Инутаскуак, старый охотник, с которым мы встретились в Сьорапалуке, подтвердил сообщение Кука о том, что это длинный легкий подъем, и предупредил, что нам придется сделать крюк к северу, чтобы обойти один участок речной долины, преграждаемый ледником. Пири и Каунгуак предостерегали нас, что, если в долине будет мало снега, мы столкнемся с большими трудностями, и предложили идти через ледяной щит к югу от прохода – значительно более безопасный путь перехода через остров, которым обычно пользовались эскимосы и канадская конная полиция.
Утром 21 марта четыре наших спутника один за другим просунули голову в рукавный вход нашей палатки, чтобы попрощаться с нами. Как всегда, Питер был первым. Более энергичного эскимоса я никогда не встречал; он унаследовал от своего знаменитого дедушки не только славную фамилию, но и способность к руководству и живой интерес к внешнему миру; в нем было также развито чувство юмора. У Питера была походка полярного эскимоса: он шагал вразвалку, но черты лица у него были европейские. Я не решусь утверждать, что в фойе какого-нибудь лондонского клуба его приняли бы за англичанина, однако ковры клуба – это не та мягкая поверхность на земле, по которой ему хотелось бы ходить, так как он охотник, притом один из лучших в округе Туле. А его жена Имангуак – одна из самых привлекательных и своенравных чистокровных эскимосок на всем Севере.
Даже когда Питер обменивался рукопожатиями с нами тремя, мы чувствовали, насколько напряжен пульс охотника. То же относилось и к крепкому рукопожатию его жены. Я и теперь вижу ее, одетую в штаны из шкуры белого медведя и в тонкий голубой анорак. Вижу и Каунгуака, его широкое темное лицо с несколько деланной улыбкой, ибо, даже после того как мы пережили вместе столько приключений, мы все же были для него «краслуны» – люди с юга.
Мы путешествовали с эскимосами почти месяц, привыкли доверять им и уважать их и с грустным чувством смотрели, как двое нарт исчезают в тумане. Впереди нас ожидал переход в тысячу с лишним миль, представлявший лишь тренировку перед более трудным трансарктическим путешествием, которое я планировал уже несколько лет.
У вершины залива Флаглер остров имел в ширину около 50 миль. По сообщению Кука, он пересек его за четыре дня. Мы потратили на это почти четыре недели.
К 6 апреля у нас оставалось всего на девять дней продовольствия для нас самих и на девять дней корма для собак, если мы убьем трех из них. Роджер считал, что надо убить пять, а Аллан придерживался мнения, что следует выкинуть все не слишком нужное снаряжение, как, например, кинокамера, фирмы Белл и Хауэлл и запасная радиостанция. Он хотел отрезать конец своих нарт, чтобы облегчить их, и бросить меховую одежду, так как стало несколько теплее. Однако при дальнейшем обсуждении мы пришли к выводу, что, выгадывая в весе, мы лишь незначительно улучшим свое положение. К тому же мы чувствовали какое-то недомогание. Вероятнее всего мы страдали от постоянного отравления угарным газом во время сна в отапливаемой керосинкой палатке. Налицо были все симптомы: головокружение, тошнота, чувство опьянения, расслабляющая сонливость. Нам не слишком шло на пользу и то, что мы сидели всего на одной четверти обычного рациона. Однако положение наше было бы не столь серьезным, если бы собаки находились в хорошем состоянии. Но они голодали еще сильнее, чем мы, и приходили в такое же замешательство, как и мы, когда попадались бесснежные участки. Если бы мы послушались совета эскимосов и попытались пересечь остров Элсмира по ледяному щиту, то к этому времени были бы уже на метеорологической станции Юрика. А теперь мы находились лишь на полпути через проход Свердрупа, и все тяжелые участки дороги были еще впереди.
Прошло две недели с тех пор, как мы расстались с эскимосами, а нам казалось, что с момента трогательного прощания с ними миновало целых пять недель. Это были самые тяжелые дни нашего путешествия, и начались разговоры о том, чтобы отказаться от его продолжения и запросить по радио помощь. Но об этом не могло быть и речи. Для нас стало очевидным, что Кук и горсточка других исследователей, которым удалось пересечь остров по проходу Свердрупа, оказались не в столь трудных условиях, как мы: снегу тогда было больше и санный путь лучше. Однако это сочли бы слабым извинением те, кто содействовал экспедиции; они знали только то, что до нас пересекали остров Элсмира, а нам не удалось. Я понимал, что в том случае, если мы прекратим путешествие, нам придется проститься с мечтой о пересечении Северного Ледовитого океана.
