В свете угасающего дня открывалась Византия, еще розовая, и появлялись е
е изумительные, пестрые, шумные, широкие улицы, оканчивающиеся небольшим
и площадями и пересекаемые церквами и монастырями с круглыми куполами. В
право, портики Августеона, окаймляющие Миллиарий с четырьмя арками, были
увенчаны статуями и среди них несущийся на Восток Юстиниан на коне, с зол
отым султаном на шлеме и шаром мира в руке. На севере серебрились крыши и с
ияли золотом купола, возвышаясь в серо-зеленоватом небе, на котором рисо
валась отдаленная листва деревьев, а еще дальше взлетал, возвышаясь, элл
адийский крест Святой Софии Премудрой, смелый, сияющий, изумительный, пр
евыше всего.
Ц Без сомнения, Виглиница тревожится, ожидая тебя, Ц сказал Гараиви Упр
авде, а тот ответил:
Ц Правда! Но почему она хочет, чтобы я присутствовал на бегах? У меня не бы
ло желания. Конечно, я предпочел бы слушать Гибреаса и смотреть в церкви С
вятой Пречистой на почитаемые иконы.
Гараиви резко отпустил руку Отрока:
Ц Слушать Гибреаса и смотреть на иконы в Пречистой, это хорошо, потому чт
о ты будешь Базилевсом через них и через него, но присутствовать на бегах
полезно. Зеленые тебя признали, Солибас победил Голубых для тебя, для теб
я Копроним Константин V будет скоро выброшен из кафизмы. Ты будешь повели
телем Византии, народ будет целовать золотые орлы на твоих сандалиях и п
риветствовать тебя.
Управда не отвечал. Гараиви шел по-прежнему рядом с ним, оттеняя его своим
и широкими плечами и покачивающейся головой, покрытой скуфьей, подвязан
ной веревкой из верблюжьего волоса Ц головной убор набатеянина. По врем
енам он поворачивал лицо к юному спутнику, не глядевшему на него, лицо с из
рытой кожей, одутловатое с жесткой бородой, густо обрамлявшей подбородо
к от одного уха до другого, и со щетинистыми усами, до самых ноздрей плоско
го носа. Босоногий, с обнаженными руками, он был одет в персидские штаны и
жалкую далматику, сшитую из разных тканей, среди которых на куске ковра в
иднелся остаток головы единорога, который косился, видя, как над его полу
стертыми ноздрями пляшет в такт ходьбы колесо, вытканное красными нитям
и.
Они двигались в розоватом свете заката; вечернее беспредельное небо пог
лощало вершины дворцов и церквей, фиолетовых, легких, воздушных. Улицы то
поднимались на один из семи холмов города, то спускались в их долины, и в з
ависимости от строения этажей, выступающих вперед и почти сходящихся, ул
ицы были, то черные, как туннели современного города, то сияющие в свете ух
одящего дня. В глубине одного из форумов, полного движения, появился стан
Солибаса и его голова, на которой кольцо серебряного венца блестело и ка
залось теперь громадным среди волнения покрывал, колеблемых протянуты
ми вперед руками.
Ц Солибас, восторжествовавший над Голубыми, нам поможет вместе с Зелен
ыми, Ц сказал Гараиви, указывая на победителя, несомого на руках.
