось масло.
– Конечно, это легче, чем пытаться разговаривать друг с другом. – Ферн сразу пожалела о выскочивших словах, но было уже поздно.
– О чем ты хочешь поговорить?
– Ни о чем. Я просто устала, и это делает меня раздражительной. Извини. Я займусь ими.
Ферн разложила письма веером на столе. Они были перемешаны, лежали не в хронологическом порядке. На одном стояла дата 1604. Прошло больше двух с половиной веков. Она взяла письмо наугад.
– «Пишу тебе опять и подтверждаю новости о моем благополучном разрешении от бремени. Я родила мальчика, и милорд очень доволен мной. Теперь не только у него есть наследник. Люби этого младенца и не думай о нем плохо, он столько же моей крови, сколько и твоей». – Ферн замолчала, потирая голову. – Это не имеет смысла. Если автор и получатель – родственники и автор женщина, как она могла родить наследника получателя? Если она и ее муж были кузенами…
– В Англии существует несколько титулов, которые могут передаваться по женской линии, – объяснил Колин. – Но к этому поместью титул не полагается. Оно было просто леном под управлением барона, который выбрал не ту сторону при вторжении Маргариты Французской, а в результате потерял свою жизнь и лишил своих наследников большей части земель. Управляющий Рексмера, предав своего хозяина, присоединился к Маргарите и стал владельцем. Но поскольку ни сыновей, ни братьев у него не было, по его просьбе ему было даровано право наследования не только по мужской линии.
Ферн довольно часто слышала истории о семьях, которые обсуждали ее родители. Но то были рассказы о героизме в битве или подробности частной жизни, далекие от реальной истории.
– Кажется, для человека, никогда здесь не бывавшего, ты много знаешь об этом месте.
– Только наиболее важные пункты, относящиеся к наследству, – сухо ответил Колин. – И разумеется, все о теперешнем состоянии поместья, что сумел выяснить из гроссбухов мой адвокат. Я знаю о даровании права наследования по женской линии, о женитьбе Редклиффа на хозяйке и старшей дочери, о переходе титула барона Редклиффа к младшей ветви моей семьи. Возможно, Д.Р. – это Джон Редклифф. Всех мужчин владельцев Рексмера звали Джон.
– Значит, автор Э. писала тогдашнему владельцу или его наследнику. Она могла быть его сестрой, кузиной, теткой, – сказала Ферн, беря другое письмо. – «Но тебя нельзя поколебать никакими мягкими словами. Отродье Джейн Рестон – что змея в саду, она укусит тебя, когда сможет. Она знает все и не простит своего рождения вне брака». Как странно. Надо их рассортировать.
Ферн сложила письма в хронологическом порядке и нахмурилась, изучив первые. Джейн Рестон. Имя показалось ей знакомым, хотя она не могла вспомнить почему.
– Это начинается с середины. Боюсь, ничто из этого не имеет смысла.
– Древняя тайна, – подтвердил Колин, откидываясь в кресле. – Если не можешь заснуть, попытайся свести все воедино, и ты будешь занята до самого утра.
– А ты что собираешься делать?
– Поспать, если смогу. – И он закрыл глаза.
Понаблюдав за ним какое-то время, Ферн пришла к выводу, что он действительно заснул. Они почти не ужинали, они чуть не погибли под рухнувшей крышей, теперь они сидят в жестких неудобных креслах, а он мог закрыть глаза, все отбросить и просто оказаться где-то еще. Возможно, «где-то еще» было для него привычным местом, где не было ни страха, ни страсти, только огромная пустая равнина, простиравшаяся от горизонта до горизонта у него в голове.
Так зачем он приехал сюда – избавиться от небытия или вновь обрести его? Он ведь так и не сказал ей ничего определенного, и при этой мысли Ферн похолодела. Кем бы он ни стал, она все же надеялась, что это будет не холодный, вежливый манекен, с которым она связала жизнь в день свадьбы. Нет, он слишком изменился, чтобы вернуться назад, успокаивала она себя. Да и она тоже.
Ферн решительно выкинула подобные мысли из головы и начала читать письма. Странная у них интонация: от мольбы до загадочных намеков на шантаж, от дружеской уверенности до зловещих предостережений. Но еще более странным было содержание – ничего определенного, какие-то непонятные иносказания, неизвестные загадки, вызывающие сомнения в здравом уме этой женщины. Ферн изучала страницы, пока у нее не помутилось в глазах, но выяснить удалось совсем немного. Кроме Э., наверняка тети Д.Р., там была еще женщина по имени Джейн Рестон, имевшая сына и дочь, что представляло для получателя большую опасность, причем сына тоже звали Джон, поэтому невозможно было понять, о ком из Д. Р. шла речь. В какой-то момент умерла мать получателя; еще одна женщина по имени Летиция знала нечто важное; и опасность угрожала самому Рексмер-Мэнору.
В конце концов Ферн уже стало казаться, что она слышит голос автора, обеспокоенный и ворчливый в одном случае, угрожающий – в другом, а когда глаза начали слипаться, будто из тумана возникло суровое, ожесточенное лицо женщины. В полусне Ферн брела сквозь темноту в поисках чего-то – порой Колина, порой неизвестного ответа на все это, – пока в голове у нее бубнил и бубнил женский голос.
Глава 13
Луч солнца, упавший на лицо, заставил Колина проснуться. Встав с кресла, он поморщился от боли в затекших мышцах. Да, он уже не тот гибкий мальчик, который прокрадывался в библиотеку, чтобы вместо спальни уснуть с книгой в руках в одном из кресел.
Разминая шею, Колин взглянул на жену, прикорнувшую за столом. Ее обычно розовые щеки сейчас побледнели, меж бровей залегла небольшая морщинка, и он вздрогнул, когда вспомнил их ночное бегство из тюдоровского крыла. В последнее время, глядя на Ферн, он всегда испытывал ощущение полноты жизни, и оно, видимо, повлияло на его восприятие мира. Цвета стали ярче, запахи сильнее – таким и должен быть мир.
Колин подошел к окну. Хотя из-за серого покрывала облаков невозможно было определить положение солнца, он чувствовал, что сейчас уже позднее утро. Пожалуй, он проспал бы еще дольше, если бы солнце не нашло в облаках пробел и не бросило ему на лицо полоску света.
Оглядев комнату, он пришел к выводу, что при дневном свете она, может, и была менее жуткой, чем ночью, зато выглядела еще более заброшенной с этим грязным пологом, безвольно свисавшим над кроватью, и сундуком, изъеденным древесным жучком.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25