Он забросил чемодан на площадку, потом, уже на ходу, сам вскочил, протащил чемодан в угол, стал рядом и только тогда перевел дух. Уф, с этим он, кажется, справился!
Но что будет дальше? Если Грундайс спрыгнет на ходу, деньги пропали. Потому что прыгать с чемоданом Эмиль не решится. Это слишком опасно.
Сколько машин! Они обгоняют трамвай, гудят, ревут, а на перекрестках им наперерез мчатся другие потоки машин. Какой шум! А тротуар весь запружен людьми. Трамваи, двухэтажные автобусы, экипажи! На всех углах газетные киоски. Огромные витрины, от которых не оторвешь глаз: цветы, фрукты, книги, золотые часы, готовое платье, шелковое белье. И высокие, высокие дома.
Вот он каков, Берлин.
Эмилю очень хотелось все это поподробней разглядеть. Но ему было некогда: ведь в переднем вагоне сидел человек с его деньгами и мог каждую минуту выскочить и исчезнуть в толпе. И тогда - крышка. Потому что в этой толпе, среди всех этих машин, автобусов и людей, никого нельзя найти. Эмиль высунул голову в окно: а вдруг этот голубчик смылся? Может, он уже один едет в этом трамвае, не зная, куда и зачем, а бабушка тем временем ждет его на вокзале Фридрихштрассе у цветочного киоска, и ей невдомек, что ее внук катит по Берлину в трамвае 177 и что с ним стряслась такая беда. Хоть лопни с досады!
Трамвай остановился. Эмиль не сводил глаз с моторного вагона. Но никто не сошел. Зато много народу вошло. На площадке, где стоял Эмиль, стало тесно. Какой-то дяденька начал его ругать за то, что он высовывается.
- Ты что, не видишь, люди хотят сесть! - ворчал тот.
Кондуктор, продававший в вагоне билеты, дернул за шнур. Раздался звонок, и трамвай покатил дальше. Эмиль снова забился в свой угол, его толкали, кто-то наступил ему даже на ноги, а он думал с испугом: "У меня ведь нет денег! Если кондуктор выйдет на площадку, я должен взять билет. А если я не возьму билета, он меня высадит. И тогда все пропало".
Эмиль оглядел стоящих рядом с ним людей. Может, тронуть кого-нибудь за рукав и тихо попросить: "Одолжите мне, пожалуйста, деньги на билет". Но у всех такие сосредоточенные лица! Какой-то дяденька читал газету. Двое других разговаривали об ограблении какого-то банка.
- Они сделали подкоп, - рассказывал один, - проникли в помещение и спокойно вскрыли все сейфы. Похитили ценностей на несколько миллионов, не меньше.
- Точно установить, что именно унесли из этих сейфов, будет крайне трудно. Ведь люди, снимающие сейфы, не обязаны сообщать банку, что они там держат.
- Конечно, любой съемщик сейфа может теперь заявить, что у него там хранились бриллианты стоимостью в сотни тысяч марок, а на самом деле там лежала жалкая пачка малоценных бумаг или дюжина мельхиоровых ложек.
И оба засмеялись.
"Вот так точно будет и со мной, - печально подумал Эмиль. - Я скажу, что Грундайс украл у меня сто сорок марок. Но никто мне не поверит. А вор скажет, что это просто нахальство с моей стороны, что там было всего три марки пятьдесят пфеннигов. Влип же я в историю!"
Кондуктор тем временем все приближался к площадке. Теперь он уже стоял в дверях и громко спрашивал:
- Кто еще не взял билета? Кто еще не взял билета?
Он отрывал от рулона большие белые листочки и особыми щипцами пробивал в них ряд дырочек.
Пассажиры, стоящие на площадке, давали ему мелочь и получали билеты.
- Ну, а ты? - обратился он к мальчику.
- Я потерял деньги, господин кондуктор, - ответил Эмиль. Потому что никто бы ему не поверил, если бы он сказал, что деньги у него украли.
- Потерял деньги? Ты мне сказки не рассказывай, мы такое уже слыхали. А куда ты едешь?
