– Что? – Алси машинально (во всяком случае, так показалось Думитру) повернулась к нему и тут же, помрачнев, отвела глаза.
– Я затяну тебе утром эту штуковину, если ты хочешь ночью спокойно отдохнуть.
– Нет, – мгновенно последовал ответ. В нем не было отчуждения и презрения, только непреклонность.
Думитру хмуро посмотрел на Алси, но ее веки были опущены, и он видел лишь темные полукружия густых ресниц.
– Я касался мест гораздо более интимных, чем шнуровка твоего корсета, Алсиона.
– Нет, – тем же тоном повторила она. – Теперь все изменилось. – Ее голос сорвался на последнем слове. Это проявление слабости оказалось трещиной, сквозь которую хлынули все ее сомнения. – Что с нами будет? – Алси взглянула на него, и от страха в ее глазах у Думитру сжалось сердце. – Что будет с тобой? Эти люди так обрадовались, когда поняли, кто ты, и это меня пугает.
– Не знаю, – решительно перебил ее Думитру.
Князь Обренович сделал сербских повстанцев пешками в большой политике, и, хоть, без сомнения, сочтет правителя соседних земель полезным инструментом в своей игре, Думитру представления не имел, какая участь его ждет. Он мог дать Алси пустые заверения, но не думал, что она заслуживает успокоения и лжи.
Алси молчала, хотя и не опустила огромных, окруженных темными тенями глаз. Потом она снова отвернулась, и Думитру не коснулся ее, хотя видел, что ее плечи содрогаются от сдавленных рыданий, – он не был уверен, что хочет это сделать.
Он смотрел поверх нее на огонь, пока пламя не угасло, оставив подернутые золой угли. Беспокойные мечты увлекли его в сон.
На следующее утро появились несколько мужчин в хороших английских костюмах и расплатились с гайдуками, которые отправились восвояси. Думитру объяснил Алси, что мужчины в костюмах – повстанцы, и то, как он произнес это слово, испугало ее. Он также сказал ей, куда их везут: в особняк князя Обреновича в Белграде. Князь коварен и безжалостен, сказал Думитру, и пользуется любой возможностью расширить собственные владения. В хаосе революции Обренович заставил султана признать его своим наместником в Белграде. Христианин, серб, чей княжеский титул насчитывает больше четырех веков, он в благодарность послал султану голову Карагеоргия, сербского героя и борца за независимость.
После такой обильной информации Алси долгими часами рисовала себе самое мрачное будущее для них обоих. Но, как ни медленно тянулся день, наконец наступила ночь, и Алси, измучившись, впала в забытье. Никогда она не ездила верхом так долго и так далеко. Она думала, что подвергала себя риску, сбежав от Думитру, но теперь понимала, что тогда и не знала, что такое настоящие трудности. Усталость затуманивала ее ум, боль свинцовой тяжестью вдавливала в землю, мышцы отчаянно протестовали против прежде неведомых страданий.
Повстанцы время от времени тихо переговаривались, но Алси даже не могла уловить, на каком языке они говорят. Она попыталась отвлечься математикой, стараясь сформулировать задачу.
Если свойства гиперкомплексных чисел можно описать уравнениями, которые действуют в области рациональных чисел, возможно, есть способ разложить гиперкомплексные числа на составляющие и вести расчеты отдельно. В конце концов, в физике вектор силы можно разложить на ортогональные проекции и рассчитать каждую отдельно, что значительно упрощает задачу. Почему так нельзя поступать с гиперкомплексными числами?
Дальше этого умозаключения Алси продвинуться не смогла. Числа и линии путались в ее уме, превращаясь в бессмыслицу. Полная луна поднималась все выше, в ее рассеянном свете Алси грезились таинственные тени. Впереди, покачиваясь в седлах, ехали всадники. Земля казалась задремавшей Алси огромным непостижимым гобеленом, который с каждой пройденной милей все глубже затягивал ее в себя, и в который ее судьба прихотливо вплеталась серебристо-черной нитью. Она почувствовала, что падает, и проснулась, в последний момент успев удержать равновесие. Кавалькада остановилась. Алси с изумлением оглянулась вокруг. Вместо привычной чащобы и бездорожья перед ней было что-то очень похожее на гостиницу. С одной стороны конюшня, с другой – собственно гостиница, двор замыкали две высокие каменные стены. Ворота крепко заперты. Ни спасения, ни выхода.
Подросток неопределенного возраста и пола стремглав выскочил из дверей гостиницы и, заговорив со спешившимися всадниками, взял под уздцы их лошадей. Вскоре появились еще несколько подростков. Похитители кивком приказали пленникам спешиться. Думитру спрыгнул на землю, Алси, преодолевая боль, вылезла из седла, стараясь не обращать внимания на плохо скрываемые усмешки сербов. Когда она коснулась земли, ноги просто подогнулись под ней.