И продолжал, чтобы увлечь в разговор Управду, все еще безмолвного:
Ц Ты видел, как Константин был доволен бегами и рукоплескал Голубым? Пар
тии, конечно, уничтожили бы друг друга, если бы не охранители порядка. Я с у
довольствием слушал пенье мелитов и игру серебряных органов, поставлен
ных у меты Голубых и у меты Зеленых; это меня восхищало. А я ведь привык к бе
гам. Я видел триумфы вождей партий и их поражения, и никогда мне не наскучи
т видеть их в золотых куртках и с цветной перевязью, которая их так хорошо
опоясывает. Знаешь, что я тебе скажу: я не жалею о моей родине, я не хочу уйти
из Византии, где дается такое прекрасное зрелище бегов. К тому же, как теб
е известно, Сепеос, Солибас и я, мы все за тебя и за твою сестру Виглиницу, вм
есте с игуменом Гибреасом, который желает победы Блага над Злом, когда ты
будешь Базилевсом; за тебя Зеленые, за тебя народ Византийский, за тебя по
клоняющиеся иконам, за тебя православные, которые плюют в лицо патриарху
евнуху и предпочитают Пречистую Святой Премудрости. И потому, уверяю те
бя, я не отдам мои грядущие дни за все ладьи Золотого Рога, хотя бы они были
нагружены золотом, драгоценностями, венцами, тканями; потому что мне как
ой-то голос говорит, что мы будем обитать в Великом Дворце, будем председа
тельствовать на играх в Ипподроме, среди стражей, под сенью их знамен!
Постепенно сгущался мрак, и массы домов едва оживлялись огоньками, вспых
ивающими в переплетах их окон, кое-где с железными решетками. В некоторых
домах были террасы, высоко поднятые, точно воздушные; стены исчезали под
высоко тянущимися виноградными лозами, гордами и аристолохами; молчали
вые группы женщин и мужчин, в длинных одеждах, широких далматиках, прямо п
адающих покрывалах, темными контурами выделялись на фоне неба, которое т
еперь подернулось серыми полосами. Управда и Гараиви шли очень быстро, п
оглядывая то на профиль акведука Валента, с огромными арками, покрытыми
роем людей, то на многочисленные церкви, глубокие нарфексы которых были
открыты на площадях, осененных тенью от их сближенных куполов. Они шли, на
правляясь вправо к Золотому Рогу, склоны которого обрамляли широкие вод
ы металлического оттенка, отражающие берега; долгими улицами они спуска
лись с холма, смежного с разношерстным Гебдомоном, предместьем, полным ш
умов, заглушаемых громадностью города, лежащего у трех морей. Гараиви не
говорил ничего, чтобы не отвлекать Управду, погруженного в мечты, от кото
рых трепетали его губы, и склонялась головка со светлыми волосами, подре
занными у шеи и слегка волнистыми под шапкой из козьей шерсти в красных п
олосах. Он замедлял шаг настолько, что Гараиви поворачивался, снова брал
его за руку и вел за собой по запутанным улицам, через более просторные пл
ощади и перекрестки, полные людей.
Во мраке, широко спустившемся, в низких лавках купцов, слабо озаренных, не
определенные массы товаров не останавливали редких прохожих.
Кто-то, шедший с фонарем, остановился:
Ц Матерь Божия! Всемогущий!.. Это ты, Гараиви!
Вынув из-под одежды два круглых предмета, он их положил на мостовую и подн
ял фонарь вровень с лицом набатеянина.
Ц Я продал всего одну дыню, а думал продать их много, чтобы обогатиться. И
потому я отдыхал в Гебдомоне, знаешь, под стеной, в то время как ты, без сомн
ения был в Ипподроме.
Он взял дыню, подбросил и подхватил ее одной рукой, другой держа фонарь, сд
еланный также из дыни, прорезанной узорами и выдолбленной внутри, с горя
щим обломком смолистого дерева. И прежде чем уйти, он обошел вокруг Гараи
ви, спина которого озарилась светом неподражаемого фонаря.
Ц Всемогущий!
И повторяя непрерывно, как заклинание: Всемогущий! Ц он, охваченный вост
оргом, смотрел глазами безумца, Ц каким он и был, вероятно, Ц на далматик
у Гараиви, на которой голова единорога расширялась в лучах вытканного ко
леса, пляшущего над его ноздрями.
