Священник растерянно посмотрел на одетого как на парад немецкого майора и только развел руками.
Вскоре их вывели на Хеерштрассе, по которой уже шли другие военнопленные, и повели в сторону центра.
Что же касается Гиммлера, то его, как ни странно, нашли. Нашли именно в Тиргартене. Он лежал вдавленный в развороченный танками дерн, и, по всей видимости, по нему в темноте проехала не одна машина да еще протопала не одна сотня ног. Правда, это оказался вовсе не рейхсфюрер СС Генрих Гиммлер, а всего лишь его родной брат Эрнст. Последние несколько недель он работал на радиостанции в башне «L» в зоопарке и тоже попытался прорваться из Берлина в ночь с первого на второе мая.

XXXI

Berlin! Berlin! Du grosses Jammertal,
Bei dir ist nichts zu finden, als lauter
Angst und Qual.
Heinrich Heine


Уже несколько часов было почти тихо. Берлин пал. Это известие быстро распространилось повсюду, и люди начали покидать свои убежища. Они выползали из подвалов и подтопленных станций подземки, ручейками вытекали из зенитных башен, зданий вокзалов, из превращенных в перевязочные пункты пивных, кинотеатров и других мест массового скопления беженцев. В одной только пивной «Томаскеллер» в последние дни боев был развернут госпиталь на пять тысяч мест. Почти таким же госпиталем стал и Ангальтский вокзал.
Страх перед вошедшим в город врагом был настолько силен, что каждый, выбравшийся из вонючего от нечистот бомбоубежища, тут же старался найти укромное место, чтобы снова спрятаться. Никто праздно не шатался по улицам. Даже чудом уцелевшие коммунисты и евреи скоро поняли, что лучше не попадаться на глаза победителям. Но в первую очередь это касалось женщин.
Вернувшись в квартиру Генриха Кристиана, Изольда и Эрна убрали в одной из комнат осколки стекол, занавесили, чем могли, окно и стали ждать, прислушиваясь к каждому звуку. Непрекращающиеся перестрелки и далекая канонада их не пугали. Гораздо страшнее было услышать шорох шагов где-то поблизости, еще страшнее – звук незнакомой речи.
В начале двенадцатого вдруг что-то началось. По стенам их комнаты замелькали красные отсветы. Изольда отдернула занавеску – в небо летели красные сигнальные ракеты. Началась интенсивная пулеметная стрельба, потом загремели взрывы. Под их окнами в сторону Хеерштрассе протарахтели, лязгая гусеницами, танки или тяжелые тягачи. Следом – топот сапог и крики.
– Вот тебе и перемирие! – воскликнула Изольда. – Не договорились они, что ли?
Но этот бой был явно местного значения. Через час он затих, и тишину ночи снова нарушали только отдельные выстрелы, урчание моторов и далекая канонада, доносившаяся из лесов на северо-западе.
Весь следующий день они просидели на диване, прижавшись друг к другу и закутавшись в одеяла. Благодаря запасливой Изольде, продуктов было еще достаточно, а вот питьевой воды почти не оставалось.
– Нет, так я долго не вынесу, – сказала Изольда, когда стрелка часов приблизилась к пяти вечера. – Пойду на разведку. Может, где-нибудь найду воду. Ты сиди тут и никуда не высовывайся.
Она вернулась часа через два и с порога заявила, что ночью они уходят из города.
В ходе своей «разведки» еще на подступах к Хеерштрассе Изольда увидела множество горожан, которые тянулись со стороны Тиргартена. Она узнала, что люди возвращались из убежищ зоопарка, и при их виде ей самой стало не так страшно. Она прошла дальше. В направлении Бранденбургских ворот русские автоматчики вели большую колонну пленных. На проходящих мимо беженцев они не обращали внимания, и Изольда, окончательно осмелев, подошла ближе.
В серой массе пленных ее взгляд невольно привлек один офицер в форме артиллериста люфтваффе. Он брел, склонив голову. Его чистая опрятная форма бросалась в глаза, а колодка с медалями на груди смотрелась вызывающе.
Еще не веря своим глазам, Изольда пошла рядом с колонной.
– Пауль!
Обернулись сразу трое и этот офицер тоже. Он взглянул на женщину и, вероятно, решив, что звали не его, сразу отвернулся.
– Пауль Кристиан!
Изольда подбежала ближе, но автоматчик в рыжей выцветшей гимнастерке сделал знак не приближаться.
– Пауль Кристиан, это я, Изольда Гюнш! Ты должен меня помнить!
Офицер снова посмотрел на нее, на этот раз внимательнее. Несколько раз он опускал взгляд себе под ноги, спотыкаясь в тесной колонне о куски вывороченного асфальта, потом снова поворачивал к ней лицо.