Думитру оказался рядом прежде, чем Алси растянулась в грязи, его руки спасли ее от унизительного падения. Эти руки были такими сильными, до боли знакомыми. Даже после погони за ней, после вынужденного купания в реке и долгой поездки верхом от него все еще исходил его неповторимый запах, теплый, мужской, навевавший уверенность в безопасности. В какой-то безумный миг Алси захотелось уткнуться лицом в грудь Думитру, и пусть весь мир исчезнет…
Но слишком многое изменилось с того момента, когда она так прижималась к нему.
– Спасибо, – только и прошептала она. Алси хотела отстраниться, но не осмелилась это сделать, поскольку ее ноги опасно дрожали. – С тех пор как гайдуки уехали, тебя не связывали. Почему ты не попытался бежать?
Если она и ожидала благородных объяснений, ее надежды тут же развеялись.
– Разве ты не видела мою лошадь? – спросил Думитру. – На ней далеко не уедешь.
– Понятно, – ответила Алси, пряча под прагматизмом внезапное разочарование.
Все правильно. Именно так теперь обстоят дела между ними, после того, что он сделал с ней, а она – с ним. И эго хорошо, потому что теперь она знала правду и не хотела возвращаться к прошлому.
К тому времени, когда они вошли в гостиницу, ноги Алси окрепли, но у нее не было сил отстраниться от Думитру. Интерьер был таким же, как на любом постоялом дворе на востоке Франции. Значит, в углу обязательно есть приватная гостиная. Двое из их похитителей нетерпеливо стояли в дверях, остальные следовали по пятам за пленниками на случай… На случай чего? Что Думитру, проходя мимо камина, схватит кочергу и начнет орудовать ею как шпагой? Но Думитру не отпускал руку Алси и не сделал попытки перепрыгнуть через стол, он спокойно шел рядом с ней. Алси на один его шаг делала три торопливых шажка.
Когда они вошли в комнату, Алси застыла. Она словно оказалась в фантастическом мире, сменившем грубую реальность. Зеленые обои, зеленый с красным ковер на полу – настоящий ковер! – мебель из красного дерева с пунцовой обивкой, забавные маленькие столики, покрытые скатертями с бахромой и уставленные фарфоровыми пастушками. Это так напоминало Англию, что Алси от тоски по родине хотелось плакать. Оставив Думитру, она упала в ближайшее кресло, голодными глазами разглядывая все вокруг. Один из мужчин что-то коротко сказал Думитру, тот ответил, и хотя они говорили по-немецки, Алси была не в состоянии ничего понять. Думитру плюхнулся в кресло, свет от лампы упал на его лицо. Алси впервые заметила, как он осунулся, увидела темные тени под глазами черную щетину на подбородке, контрастирующую с седыми волосами. Усталость придавала ему опасный, даже пугающий вид, но не уменьшала его красоту. Казалось, комната поплыла у Алси перед глазами… Сказав что-то напоследок Думитру, повстанцы вышли, накрепко заперев за собой дверь.
Услышав, как щелкнул замок, Алси вскочила на ноги и ринулась к порогу.
– Подождите! – крикнула она.
Во всяком случае, попыталась крикнуть, но почувствовала, что плывет, и тут же упала. Темная бездна поглотила ее.
Алси бросилась к двери, но не успела сделать и двух шагов, как краски жизни сбежали с ее лица и она с глухим стуком упала на пол.
Мгновенно вскочив на ноги, Думитру поднял ее с пола, даже прежде чем сообразил, что случилось.
Его поразило, как мало весит Алси. Ее голова лежала у него на плече, и он увидел болезненную бледность кожи, темные круги вокруг глаз, от милой пухлости щек не осталось и следа. Думитру положил ее на кушетку, и Алси тут же открыла глаза.
– Кажется, я упала, – сказала она, с трудом приходя в себя.
– Ты потеряла сознание, – ответил Думитру, у него странно стиснуло грудь. – Сколько ты ела за последние четыре дня?
– Не знаю. Немного… – невнятно произнесла Алсиона и, моргая, посмотрела на него. – Я боялась, – добавила она, словно это было объяснение.
– Твои страхи меня не волнуют. Ты должна есть. – Подойдя к двери, он подергал ручку. Разумеется, заперто. Он замолотил кулаком по двери. – Даме нужна еда и помощь служанки! – крикнул он по-сербски.
Никакого ответа. Думитру тут же вернулся к Алси. Было в ней что-то трогательное и такая растерянность на лице, будто все жизненные беды и предательства сошлись в этом мгновении. Она выглядела маленькой и беззащитной, и это удивило Думитру. Он привык к упрямой, энергичной, порой сердитой, пылкой Алси и не понимал, что быстрый и пытливый ум принадлежит юной, чувствительной и ранимой натуре. Алсиона опустила веки, и темные полумесяцы ресниц легли на бледное лицо. У Думитру заныло сердце. Она так нуждалась в защите и все же намерена избавиться от его покровительства, чего бы это ей ни стоило.