Мы убили одну собаку и скормили ее остальным. С этого дня мы стали спать на открытом воздухе и пользоваться палаткой только для приготовления пищи. Мы вступили в каньон, который местами был так узок, что нарты не могли пройти. Все грузы пришлось перетаскивать на спине, а нарты, поворачивая их боком и кое-где спуская по замерзшим водопадам, волочить самим. Так мы достигли конца каньона, выходящего на замерзшее озеро; западная его часть была преграждена языком глетчера, о котором нас предупреждали эскимосы и упоминалось в сообщениях Свердрупа и Кука об их пересечении острова Элсмира. Когда мы огибали край ледникового языка, все грузы пришлось опять тащить на спине. За ним мы очутились на реке, покрытой голубоватым льдом, и тут дело пошло несколько быстрее – мы направились вниз к заливу Айрен.
Теперь мы довели дневной рацион до одной шестой обычного, слабость у нас усилилась – это результат не только недостатка питания, но и последствия коварного отравления угарным газом. На острове Элсмира нам пришлось проделать путь, по меньшей мере в три раза превышавший кратчайшее расстояние от одной стороны острова до другой. Изможденные и усталые, пошатываясь, шли мы к фьорду. Даже на самом гладком льду нам редко удавалось заставить собак тащить нарты со скоростью свыше 2 миль в час; а иногда мы подталкивали нарты рукой, и они чуть не наезжали на собак. При планировании этого тренировочного перехода не было предусмотрено сбрасывание с воздуха запасов продовольствия, как это планировалось для предстоящего трансарктического перехода. К тому же с потеплением и вскрытием льда нам нельзя было терять время на охоту, чтобы раздобыть пищу для собак и для самих себя.
Как ни странно, но все же помощь с воздуха мы получили, хотя для собак большого прока от этого не было. Первым из намеченных нами пунктов пополнения запасов была канадская метеорологическая станция в Юрике, расположенная примерно на полпути вдоль берега острова Элсмира, в каких-нибудь полутораста милях к северо-западу от того места в Бей-фьорде, где мы находились. Обеспокоенные нашим запозданием, работники станции сообщили нам по радио, что на поиски нас вылетел самолет. Юрика в это время служила также базой для исключительно рискованного предприятия, которое возглавлял Ралф Плейстед и финансировала радиовещательная компания «Колумбия». Он задумал достичь Северного полюса, идя из Юрики (откуда до полюса было около 700 миль) на мотосанях «бомбардье». Уже через несколько дней после выхода этой экспедиции начались неполадки, а к тому времени, когда мы добрались до метеостанции, ее постигла полная неудача. Однако пока что участники экспедиции Плейстеда были полны энтузиазма, и вспомогательный самолет Плейстеда держал сейчас путь к нам, чтобы подобрать нас. Я представил себе «шапки» в газетах всего мира, оповещающие о том, что наша экспедиция спасена экспедицией Плейстеда, и по радио попросил Плейстеда оказать нам любезность и вернуться на свою базу. Но тем временем самолет летел уже над нами, и с него увидели нас. Он был оборудован лыжами, снизился и приземлился. После того как мы категорически заявили, что не собираемся прекращать путешествие, а Плейстед заверил нас, что им руководили самые добрые намерения, мы согласились взять кое-что из продовольствия и металлические нарты для замены тех, которые были изготовлены по образцу Пири; Роджеру пришлось бросить их во время перехода через остров Элсмира.
Следующие несколько дней мы упорно шли вперед, и 26 апреля, ровно через два месяца после того, как мы покинули эскимосский поселок Канак, увидели вдали метеорологическую станцию Юрика, где жили четырнадцать человек. При подходе к Юрике мы и собаки были в таком жалком состоянии, что одна собака, обессиленная, упала и околела в одной миле от станции, а мы, изнуренные и исхудавшие, вынуждены были отъедаться и отдыхать целую неделю, прежде чем двинуться дальше.
6 мая, на следующий день после того, как Плейстед официально отказался от своей затеи, мы покинули станцию Юрика и начали вторую часть нашего путешествия. Впереди простирались 700 миль ледяной поверхности, и лед с каждым днем становился все менее надежным.
11 мая вечером нам удалось добраться до самой северной точки острова Аксель-Хейберг, расположенной далеко за восемьдесят первой параллелью. К нашему удивлению, оказалось, что это то самое место, которое, по утверждению Кука, было отправным пунктом при его штурме Северного полюса. Перед нами открывался на редкость унылый пейзаж. Здесь не было даже признаков обитания птиц или других животных, никакого движения, и вокруг расстилалась устрашающая пустыня льда и снега.