Изольда спохватилась и сорвала с головы длинный платок, повязанный на старушечий манер. Это была уловка, с помощью которой она хотела выглядеть старше, чтобы не привлечь внимание какого-нибудь вражеского солдата. Берлин полнился слухами, да что там слухами – город, как и вся страна, давно пребывал в паническом страхе перед русскими. Его принесли сюда беженцы с востока и взлелеяли газеты и радиопередачи доктора Геббельса. Но даже если они были лживы на девяносто процентов, оставшихся десяти хватило бы с лихвой.
Он узнал ее и махнул в знак приветствия рукой. В последний раз они виделись несколько месяцев назад у одного из КПП на въезде в Берлин. Совершенно случайная встреча. Они проговорили тогда минут тридцать. Пауль расспрашивал об отце, рассказывал, что переведен сюда из Вены, где служил на одной из зенитных башен в составе противовоздушной обороны.
– Куда вас ведут? – крикнула Изольда, опасливо поглядывая на идущего рядом солдата-конвоира. – Если я увижу твоего отца, что ему передать?
– Петер погиб, – ответил Пауль.
Женщина от неожиданности остановилась. Затем снова заспешила рядом.
– Когда? Где?
Дорогу ей преградил автоматчик. Он что-то сказал и стоял, глядя ей прямо в лицо. По всему было видно, что дальше он ее не пропустит,
Увидев это, Пауль крикнул:
– Этой ночью он был убит здесь в парке при попытке прорыва!
Возвращаясь домой, Изольда совершенно неожиданно наткнулась на водовозку. Народу было немного, и она наконец-то наполнила свой бидон. Воду развозили теми же машинами, что и раньше, но по приказу уже новых властей: генерал Берзарин, комендант Берлина, опасался, что, начав пить из Шпрее, Ланверканала и озер, город неизбежно и очень скоро окажется во власти эпидемий.
Она потолкалась возле быстро увеличивающейся толпы, послушала новости, главной из которых было известие о смерти Гитлера, и, приняв твердое решение не говорить пока ничего Эрне о Петере, вернулась домой.
– Я узнала, что сегодня пойдут многие. Пока еще есть возможность. Некоторые слышали сообщение по «Берлинер рундфунк» и утверждают, что Шпандау и Олимпийский стадион еще не заняты русскими. Когда нас окончательно запечатают, будет поздно. Нужно уносить ноги, Эрна.
– Но куда?
– На запад! – объясняла Изольда, увязывая тюк с одеялами и продуктами. – За Эльбой американцы. Об этом все говорят. Если хочешь когда-нибудь вернуться в свой Мюнхен, готовься. Как стемнеет, уходим.
– Но как мы дойдем до Эльбы?
– Ножками! Как все.

– Пора, – сказала Изольда, посмотрев на часы.
Они спустились вниз и, опасливо пробираясь дворами и темными переулками, двинулись в путь. На спинах обеих висело что-то похожее на солдатские сидоры, связанные из одеял. Кроме этого, в руках каждая несла по сумке: Изольда – побольше, Эрна – поменьше.
Где-то началась интенсивная стрельба. Подключилась артиллерия, полетели сигнальные ракеты, и на изрешеченных осколками стенах ночных домов заплясали красные отсветы.
– Это нам на руку, – сказала Изольда. – Отвлечет от нас внимание. И все же старайся не шуметь.
Она уверенно вела Эрну, все время поглядывая на небо. Ночь была ясной, с яркими звездами.
– Меня научили ориентироваться по Полярной звезде, – объяснила она плетущейся сзади спутнице. – Она все время должна быть справа от нас. Впрочем, это место я и так знаю. Вон там шоссе Шарлоттенбургер. Пойдем параллельно. Выходить на него пока не будем.
Иногда им приходилось подолгу останавливаться и замирать, прислушиваясь. Однажды они минут тридцать простояли, забившись в тень, пропуская мимо себя группу каких-то людей. Те, как назло, остановились совсем рядом и о чем-то долго совещались. В конце концов женщины увидели много других людей, пробиравшихся в том же направлении, что и они сами, и рискнули присоединиться к ним. Все шли молча, не обращая внимания на стрельбу слева.
К рассвету Эрна с Изольдой находились уже в плотном потоке людей, медленно текущем на запад. Появилось много машин, в основном легковых. Вместе с гражданскими шли люди в шинелях и кителях, в касках и с непокрытыми головами. Некоторые все еще несли в руках оружие.
Эрна увидела толстую пожилую женщину в стальном шлеме, надетом поверх платка. Она тащила за собой что-то вроде тележки для перевозки молочных бидонов. Большая каска с эсэсовскими рунами казалась маленькой в сочетании с ее обернутым в кучу плащей и фуфаек туловищем. В другой раз вид этой старухи был бы комичным до гротеска, но теперь шедшие рядом люди даже не смотрели в ее сторону.
Внезапно они увидели русских. Их было много. Они стояли возле полуразрушенного здания и с удивлением наблюдали за проходящими мимо тысячами людей. Эрна заметила, как один из них, вероятно офицер, приложив к уху наушник головного телефона, что-то кричит в микрофон. Возможно, он докладывал начальству об увиденном и спрашивал, что делать.