– Поверить не могу, что они это сделали, – пробормотала она, хмуро глядя на дверь.
– Что сделали? – спросил Думитру.
– Они считают, что ты собирался учинить надо мной насилие, и оставили меня наедине с тобой, – недоуменно сказала Алси, все еще не совсем придя в себя.
– Может быть, наш брак больше всего соответствует их целям, – сухо ответил Думитру. – Для них любые средства хороши. Они повстанцы, Алсиона. Мечтатели. И легко пожертвуют одной девушкой в своей великой борьбе.
– Меня их мечты не интересуют, – слабо ответила она.
– Меня тоже. Турки и Обренович жестоки, но и эти не лучше. Они считают, что дерево национальной свободы надо поливать людской кровью, их ли собственной или чьей-то еще, не имеет значения, если смерть героическая. – Думитру посмотрел на Алси долгим взглядом. – Ты одна из самых умных женщин, из самых умных людей – в Европе, но ты мало знаешь о реальных людях и реальной жизни.
– Вот как? – еще больше побледнев, спросила Алси.
– Да, не знаешь, – стоял на своем Думитру. – Реальный мир – это не четкие теории и не толстые журналы, которые в теплой уютной комнате читает богатая избалованная девушка. Реальная жизнь творится на улицах, в богадельнях, в жалком захолустье, которое ты даже не можешь себе вообразить, где люди гонятся за мечтами, которые никогда не будут им по карману.
– Вроде Северинора? – язвительно спросила она, но Думитру не попался на крючок.
– Именно так, – сказал он. – Или вроде фабрик твоего отца. Ты утверждаешь, что деньги, которыми я хотел воспользоваться, чтобы улучшить жизнь своих людей, твои. Но они заработаны потом бедняков, гнущих спину на твоего отца, их скрюченными от непосильного труда руками.
– Как они заработаны?! – сказала Алси, чуть приподнимаясь с кушетки. – Мой отец был обеспеченным человеком, когда унаследовал фабрики от своего отца, но именно я, и никто другой, сделала его богатым. Отец нанял инженера, выпускника Эдинбургского университета, чтобы усовершенствовать машины. Мне тогда было двенадцать, и молодой инженер увидел в моем девичьем поклонении любознательность и, возможно, путь к своему будущему благосостоянию. Он воспитывал и учил меня. Я обдумывала его чертежи, диаграммы, схемы. Я улучшала их, поставив математику и физику на службу коммерции, увеличивая производство, его безопасность и надежность. Через год после внедрения новшеств доходы отца удвоились, аварии сократились наполовину. Так что никаких скрюченных от работы рук не было. И наше богатство не больший грабеж, чем та рента, которую ты получаешь от своих людей. – Закусив губы, Алси смотрела на Думитру и вдруг вспылила: – Почему моя относительная самостоятельность так тебе угрожает? Почему некое подобие взаимозависимости в нашем браке для тебя невыносимо и ужасно?
– Ужасно не то, что у тебя есть возможность распоряжаться собственной жизнью, – возразил Думитру, – а твоя власть надо мной и моей землей.
За его внешним спокойствием скрывалось потрясение. Он впервые задумался над тем, что его представления о собственной жене в большинстве своем оказались ложными. Она объявила себя бесполезной куклой, более того, утверждала, что предназначение женщины быть всего лишь украшением гостиной, а теперь невольно противоречила своим словам, открыла, что является полной противоположностью своим утверждениям. Думитру вдруг впервые задумался над тем, что еще делала Алси и что могла бы делать.
– И как это мало по сравнению с твоей властью надо мной. – Презрение в ее голосе больно задело его. – Женщины слабы, и мужчины нас любят такими. С тоненькими талиями, в громоздких юбках, с умом, закрытым для света знаний. И мы оправдываем ожидания мужчин, позволяя своим владыкам формировать даже самые сокровенные наши мысли и желания. Возможно, тебе не нравится моя тонкая талия, но что бы ты сказал, если бы я вообще отказалась от корсета, сменила юбки на брюки и ездила верхом в мужском седле? Если, чтобы быть красивой, нужно носить корсет, то, видит Бог, я буду это делать, и никто не найдет в моей женственности ни малейшего изъяна. Но неужели ты искренне думаешь, что мне нравится такое положение дел, когда я ненавижу и себя, и весь мир за то, что в нем нет возможности выжить таким, как я?
Думитру долго молчал, горячность Алсионы шокировала его. Он был уверен, что ее побег вызван злостью или жадностью. Мысль о власти Алси над ним и ее негативных последствиях только что пришла ему в голову. Думитру не понимал, что Алсиона дорожит своей самостоятельностью и независимостью так же, как и он – своей собственной, и по такому же праву. Если он боялся капризов жены, то как же она страшилась причуд мужа?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37