Однако городской совет Нейштадта считал, что для их четырехкилометровой линии вполне достаточно одной живой лошадиной силы. Так что об электрическом моторе пока и речи не было, и вожатый не нажимал на рычаг, а дергал левой рукой за вожжи, а правой помахивал кнутом. Эй, пошла, пошла!
И если кто-нибудь жил, скажем, на Магистратной улице, 12, и хотел сойти у своего дома, он просто-напросто стучал вожатому в стекло, и тогда тот кричал: "Тпру!" - лошадь останавливалась, и пассажир сходил, где ему надо, хотя трамвайная остановка была расположена у дома 30 или там 46. Но нейштадтский трамвай не считался с официальными остановками. У трамвая времени было хоть отбавляй. Лошадь никуда не торопилась. И вожатый тоже. А жители города Нейштадта и подавно. Если же кто-нибудь случаем и в самом деле спешил, то он шел пешком...
На Вокзальной площади фрау Тышбайн и ее сын сошли. И пока Эмиль стаскивал с площадки свой чемодан, он вдруг услышал, как за его спиной прогудел густой бас:
- Что, в Швейцарию отправляетесь?
Голос этот принадлежал полицейскому сержанту Йешке. Мать ответила:
- Нет, мой мальчик едет на неделю в Берлин, к родным.
А у Эмиля прямо в глазах потемнело. Потому что совесть у него была не чиста. Дело в том, что на днях он вместе с товарищами - их было человек двенадцать - отправились после урока физкультуры к памятнику великого герцога, прозванного Кривощеким Карлом, и нахлобучили на его лысую голову старую фетровую шляпу. А потом ребята уговорили Эмиля, потому что он рисовал лучше всех, взобраться на пьедестал и намалевать великому герцогу красный нос и черные, как смола, усы. И в самый разгар его вдохновенной работы на углу Базарной площади появился сержант Йешке! Ребята не растерялись - их словно ветром сдуло. Тем не менее они опасались, что сержант их узнал.
Однако Йешке ничего не сказал про тот случай, далее напротив, приветливо пожелал Эмилю доброго пути и осведомился, как идут дела у фрау Тышбайн.
Но все же Эмилю было как-то не по себе. И пока он тащил свой чемодан по площади к зданию вокзала, у него от страха дрожали колени. Он боялся, что Йешке вдруг закричит ему вслед: "Эмиль Тышбайн, ты арестован. Руки вверх!" Но этого не произошло. Может быть, сержант просто ждет возвращения Эмиля из Берлина?
Потом мама купила в кассе железнодорожный билет для Эмиля - конечно, жесткий, - а для себя перронный. И они вышли на первый перрон - да, да, в Нейштадте целых четыре перрона! - и стали ждать поезда в Берлин. Он должен был прибыть через несколько минут.
- Смотри, не забудь ничего в купе! И не сядь по рассеянности на букет! Чемодан надо поставить на багажную полку - попроси кого-нибудь, тебе помогут. Только повежливей, пожалуйста!
- Чемодан я сам смогу поставить. Что, я девчонка, что ли?
- Ладно, ладно. Не прозевай своей остановки. В Берлин ты приедешь в 18.17. Слезть тебе надо на Фридрихштрассе. Смотри, не сойди раньше, у зоопарка или еще где.
- Не тревожьтесь понапрасну, мадам!
- Пожалуйста, не вздумай разговаривать с чужими таким дерзким тоном! И еще - не бросай бумагу, в которую я завернула тебе бутерброды с колбасой, на пол. А главное - не потеряй деньги!
Эмиль в ужасе ощупывает свой пиджачок там, где находится правый боковой карман, облегченно переводит дух и говорит:
- Пока идем без потерь.
Он берет мать под руку и прогуливается с ней вдоль перрона.
- Не работай слишком много, мамочка! И не болей! А то ведь некому будет за тобой ухаживать. Если ты заболеешь, я тут же сяду на самолет и прилечу домой. И ты мне тоже пиши. Я проживу в Берлине не больше недели, так и знай.