Она покрывала спину набатеянина и он в любовании выставлял эту ужасную г
олову, как бы пожирающую складки далматики, отдельные полосы которой был
и украшены еще другими вытканными рисунками. Вдосталь надивившись, удал
ился прохожий, унося под полой одежды свои дыни. И в последний раз слетело
отрывисто с уст его завистливое: О Великий, Всемогущий! Его прорезанная д
ыня светилась, оставляя лучистый свет, скоро потонувший в неожиданном ск
рещении улиц.
Ц Сабаттий прав, восторгаясь моей далматикой, Ц произнес голосом, как б
ы дрожащим от радости, Гараиви. Ц Все в Византии достойно поклонения. И т
ы, Управда Ц ты, которому суждено стать Базилевсом, ты не менее достоин по
клонения, чем Виглиница, которая сознает свое величие!
По улицам, отличавшимся многообразием зданий, спустились они к Гебдомон
у, поднялись к Влахерну до двойных зубчатых стен с четырехугольными башн
ями. Оставили позади себя Ипподром, Великий Дворец, Святую Софию, квартал
Ксеролофос, Термы Аркадия, статую Феодосия, Тетрапилы Августа, Пурпурен
Константина Ц весь город, шумный и переливавшийся, на фоне которого выд
елялись золотые и серебряные купола, портики, бани, трибуны, бассейны, вид
имые с достигнутой ими высоты. Необычное здание выросло вдруг перед ними
среди новых улиц и безмолвных домов: удлиненная стена с дугообразно выр
езанными наверху окнами, покоившимися на колонках, и отбрасывавшими неж
но мерцавший свет. Затем выступ крытой паперти храма, снова продолжение
стены, и, наконец, обрисовался вдруг исполинский памятник, в этой части го
рода как бы невероятный, перерезанный двумя поперечными ходами, с нарфек
сом, устремлявшимся вперед под круглым просветом фасада. Освещенные изн
утри стекла вставлены как в просвет этот, так и в окна, вырезанные в корабл
е. Здание увенчивалось куполом, окутанным ночной тьмою, в кольце двенадц
ати отверстий на самом верху, которые сейчас едва можно было различить. Х
рам этот, стоявший посреди площади вымощенной плитами и окруженный порт
иками, бросал вызов высившейся вдали Святой Софии, господствовавшей над
сливающимися очертаниями города, с его ипподромом, Великим Дворцом и хре
бтами зданий, растворявшимися во тьме.
Они поднялись по ступеням, прошли высокий нарфекс и толкнули среднюю из
трех сверкавших металлом дверей, над которыми виднелся несогласованно
начертанный Образ. Вседержитель восседал на троне, спинка которого была
усеяна рубинами и увенчана двумя коронами. Золотой венец, разделенный кр
естом, обрамлял Его лик. Ноги Его покоились на скамье, одна рука поддержив
ала на коленях Евангелие, другая поднялась в двуперстном знамении, сложи
в указательный палец с большим и пригнув мизинец. По бокам его в золотых в
енцах сияли два Пречистых лика с отверстыми, чистыми очами. За дверью Упр
авду и Гараиви овеяло сильное дуновение воздуха, струившегося из глубин
ы, освещенной множеством висевших лампад и паникадил, которые прикрепле
ны были на углах колонн, окаймлявших поперечные галереи, утопавшие в сум
ерках. Склонив голову, сложив руки на груди, дитя быстро направилось в глу
бину храма, казавшуюся еще необъятнее от исполинского изображения Девы
Богоматери. Величественная Панагия эта была расцвечена красками, глава
Богоматери в золотом венце касалась беспредельности свода, одежда у зап
ястий и на коленях украшена была крестами и ниспадала от прямой шеи до но
г, покрывая выпуклые груди. Руки Ее простирались до краев свода Ц туда, гд
е виднелись стекла дугообразных окон, за которыми расстилалось синее не
бо в наряде мерцавших звезд.