- Этого... этого я еще не знаю, - пробормотал Эмиль, запинаясь.
- Что ж, тогда сойди-ка на следующей остановке и сперва реши, куда тебе надо.
- Нет, я не могу сойти, мне обязательно надо ехать на этом трамвае. Пожалуйста, не высаживайте меня, господин кондуктор, прошу вас.
- Раз я велел тебе сойти, значит, сходи. Понятно?
- Дайте мальчику билет, - сказал дяденька, читавший газету.
И он протянул кондуктору деньги. Кондуктор оторвал Эмилю билет, но сказал с неодобрением:
- Если бы вы только знали, сколько мальчишек катаются каждый день на трамвае, и все они, как один, уверяют, что потеряли деньги, а потом смеются над нами!
- Этот не будет смеяться, - возразил дяденька с газетой.
Кондуктор снова вошел в вагон.
- Большое, большое вам спасибо, - сказал Эмиль.
- Не за что, - ответил дяденька и снова уткнулся в газету.
Трамвай опять остановился. Эмиль поспешно высунул голову, чтобы поглядеть, не сходит ли Грундайс. Но котелка на улице не обнаружил.
- Не дадите ли вы мне ваш адрес? - спросил Эмиль у человека, читавшего газету.
- А зачем тебе?
- Чтобы я мог вернуть вам деньги. Я пробуду в Берлине, наверное, неделю, и я зашел бы к вам как-нибудь. Моя фамилия Тышбайн. Эмиль Тышбайн из Нойштадта.
- Нет, эти деньги я тебе, конечно, подарил, тут и говорить не о чем. Может, дать тебе еще немного?
- Ни в коем случае, - твердо сказал Эмиль. - Я не возьму больше ни пфеннига.
- Как хочешь. - И господин с газетой снова углубился в чтение.
Трамвай ехал, останавливался, снова ехал. Эмиль прочел название одной широкой, красивой улицы: Кайзераллее. Он ехал и не знал, куда он едет. В переднем вагоне сидел вор. А может быть, в этом трамвае сидели или стояли еще и другие воры. И никому здесь не было дела до Эмиля. Правда, чужой дяденька подарил ему деньги на проезд. Но потом он снова уткнулся в газету.
Город был таким огромным! А Эмиль - таким маленьким! И никто даже не поинтересовался, почему у него нет денег и почему он не знает, где ему надо сходить. В Берлине живет четыре миллиона человек. Но никому из них нет дела до Эмиля Тышбайна. Никто не хочет вникать в чужие заботы. У каждого хватает своих забот и своих радостей. И когда здесь кто-нибудь говорит: "О, я ваш от души сочувствую", то чаще всего это надо понимать как: "Старик, отвяжись от меня!"
Что же будет? Эмиль тяжело вздохнул. И он почувствовал себя очень, очень одиноким.
Глава седьмая
НА ШУМАНШТРАССЕ ВОЛНЕНИЕ
Пока Эмиль, стоя на площадке трамвая 177, ехал по Кайзераллее и не имел ни малейшего понятия о том, куда он направляется, его ждали бабушка и Пони-Шапочка, его двоюродная сестра, как было условлено, на вокзале Фрид-рихштрассе у цветочного киоска, и все время смотрели на часы. Мимо проходила толпа людей с чемоданами, ящиками, коробками, кожаными сумками и букетами цветов. Но Эмиля среди них не было.
- Он, наверное, очень вырос, да? - спросила Пони-Шапочка, катая взад-вперед свой маленький никелированный велосипед.
Конечно, его незачем было брать с собой на вокзал. Но она так долго канючила, что бабушка в конце концов сдалась: "Ну уж ладно, бери, своевольница". И теперь своевольница была в прекрасном настроении и заранее радовалась восхищенным взглядам Эмиля. "Он наверняка скажет, что это мировой велик", - сообщила она бабушке тоном знатока.
А бабушка начинала беспокоиться:
- Я что-то ничего не понимаю. "Уже двадцать минут седьмого. Поезд давным-давно должен был прийти.