Эмиль крепко обнял маму. Она чмокнула его в нос.
И тут как раз с ревом и грохотом прибыл поезд. Эмиль еще раз обнял маму и, схватив чемодан, полез в вагон. Мама протянула ему букет и сверток с бутербродами. Потом спросила, есть ли свободное место. Он кивнул в ответ.
- Итак, сойдешь на Фридрихштрассе!
Он кивнул.
- И веди себя как следует, разбойник!
Он кивнул.
- И не обижай Пони-Шапочку. Вы небось уж и не узнаете друг друга.
Он кивнул.
- И пиши мне.
- И ты мне тоже.
Разговор этот, наверно, никогда бы не кончился, если бы не было расписания поездов. Вдоль состава прошел начальник поезда, крича: "По вагонам! По вагонам!" Защелкали дверцы купе. Двинулись рычаги паровоза, и поезд тронулся.
Мама еще долго стояла на перроне и махала платком. Потом она медленно повернулась и пошла домой. А так как платок у нее все равно уже был в руке, она малость всплакнула.
Но только самую малость, потому что дома ее уже ждала жена мясника фрау Густина, которой надо было помыть голову и уложить волосы.
Глава третья
ЭМИЛЬ ЕДЕТ В БЕРЛИН
Войдя в купе, Эмиль снял свою школьную фуражку, поклонился и сказал:
- Добрый день, господа. Не найдется ли здесь для меня местечка?
Местечко, конечно, нашлось. А полная дама, которая уже успела скинуть с левой ноги туфлю, потому что она ей жала, сказала своему соседу, господину, дышавшему с присвистом:
- Теперь не часто встретишь таких воспитанных детей. Я вот вспоминаю свою молодость. О боже, тогда все было по-другому.
Говоря это, она шевелила затекшими пальцами левой ноги. Эмиль с интересом следил за этими гимнастическими упражнениями. А сосед ее так тяжело дышал, что едва смог одобрительно кивнуть.
Эмиль давно уже знал, что есть такие люди, которые по любому поводу вздыхают: "О боже, насколько прежде все было лучше!" И если кто-нибудь при нем говорил, что прежде и воздух был лучше, и рога у быков длиннее, он пропускал это мимо ушей. Ведь в большинстве случаев это неправда, а такие люди просто ворчуны, которые цепляются за любой повод, лишь бы быть недовольными, потому что они ни за что не хотят быть довольными.
Эмиль ощупал для верности правый карман своего пиджачка и, услышав, как шуршит заветный конверт, вздохнул свободно. К тому же пассажиры, сидящие в купе, вызывали доверие, так как не походили ни на разбойников с большой дороги, ни на убийц. Рядом со стариком, дышавшим с присвистом, сидела женщина и вязала крючком шаль, а у окна сосед Эмиля, господин в черном котелке читал газету.
Вдруг господин в котелке оторвался от чтения, вынул из кармана плиточку шоколада, отломил кусочек и протянул мальчику:
- Ну, как жизнь, молодой человек?
- У меня каникулы, - ответил Эмиль и взял шоколад.
Потом он поспешно вскочил, сорвал с головы фуражку, поклонился и представился:
- Меня зовут Эмиль Тышбайн.
Все в купе засмеялись. Господин, в свою очередь, приподнял котелок и произнес:
- Очень приятно. Грундайс.
Потом толстая женщина, сидевшая без левой туфли, сказала:
- Скажи-ка, живет ли еще в Нойштадте господин Курцхальц, владелец магазина готового платья?
- Конечно, живет, - обрадовался Эмиль. - Вы что, его знаете? Он недавно купил земельный участок возле магазина.
- Смотри-ка! Передай ему привет от фрау Якоб из Гросс-Грюнау.
- Так я же еду в Берлин!
- Это не к спеху: передашь, когда вернешься, - сказала фрау Якоб, снова зашевелила пальцами и принялась так хохотать, что шляпа съехала ей на лоб.
