– Включите полное освещение города! – распорядился Леонид.
– Даю из четвертого гольдера, – послышался ответ.
Все подошли к окнам. И вдруг на улицах Радийграда вспыхнули огни. Они загорались пачками, квартал за кварталом, и сразу же радужное сияние встало над городом.
Стихийно возник торжественный митинг. Молчать было нельзя. Всем хотелось выразить свои чувства. Первый опыт передачи большого количества электромагнитной энергии без проводов на значительное расстояние знаменовал собой новую величественную победу советской науки.
Мне запомнились слова женщины-инженера, говорившей о значении этого открытия.
– Открылась новая глава в космической физике, – сказала она.
Из ее яркой речи я узнала, что спектр шаровой, полученный Леонидом и Симоном, в свое время был правильно объяснен. Только вещество с огромной плотностью излучения могло дать такой спектр. Лунин тогда же подтвердил предположение Леонида, что в шаровых мы имеем дело со скоплениями тех тяжелых электрических частиц, которые поступают в верхние слои атмосферы в виде так называемого ультра-жесткого космического излучения.
В обычных условиях тяжелые частицы не достигают поверхности нашей планеты. Атмосфера «тормозит» и разбивает их. Они разделяются на мириады электронов, несущих элементарные электрические заряды, которые насыщают собой всю толщу атмосферы. Но при некоторых особых условиях, например, при очень сильной ионизации атмосферы, сгустки тяжелых частиц, или, проще говоря, сгустки электромагнитной энергии, принимают вид шаровых молний.
Искусственное получение тяжелых частиц с помощью мегалотрона показало, что наука способна не только разрушать атом, освобождая энергию, заключенную в нем, но и преобразовывать одни виды свободной энергии в другие формы. В этом, пожалуй, самое великое достижение науки.
Многое запомнилось мне из того, что говорили тогда ученики Леонида.
Опускаю неинтересные для вас подробности об условиях, необходимых для успеха передачи. Об учете состояния слоя Хевисайда, высота которого над земной поверхностью колеблется в течение суток от восьмидесяти до ста пятидесяти километров. О температуре воздуха, упругости водяных паров, колебаниях атмосферного давления на трассе лидера «Эпсилон-4».
Леонида вызвали к телефону. Он с волнением слушал.
И лицо его омрачилось. Оглядевшись вокруг, он поманил меня к себе:
– Я хотел, чтобы вы сопровождали меня сейчас…
– Что случилось? – спросила я.
Леонид отвел меня в сторону, где не было посторонних, и сказал:
– Энергия, отправляемая из Чап-Тау, не вся дошла сюда. Вообще потери на трассе мы со Степаном предвидели. Но такой большой утечки не должно быть. Она превосходит наши предположения в тысячи раз…
Я кивнула головой, но не знала, что ответить. Леонид вынул носовой платок и вытер капли пота со лба. Он очень волновался и глухо добавил:
– Только что мне сообщили, будто большой огненный шар упал с неба в районе оленеводческого совхоза «Сухое Стойбище». Туда на авто не проехать.
– Но надо ехать туда! – воскликнула я, начиная понимать самое важное.

XXXIV. Молния и пепел

Пока для поездки готовили оленью упряжку, Леонид вместе со мною наскоро закусывал перед дорогой. Прожевывая бутерброды и обжигаясь горячим чаем, он говорил:
– Многое становится понятным. Вероятнее всего, Дымов сумел где-нибудь в роще, недалеко от станции Грохотова, смонтировать подобие наших антенн. А может быть, ухитрился сделать отвод. Но мне думается, что шаровые тогда явились для него сюрпризом, объяснить который он не мог. Ему вообще не хватает не только знаний, но и сообразительности. Все, что ему удалось, это скопировать трассу для движения молний вдоль ионизаторов в виде наших же моделей типа «Р-1», которые вы назвали стержнями. Теперь вы уже знаете, что головки «Р-1» и «Р-2» состоят из иридиево-платинового сплава. А в ней крупица элемента, занимающего в менделеевской таблице восемьдесят седьмую клетку. Как только один из стержней оказался заземленным в другом месте, вся схема была нарушена. Шаровая вышла из повиновения. Это она зажгла у вас лампу и занялась варкой картошки в чугунке. Может быть, разразившаяся гроза застала Дымова в степи, и его аппаратура испортилась. Вероятно, отказался работать рычаг выпуска и дозировки. Воздух же был достаточно ионизирован грозой, трасса проделана. Вот по этому каналу и помчались мелкие порции шаровой, которые образовали поток искр, похожих на бусы, той ночью в вашей хате.
– Вы говорите, как будто сами видели, – пробормотала я,
– Да, вижу, потому что обдумываю факты… А вы поступили тогда очень остроумно.
Я покраснела от похвалы.
– Не скромничайте, – сказал Леонид. – Ваш поступок, несомненно, отличался новизной и смелостью. Заземляя стержень в разных местах, вы серьезно помешали Дымову. Так, по крайней мере, я теперь думаю.