Они подождали еще несколько минут, а потом бабушка послала девочку спросить, пришел ли поезд.
Пони-Шапочка и тут, конечно, не рассталась с велосипедом.
- Вы не можете мне сказать, почему опаздывает поезд из Нойштадта? спросила она у контролера, проверявшего билеты у выхода на перрон.
Он стоял у турникета и пробивал на каждом билете дырочки особыми щипцами.
- Нойштадт? Нойштадт? - Он на мгновение задумался, а потом сказал: Ах, да, 18.17. Поезд давным-давно прибыл.
- Неужели? А мы вот стоим у цветочного киоска и ждем моего кузена Эмиля.
- Очень рад, очень рад.
А почему это вы так радуетесь? - с любопытством спросила Пони и звякнула велосипедным звонком. Контролер ничего не ответил и отвернулся.
- Какой вы невоспитанный дядя! - обиженно сказала девочка. - До свиданья!
Стоящие рядом люди засмеялись. Контролер с досады прикусил губу. А Пони-Шапочка вернулась к киоску.
- Поезд уже давным-давно прибыл, бабушка.
- Что же могло случиться? - недоумевала бабушка. - Если бы он почему-либо не выехал, мать послала бы телеграмму. Неужели он вышел не на той остановке? Но ведь мы все так точно описали.
- Ничего не понимаю, - сказала с важным видом Пони. - Скорее всего, он вылез не там, где надо. Мальчишки вообще такие бестолковые. Готова держать пари! Вот увидишь, что я права.
Им ничего не оставалось, как ждать. И они ждали. Прошло пять минут.
Потом прошло еще пять минут.
- Больше ждать явно нет никакого смысла, - сказала Пони бабушке. - Мы можем здесь простоять еще год. Нет ли где другого цветочного киоска?
- Пойди посмотри. Но только не задерживайся!
Шапочка снова отправилась в путь вместе со своим велосипедом и обошла весь вокзал. Другого киоска нигде не оказалось. Потом она навела какие-то справки у двух железнодорожников и вернулась с гордым видом.
- Так вот, киоска больше нет, - заявила она. - Да это было бы смешно два цветочных киоска! Что я еще хотела сказать? Ах да, следующий поезд из Нойштадта приходит в 20.33, то есть чуть позже половины девятого. Поэтому мы с тобой сейчас отправимся домой. А ровно в восемь я снова приеду сюда на велосипеде. Если и тогда его не окажется, я напишу ему такое письмо, что будь здоров!
- Пони, как ты выражаешься!
- Такое письмо, что закачаешься, - так тоже говорят. Это тебя устраивает?
Бабушка нахмурила брови и покачала головой.
- Что-то мне все это не нравится. Что-то мне все это не нравится, проговорила она. Когда она волновалась, она всегда все повторяла два раза.
Они медленно пошли домой. Когда они подходили к мосту Вайдендаммер, Пони-Шапочка спросила:
- Бабушка, хочешь, я тебя прокачу?
- Да что ты несешь!
- А что? Ты уж никак не тяжелее Артура Циклера, а мы часто ездим с ним вместе.
- Имей в виду, если это еще раз повторится, отец отберет у тебя велосипед.
- Тебе нельзя ничего рассказывать, - огрызнулась Пони.
Когда они пришли домой - они жили на Шуманштрассе, 15, - родители Пони Хаймбольд ужасно разволновались. Отец предложил дать матери Эмиля телеграмму.
- Ни в коем случае! - воскликнула его жена, мама Пони. - Она умрет от страха. Мы к восьми часам еще раз пойдем на вокзал. Может, он приедет следующим поездом.
- Будем надеяться, будем надеяться, - бормотала бабушка. - Но скажу вам прямо: что-то мне все это не нравится, что-то мне все это не нравится.
- И мне тоже это не нравится, - сказала Пони-Шапочка и задумчиво покачала своей маленькой головкой.
Глава восьмая
ПОЯВЛЯЕТСЯ МАЛЬЧИК С КЛАКСОНОМ
Господин в черном котелке сошел с трамвая на Траумена-узштрассе, угол Кайзераллее. Эмиль это увидел, схватил чемодан, букет, еще раз сказал дяденьке с газетой: "Большое, большое вам спасибо" - и тоже вылез.