- Значит, ты едешь в Берлин? - спросил господин Грундайс.
- Ага. Бабушка будет ждать меня у цветочного киоска на вокзале Фридрихштрассе, - ответил Эмиль и снова ощупал конверт. Слава богу, конверт по-прежнему шуршал.
- Ты уже бывал в Берлине?
- Нет.
- Ну, ты будешь поражен! В Берлине есть дома в сто этажей, а крыши привязывают к небу, чтобы их не сдуло ветром... А если кому-нибудь нужно поскорее попасть в другой конец города, он бежит на почту, там его запаковывают в ящик и сжатым воздухом гонят по трубе, как пневматическое письмо, в то почтовое отделение, куда ему надо... А если у человека нет денег, он отправляется в банк и, оставив в залог свой мозг, получает там тысячу марок. А, как известно, человек может прожить без мозга только два дня. Чтобы получить свой мозг назад, он должен вернуть банку уже не тысячу, а тысячу двести марок. Теперь изобрели такие новые медицинские аппараты...
- Видно, вы как раз и заложили свой мозг в банке, - прервал его свистящий старик и добавил: - Перестаньте болтать глупости.
Толстая фрау Якоб так перепугалась, что уже не шевелила пальцами левой ноги, и даже дама, вязавшая шаль, перестала вязать.
Эмиль принужденно улыбнулся. Мужчины стали выяснять отношения. Эмиль подумал: "Так просто меня не купишь!" - и развернул пакет с бутербродами, хотя только что пообедал. Когда он справился с третьим бутербродом, поезд остановился на какой-то большой станции. Но названия он не увидел, а что прокричал кондуктор, не расслышал. Там сошли свистящий старик, дама с вязанием и фрау Якоб из Гросс-Грюнау. Правда, она чуть не проехала, потому что никак не могла всунуть левую ногу в туфлю.
- Так не забудь передать привет господину Курцхальцу, - повторила она на прощание.
Эмиль кивнул.
И он оказался в купе вдвоем с господином в котелке. Эмиль был от этого не в восторге. Человек, который раздает шоколад и рассказывает всякие небылицы, доверия не вызывает. Эмилю захотелось снова потрогать конверт. Но он не решился этого сделать, а подождал, пока поезд тронулся, пошел в туалет, вынул там конверт из кармана, пересчитал деньги - все сто сорок марок были в целости и сохранности - и стал думать, как же быть. Наконец он придумал. Он взял булавку, которую нашел в лацкане пиджачка, проткнул ее сквозь все три купюры, сквозь конверт, а потом и сквозь подкладку кармана. Он, так сказать, пригвоздил к себе деньги. "Теперь уже ничего не может случиться", - решил он и вернулся в купе.
Господин Грундайс, уютно расположившись в углу, спал. Эмиль обрадовался, что ему не надо поддерживать разговор, и стал глядеть в окно. Мимо проносились деревья, ветряные мельницы, поля, фабрики, стада коров, крестьяне, махавшие вслед поезду. Очень интересно было наблюдать, как все проплывало перед глазами, словно вертелась пластинка. Но нельзя же часами смотреть в окно!
Господин Грундайс продолжал спать и даже слегка похрапывал. Эмиль охотно походил бы взад-вперед по купе, но боялся разбудить своего попутчика - меньше всего на свете он хотел, чтобы тот проснулся. Поэтому он забился в противоположный угол и стал глядеть на спящего. Интересно, почему он не снял котелка? У него было длинное лицо, тонкие черные усики, тысяча морщинок вокруг рта, острые оттопыренные уши.
Ой! Эмиль вздрогнул и испугался не на шутку. Он чуть было не заснул. Спать ему нельзя ни в коем случае! Хоть бы еще кто-нибудь вошел к ним в купе! Поезд несколько раз останавливался, но, как назло, никто не садился. А было всего четыре часа, ехать предстояло еще целых два часа. Он ущипнул себя за ногу... В школе, на уроках истории у господина Бремзера, это всегда помогало.