Олени быстро мчали нас. Это было незабываемое путешествие при свете северных сполохов. Воздух дивно чист и спокоен. Вот позади в снегах исчез Радийград, но его огни еще соперничали с огнями неба.
«Сухое Стойбище» состояло из нескольких деревянных домов, вокруг которых стояли юрты. За изгородями виднелись рогастые морды оленей и слышалось их посапывание.
– Вон там, – показал Леониду рукой подошедший человек.
Леонид сделал мне знак, и мы втроем подошли к одному из домов. Осторожно вошли в него.
Под потолком и на столе ярко горели керосиновые лампы. Спиной к нам у окна с раскрытой форточкой стоял человек.
Я узнала его. Это был он, человек в кепке, человек с медвежьими ногами.
– Дымов! – громко крикнул Леонид.
Но человек стоял неподвижно. Морозный пар, врывавшийся через форточку, оседал инеем на его лысеющей непокрытой голове. Правую руку он высунул в форточку и застыл так.
Леонид подошел ближе. Я тоже. И увидела мертвое лицо Дымова.
– Он замерз? – прошептала я.
Вероятно, при этом я сделала неловкое движение и дотронулась рукой до трупа Дымова.
И тут произошло то, чего никогда не забуду.
Мертвец внезапно рассыпался в тончайший прах. Весь без остатка – кости и одежда.
Порыв ветра через форточку развеял этот прах по комнате. В ней сразу стало пыльно и запущенно.
Равнодушный свет ламп озарял то место, где шаровая молния испепелила человека, сохранив его очертания лишь до первого прикосновения.
– Несколько минут серьезного разговора, – произнес утром следующего дня Леонид, встретив меня в лаборатории. – Прошу выслушать…
Он прошелся по комнате, как бы обдумывая выражения, и остановился против.
– Можете упрекать меня и профессора Грохотова за скрытность. Не во всех ситуациях она полезна. Но мы с вами квиты. Вы тоже страдаете этим недостатком.
Я сделала удивленные глаза:
– Не совсем понимаю, зачем вы это говорите? Лучше без предисловий.
– Тогда прямо к делу, – просто выговорил Леонид.– Еще недавно я допускал, что история с похищением могла быть подстроена вами нарочно. Теперь я знаю все.
Я прищурилась и небрежно процедила сквозь зубы.
– А именно?
– Вы почти разгадали тайну голубых шаров, – серьезно ответил Леонид, – Когда дневник вашего отца, предназначавшийся Дымову, попал в руки Грохотова и я узнал об этом, я радировал, чтобы вас вызвали на станцию. Если бы вы не приехали, расспросить вас можно было бы и другим путем. Но вы приехали. Признаться, мы думали, что вы выполняли поручения Дымова… Что касается самого Дымова, и не только Дымова, а и еще кое-кого, то в этом отношении теперь все ясно. Некоторые подозрения подтвердились, а недостающие улики найдены. Могу только сказать вам, что Дымов заслужил свою участь. Хотя судьба наказала его неожиданно, но приговор этот справедлив.
Я слушала, ошеломленная. Меня подозревали в том, что я могла быть соучастницей Дымова!
– Вы нарочно засадили меня в диспетчерскую тогда? Чтобы я не мешала? – с ноткой злости тихо спросила я.
– Не совсем так, – твердо ответил Леонид. – Но теперь мы оба ценим вас и верим. Хотим, чтобы вы стали научным сотрудником нашего института.
Я выпрямилась.
– Довольно, Леонид Михайлович.
Отец всегда звал меня гордой и самолюбивой. И теперь я холодно спросила Леонида:
– Вы убедились, что я все время честно выполняла свои обязанности?
Леонид утвердительно качнул головой:
– Да.
И я вплотную приблизилась к Леониду. В тот момент я желала, чтобы мои глаза изрыгнули тысячи молний и сожгли его, превратили в пепел, в прах! Досада и оскорбленное самолюбие сотрясали меня.
Задыхаясь, я могла только пробормотать:
– И вы… вы… могли так думать!
Быстро подошла к письменному столу и на листе, вырванном из большого блокнота, написала заявление с просьбой освободить меня от обязанностей лаборантки ЭИВРа. Подписалась и молча подала Леониду.
– Прощайте, – сказала я очень твердо и с достоинством повернулась к двери.
– Постойте, не уходите, – услышала я голос, в котором звучала почти мольба.
Я остановилась.
– Мое решение вызвано вовсе не уязвленным самолюбием, как вы, может быть, думаете. Вы знаете, я всегда собиралась в театральную школу. И вот… Я выдержала экзамен… успешно… Впрочем, вас это, наверное, не интересует?
Леонид спокойно подошел ко мне, но глаза его горели.
Он прошептал:
– Вы ошибаетесь во мне. От души желаю вам успеха!
И вдруг в его глазах мелькнуло подобие усмешки. Он добавил:
– На ваше место надо найти заместительницу. У меня есть такая. Завтра я отправлюсь к ней и возьму вас с собой, если не возражаете.
– Не возражаю.