Вор обошел передний вагон, пересек трамвайные рельсы и перешел на другую сторону улицы. Трамвай поехал дальше, и тогда Эмиль снова увидел Грундайса, который сперва постоял в нерешительности на тротуаре, а потом поднялся по ступенькам на террасу кафе.
Теперь снова надо было действовать очень осторожно, чтобы не привлечь внимание вора. Эмиль быстро сориентировался: увидев на углу газетный киоск, он метнулся туда и скрылся за ним. Лучшего места, чтобы спрятаться, и придумать нельзя было: рядом стояла тумба для афиш, и вот в этот узкий проход между киоском и тумбой он поставил свой чемодан, сел на него, снял фуражку, перевел дух и тогда только огляделся.
Тип в котелке сел тем временем за столик на террасе кафе, у перил. Он покуривал сигаретку и был, видно, в отличном настроении. Эмилю казалось ужасным, что вор вообще может быть в таком отличном настроении, а тот, кого обокрали, должен страдать и чувствовать себя бессильным. Собственно говоря, что толку прятаться за киоском, словно вор - он, а не тот тип там, на террасе. Что толку знать: вор сидит в кафе "Жости" на Кайзераллее, пьет светлое пиво и курит сигареты? Если вору вздумается вдруг встать, придется продолжать погоню. А если он будет сидеть на этой террасе, то Эмиль простоит за киоском, пока у него не вырастет борода. Не хватало еще только, чтобы подошел полицейский и сказал: "Ты здесь что-то подозрительно долго торчишь, малый. А ну, пошли-ка со мной по-хорошему, а не то надену наручники".
И как раз в этот момент за спиной Эмиля раздался гудок. Эмиль испуганно отскочил в сторону, обернулся и увидел мальчишку, который стоял и хохотал над ним.
- Держись за воздух, а то загремишь, - насмешливо бросил мальчишка.
- А кто это гудел за моей спиной? - спросил Эмиль.
- Как - кто? Ясное дело, я. Ты, видать, не здешний, а то знал бы, что у меня в кармане клаксон. Меня здесь все знают.
- Я из Нойштадта. А сейчас - прямо с вокзала.
- Вот оно что, из Нойштадта. Поэтому на тебе такой дурацкий костюм.
- Полегче на поворотах. А то я тебе так врежу, что будь здоров.
- Ты что, рассердился? - спросил добродушно мальчишка. - Что ж, погода для бокса подходящая. Начнем, что ли?
- Давай отложим на потом, сейчас мне некогда, - объяснил Эмиль и поглядел на террасу, сидит ли там еще Грундайс.
- А я думал, у тебя времени хоть отбавляй. Торчишь с чемоданом и букетом за газетным киоском, сам с собой в прятки играешь! Для таких забав надо иметь тьму свободного времени.
- Нет, - сказал Эмиль, - я слежу за вором.
- За кем? Я что-то, верно, не расслышал. Ты вроде "вор" сказал. Кого же он обокрал?
- Меня! - сказал Эмиль с явной гордостью. - В вагоне. Пока я спал. Взял сто сорок марок. Я вез их бабушке, которая живет здесь, в Берлине. Он перебрался в другое купе и сошел на остановке "Зоопарк". Я, сам понимаешь, за ним. Он - на трамвай, я - тоже. А вот теперь он сидит там, на террасе кафе, - вон, видишь, в котелке, да еще у него прекрасное настроение.
- Ой, старик, да это же здорово! -восторженно завопил мальчишка с клаксоном. - Это же как в кино! Что ты собираешься делать?
- Понятия не имею. Буду идти за ним по пятам. А что дальше - еще не знаю.
- А ты скажи полицейскому: он твоего вора живо схватит.
- Не буду. В Нойштадте был у меня один случай... короче, в полиции ко мне могут отнестись с подозрением. И если я...
- Все понятно.
- А на вокзале Фридрихштрассе меня ждет бабушка.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12