Они прошли мимо и вышли наконец на окраины.
Когда позади них над чадящим Берлином поднялось солнце, женщины увидели впереди сверкающие в его лучах разливы Хафеля. Эрна уже совсем выбилась из сил. Душевные драмы последних месяцев, болезнь и долгое сидение взаперти ослабили ее молодое тренированное тело.
– Потерпи, – уговаривала ее тоже порядком уставшая Изольда, – перейдем Хафель и устроим привал. Похоже, пока нам везет – если бы мост был закрыт, тут бы уже скопилась толпа.
– А куда потом, Изольда? Какие у тебя планы?
– Какие, какие… Пойдем туда, куда все.
Скоро они подошли к мосту. Батальон Гитлерюгенда держал его вот уже две недели, невзирая ни на что. Подростков не смущало, что через мост вместе с беженцами валом шли взрослые мужчины в военной униформе. В сравнении с кое-как экипированными и вооруженными мальчишками эти люди с полным правом могли считаться дезертирами, оставившими свои позиции. Ведь достигнуто только соглашение о прекращении огня, но капитуляции не было. Да и для большинства этих ребят со свастикой в белом ромбе на рукаве или с черными повязками Фольксштурма речь о капитуляции не шла вообще. Их не смутила даже весть о том, что фюрер пал в сражении. «Наше знамя – больше, чем смерть!» – вспомнила Эрна строчку из их молодежного гимна.
Проходя мимо, она видела бледные лица под большими тяжелыми касками, маячившие над мешками с песком по обе стороны предмостных укреплений. Они заняли здесь круговую оборону, ожидая нападения с обеих сторон и с воздуха. Некоторые сидели, склонившись к пулеметам, и курили, другие снаряжали ленты или раскладывали фаустпатроны. Раненых видно не было, но по состоянию моста и стоявшему неподалеку подбитому советскому танку Эрна поняла, что им уже пришлось повидать врага.
Конечно же, русские при желании могли в два счета разгромить все это воинство. Но этот длинный мост через широкий речной разлив был им нужен неповрежденным. Нужен, очевидно, не столько сейчас, сколько потом, после победы. При штурме же они опасались, что фанатичные подростки его просто взорвут. С них станется.
Миновав мост, они очутились в тихом Вильгельмштадте, потолкались там некоторое время в растерянности и, услышав разговоры о том, что нужно идти в Шпандау и далее в лес, решили последовать туда за основной массой беженцев. Еще через два часа, пройдя по разбитым улицам городка мимо старинной цитадели и совершив небольшой привал на окраине Раделанда, они вышли на дорогу, ведущую в северо-западном направлении. Впереди был лес Шпандау, в который устремилось неимоверное количество людей, То ли они просто сгрудились в этом месте, то ли вливались в основной поток с других направлений. По обочинам дороги, а то и прямо посередине стояли брошенные танки, тягачи и пушки. Те, кто ехал на машинах, останавливались, рассчитывая поживиться горючим, но баки «тигров» и «пантер» были пусты.
В одном месте Эрна увидела на башне танка человека. Он стоял во весь рост в длинном распахнутом пальто, одетом на голое тело. Впрочем, штаны на нем были, но и только. Время от времени он начинал приплясывать, шлепая по броне босыми пятками, потом замирал, простирал в сторону руку и кричал:
– Иудеи! Я выведу вас в землю хананеев, хеттеев, амореев, ферезеев, евеев и иевусеев. В землю, где текут молоко и мед…
В это время высоко над ними появился самолет, Это был медленно летящий биплан, мирно стрекотавший в лучах ослепительного майского солнца. Мало кто обратил на него внимание. За весь день над самыми их головами уже пролетали пары и тройки штурмовиков с красными звездами на крыльях. Но они не стреляли и не бросали бомбы, и к ним уже попривыкли.
– Изольда, – взмолилась Эрна, – вон хорошее место в лесу! Давай отдохнем.
– У нас не осталось воды. Потерпи немного, говорят, дальше есть ручей.
Ни в Хафеле, ни в попадавшихся по пути озерцах они не могли пополнить свои фляги. Вода была мутной, взбитой снарядами, смешанной с кровью. В Тегеллерзее, на восточной окраине Шпандау, в воде у самого берега лежали вздувшиеся трупы лошадей. Водопровод нигде не работал, водонапорные башни стояли, зияя пробоинами, их баки были пусты, а насосы давно выведены из строя. Если же где-то и встречалась сочащаяся влагой труба, то протолкнуться к ней было почти невозможно.
– Ложись! – закричал шедший уже с полчаса рядом с ними молодой парень. Он первым услышал свист и понял, что это такое.
Снаряд разорвался неподалеку в лесу. Как раз там, где Эрне хотелось упасть на траву, снять ботинки с чулками и лежать, вытянув ноги.
Толпа остановилась скорее от неожиданности, нежели от страха, не понимая того, что может последовать дальше. Но парень, на котором вместо кителя был серый замызганный свитер, судя по всему, успел набраться фронтового опыта.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76