XXXV. Тайна кольца и парча-шм

Через шесть часов воздушного путешествия аэроплан начал снижаться. Внизу развернулась панорама города. Она показалась мне знакомой. Я не ошиблась. Мы прилетели в город Светлый.
На аэродроме мы сели в разные автобусы. При прощаньи Леонид дал мне адрес хорошего отеля и сунул в руку записку.
Только в номере отеля я развернула ее и прочла:
«Очень прошу вас ровно к пяти часам вечера прийти на Озерную улицу, 26».
Глупышка! Я пошла по этому адресу! Номер 26 на Озерной улице оказался цветочным киоском. Прежняя продавщица, пополневшая и ставшая еще более солидной, торговала георгинами и астрами. Платановая аллея, скамейка под развесистым деревом, песочная дорожка… Все, как тогда…
Медленно шла я по знакомой улице.
– Извините, осмелюсь побеспокоить вас,– сказал человек, подойдя ко мне. Это был тот «знакомый незнакомец».
– Зачем вы меня звали, Леонид Михайлович? – спросила я.
Человек изумленно пожал плечами:
– Извините, не совсем понимаю. Мое имя-отчество другое.
– Что вам надо? – сурово спросила я, сдвинув брови. Человек, похожий на Леонида, кивнул на противоположную сторону улицы.
– Видите домик? – спросил он меня.
– Вижу, – быстро и насмешливо ответила я. – И прошу вас об одном одолжении. Пройдите туда, поднимитесь на три ступеньки, позвоните два раза. Вам откроют дверь. Скажите только: «Добрый вечер!»
Человек удивленно уставился на меня.
– Как странно! Вы что же, ясновидящая? Ведь я как раз только что хотел просить вас об этом.
Я усмехнулась:
– Впрочем, могу сопровождать вас туда. Позвоним вместе.
Он одобрительно кивнул головою, и мы перешли через улицу.
Знакомая старушка отперла дверь. Мы вошли в маленькую переднюю. Человек, похожий на Леонида, извинился и скользнул в одну из дверей. Там послышался разговор. И вдруг навстречу мне из другой двери быстро вышел Леонид.
– Как я рад! – весело сказал он мне, протягивая руку.
Ввел меня в зал. Там на овальном преддиванном столе, покрытом белоснежной скатертью, лежала черная перчатка. Да, та самая… черная, нитяная.
Я вздрогнула, когда увидела, что Леонид взял эту черную перчатку и сделал мне знак следовать за ним:
В комнате, выходившей окнами в сад, вполоборота ко мне за столом сидела молодая женщина. Ее тонкий красивый профиль нежным силуэтом рисовался на фоне светло-золотистой стены.
– Маша! – тихо произнес Леонид. – Ты забыла свою перчатку.
Женщина повернулась к нам.
– Спасибо, милый…
Я смотрела на женщину и не сразу поняла, почему у нее такое странное лицо. Потом увидела глубокий шрам на правой щеке, безжалостно исказивший необычайную красоту этой женщины. Темно-русые тугие косы лежали над ее умным лбом, а под густыми бровями искрились бесконечно добрые, проникновенные глаза.
Она взяла черную перчатку изящными тонкими пальцами левой руки и положила на раскрытую книгу перед собою.
– Маша… – опять тихо сказал Леонид. – Познакомься, Татьяна Ильинична! Это моя жена Маша.
Лучистые глаза Маши взглянули на меня с лаской.
– Я видела вас, Таня… К сожалению, лишь один раз… Но так много слышала о вас…
Неловко протянула я ей руку. Маша пробормотала торопливо:
– Простите…
Быстро надела левой рукой свою черную перчатку на правую и лишь тогда ответно протянула мне для рукопожатия. Я почувствовала, как слаба и тонка рука, и очень осторожно дотронулась до нее. Леонид незаметно шепнул мне:
– У Маши болят руки…
Маша усадила меня рядом с собою. Мы глядели друг другу в глаза и не знали, с чего начать разговор. Так много нужно было сказать.
Леонид нарушил молчание:
– Распоряжусь, чтобы нам принесли сюда чаю.
Маша сказала:
– Распорядись, милый.
Леонид ушел. Рука в черной перчатке легла на мое плечо. Маша не улыбалась. Вероятно, рубец на щеке был болезнен и мешал ей. Только глазами улыбалась Маша:
– Надо благодарить вас, Таня… очень, очень.
Я раскрыла мою старую сумочку и вынула оттуда перстень.
– Возвращаю вам. Вы тогда дали мне эту ценную вещь.
Задумчиво смотрела Маша на перстень, который я вручила ей.
– Леонид не хотел встречаться с тем злым человеком, – тихо говорила Маша.
– С Дымовым? – спросила я.
– Да. Леонид позвонил по телефону сюда, в дом, где я остановилась. Сказал, что пришлет кого-нибудь за этой вещью. Вы позвонили и сказали: «Доброе утро!» – это был наш своеобразный пароль. Через окно я увидела вас. Видела и Леонида, как он сидел на скамье. Я вручила вам кольцо. Когда через несколько минут я выглянула в окно, ни вас, ни Леонида на скамье не было.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20