И сейчас это сработало на некоторое время. Эмиль старался себе представить, как теперь выглядит Пони-Шапочка. Но он не мог вспомнить ее лица. Он помнил только, что, когда она вместе с бабушкой и тетей Мартой приезжала в последний раз в Нойштадт, она все хотела с ним боксировать. Он, конечно, не соглашался, потому что она в весе пера, а он уж никак не меньше полулегкого. Это было бы просто неприлично с его стороны, сказал он ей тогда. Если он как следует двинет ей апперкотом по скуле, она в стену врежется. Но она отстала от него, только когда вмешалась тетя Марта.
Ой, ой! Он чуть было не свалился с сиденья. Опять заснул? Он все щипал и щипал себя за ногу. Небось, нога уже вся в синяках. И все же это не помогало.
Попробовал считать пуговицы. Сперва сверху вниз, а потом снизу вверх. Сверху вниз он насчитал двадцать три штуки, а снизу вверх - двадцать четыре. Он откинулся на спинку сиденья и стал думать, почему получается по-разному. И вот тут он заснул.
Глава четвертая
СОН, В КОТОРОМ МНОГО БЕГОТНИ
Вдруг Эмилю показалось, что их поезд мчится по кругу, как игрушечный поезд по кольцу рельсов на полу комнаты. Он глядел в окно и не переставал удивляться. Круг все сужался. Расстояние между паровозом и последним вагоном быстро уменьшалось, причем паровоз явно все время убыстрял ход. Поезд кружился вокруг себя, словно собака, которая норовит укусить себя за хвост. А в черном кругу, очерченном мчавшимся поездом, стояли деревья, стеклянная мельница и огромный дом в двести этажей.
Эмиль захотел узнать, который час, и полез в карман, чтобы вытащить часы. Он их все тащил и тащил, но никак не мог вытащить, а в конце концов у него в руках оказались стенные часы из маминой комнаты. Он поглядел на циферблат и прочел: "185 часов километров. Плевать на пол опасно для жизни". Он снова кинул взгляд в окно. Паровоз уже совсем догонял хвостовой вагон. Эмиль очень испугался. Ведь если паровоз наскочит на этот вагон, произойдет крушение. Это ясно, как дважды два. Эмиль не собирался сидеть сложа руки и ждать несчастного случая. Он выскочил из купе и побежал по проходу. Может, машинист просто заснул? По дороге он заглядывал в другие купе. Нигде ни души. Поезд был пуст. Кроме него, там ехал только еще один пассажир в котелке из шоколада; он отломил на глазах у Эмиля кусочек и тут же его съел. Эмиль постучал к нему в купе и молча указал на паровоз, но человек в шоколадном котелке только рассмеялся, отломил еще кусочек и стал себя гладить по животу так ему было вкусно.
Наконец Эмиль добрался до тендера, потом ловко подтянулся и залез на паровоз к машинисту. Машинист сидел почему-то на козлах; в одной руке он держал вожжи, другой помахивал кнутом, словно в паровоз была запряжена лошадь. Эмиль поглядел: так оно и оказалось, причем не одна лошадь, а целых шесть пар! На копытах у всех были серебряные ролики, они катились на них по рельсам и пели:
Надо мне, надо мне в городок попасть.
Эмиль схватил возницу за плечо и закричал: "Придержите лошадей. Не то случится несчастье!" И тут он увидел, что возницей был не кто иной, как господин сержант Йешке.
Йешке окинул Эмиля проницательным взглядом и завопил:
"Кто был тогда с тобой? Кто размалевал великого герцога Карла? "
"Я", - ответил Эмиль.
"А еще кто?"
"Не скажу!"
"Тогда будем дальше мчаться по кругу".
И сержант Йешке так ударил кнутом, что лошади встали на дыбы и понесли, уже совсем догоняя хвостовой вагон.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12