Они находились на середине, там, где на четырех четырехугольных колоннах
покоился круглый свод. Он господствовал над храмом, сияя, а под ним прости
ралась цепь колонн, на которых висели светильни. Четыре огромных ангела
изображены были на покатых закруглениях свода. Крылья их отливали сумер
ечнофиолетовым оттенком, устремлялись ввысь простертые руки. Волниста
я одежда покрывала гибкий стан, трубы были вложены в уста, а до плеч с голо
в в лучистых венцах ниспадали волны кудрей. Создавалось впечатление, что
они реют в бледном сиянии целомудренного света Луны, которое озаряло хр
ам, населенный писаными ликами и мозаиками, казалось, завладевшими им вс
ецело.
Арки всех четырех кораблей, расположенных в виде радиусов от середины, у
сеяны были равносторонними крестами, и лики Иисуса Христа изображены бы
ли над карнизом обеих крытых галерей, утопавших в пустоте. Склонив глаза
долу, созерцали они остроконечные свои бороды; возле них в лучистом орео
ле виднелись лики святых, некоторые из них в сопровождении священных жив
отных: павлины сидели на колесах, голуби клевали виноград, сыпавшийся с в
етвей, и нежно блеяли многорунные овцы.
Послышались шаги, кто-то шел им навстречу, волоча плоские сандалии, и свеч
а в его руке бросала колеблющиеся отблески. Странно, но он, казалось, смеял
ся. Открытый рот выделялся на его грубом рыжебородом лице, и он щелкал оск
аленными зубами. Рыжая борода поднималась и опускалась согласно движен
иям щелкавших зубов. Четырехугольная скуфья, под которую он подобрал вол
осы, покрывала его голову. Он был облачен в простую священническую рясу, о
ткрытую на груди и с крестами, вытканными на подоле. Провожая Управду и Га
раиви, он рассказывал:
Ц Акапий и Кир хотели пойти со мной, но я обещал вдосталь потешить Даниил
у и Феофану, лишь бы они удержали их. Мать их, Склерена, журила их, но, говоря
правду, они не послушны ей, подобно тому, как Николай, Анфиса и Параскева н
е слушают отца своего Склероса. Послушен один Зосима, но он едва ходит и не
может обойтись без материнской груди; кто знает, что выйдет из него!
Он засмеялся, щелкнул зубами, опустилась и поднялась его рыжая борода. За
тем прибавил:
Ц Да, Зосима едва ходит и ему нужно молоко матери. Мать его Склерена почу
вствует себя счастливой, когда он подрастет. Конечно, Ц послушным он тог
да не будет, но, по крайней мере, перестанет сосать и с нее снимется бремя, а
отцу его Склеросу приятно будет видеть его подросшим.
После краткого перерыва он продолжал, щелкнув зубами и пошевелив бородо
й:
Ц Игумен Гибреас хранит Управду, которому суждено быть Базилевсом, ибо
в нем течет кровь Базилевса. Тебе, Гараиви, равно как Сепеосу и Солибасу вв
ерил Гибреас его драгоценную жизнь. Вы одолеете Нечестие, восстановите и
стинную веру и через вас одолеет Пречистая Святую Премудрость, патриарх
которой Ц скопец.
Они приблизились к витой лестнице и начали спускаться по ней. Справа от н
их проходила каменная главная колонна основания, слева стена из песчани
ка. Вошли в низкую залу, влажный склеп, колонны которого протянулись отве
сной цепью, и в котором горели красные лампады перед золочеными нишами. В
дали виднелся, преуменьшаясь, образ Пречистой, Ц Панагии в золотом венц
е. Вся из драгоценных металлов, в одеянии сверкающем, украшенном крестам
и из жемчуга и драгоценных камней у чресел, у запястий и на коленях, она си
яла, озаренная блеском восковых свечей, возженных в углах корабля под ар
ками свода, в котором розовый мрамор чередовался с серым.
1 2 3 4 5 6 7 8