Теперь мы направились на юг по другой стороне острова Аксель-Хейберг. Когда мы миновали полярный плавучий лед, дорога стала несколько лучше; однако наши собаки опять быстро устали, и, проделав примерно 120 миль, мы с облегчением вздохнули, когда увидели остров Майген. На ледяном щите этого далекого и необитаемого острова, на высоте около тысячи футов над уровнем моря, самолет Института по изучению полярного континентального шельфа оставил для нас последний склад припасов.
Усталые, мы с трудом взобрались на ледяной щит, быстро погрузили припасы и рано утром 22 мая двинулись дальше. Время теперь стало решающим фактором. Южнее уже наступила весна, вскоре лед будет вскрываться и вокруг нас. До Резольют-Бей оставалось приблизительно 400 миль, и нельзя было терять ни секунды. Нам благоприятствовало то обстоятельство, что теперь было постоянно светло, но, быстро двигаясь по гладкому льду к югу, мы вскоре очутились в густом тумане. В течение нескольких дней мы почти не видели солнца. Вокруг островов не было трещин, вдоль которых мы могли бы двигаться, а так как мы находились лишь в нескольких сотнях миль от Северного магнитного полюса, то нельзя было полагаться на компасы. Наконец начались снежные бури, и десять дней при видимости меньше чем 10 ярдов нам пришлось лежать и ждать. Это было тревожное время. Мы не знали, потрескался ли лед вокруг нас. Из боязни попасть в беду не решались идти на юг, к северной оконечности острова Девон.
Когда в конце концов нам удалось возобновить свой путь, оставалось пройти еще много миль, и сделать это надо было быстро. Я подсчитал, что в среднем нужно проходить не менее 20 миль в день. Но собаки, снова голодные, оказались не способными на это. В таких условиях едва ли можно делать больше одной мили в час. Поэтому нам приходилось ежедневно совершать пятнадцати-шестнадцатичасовые переходы, чтобы выполнить дневную норму; мы двигались восемь часов подряд, затем на четыре часа давали собакам отдых, а потом шли еще восемь часов.
В результате таких форсированных маршей 16 июня мы достигли фьорда Артур на острове Девон. Там нам сообщили то, чего мы боялись: лед в проливе к северо-востоку от Резольют-Бей вскрылся. Наше путешествие закончилось, когда мы находились ровно в 100 милях от цели.
Впоследствии мы очень огорчились, обнаружив, что летчики, сообщившие нам эти сведения, ошиблись. Местами лед был достаточно крепок, и мы могли бы добраться с нартами до Резольют-Бей. Правда, лед в тех местах, где мы шли последние несколько дней, вскрылся примерно через неделю, так что, по зрелому размышлению, нам, пожалуй, изрядно повезло: мы вовремя осели на твердую землю.
Меня с несколькими собаками самолет доставил в Резольют-Бей. Аллан, Роджер, остальные собаки и все имущество прибыли туда через неделю. Мы договорились с канадской конной полицией, чтобы собак перевезли на судне в эскимосский поселок на берегу пролива Джонс. Неизрасходованные запасы продуктов и снаряжение мы оставили в Резольют-Бей, с тем чтобы впоследствии, когда будем совершать переход через Северный Ледовитый океан, нам сбросили их с самолета.
Затем мы разъехались в разные стороны. Роджер полетел в Эдмонтон, а оттуда в Монреаль, где он собирался немного отдохнуть перед возвращением домой. Аллан, верный себе, дал согласие участвовать в другой экспедиции. Через несколько минут по прибытии в Резольют-Бей он снова сел в самолет и полетел к базовому лагерю на острове Девон, чтобы весь остаток лета исполнять обязанности начальника научной станции Североамериканской экспедиции арктического института. Осенью он должен был прилететь ко мне в Англию и помочь управиться с многочисленными канцелярскими делами и составить окончательный план трансарктического путешествия. Я полетел в Эдмонтон, а оттуда прямо в Лондон.

5 СПЕШКА ПОСЛЕДНИХ МИНУТ
30 июня 1967 года я прилетел в лондонский аэропорт, обросший бородой, выцветшей на солнце, которую у меня не было времени подстричь, в широких спортивных брюках цвета хаки и в желтовато-коричневом анораке. Я сильно загорел и чувствовал себя лучше, чем в последние несколько лет. Взяв такси, я поехал на склад моих агентов по отправке грузов, провел через таможенный осмотр две охотничьи винтовки, два револьвера, кинематографическое оборудование стоимостью восемьсот фунтов стерлингов и несколько предметов из личного имущества. Побросав все в багажник автомобиля, я поехал прямо на Ред-Лайонсквер, чтобы повидаться с Джорджем Гринфилдом. Это было деловое свидание, но оно было таким волнующим, какого я не припомню за всю свою жизнь, так как мой друг и литературный агент, вероятно, впервые за все время нашего долголетнего сотрудничества увидел свет в противоположном конце туннеля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31