Но он видел лишь часть общей картины. А во всем происшедшем были и свои косвенные положительные стороны.
Старик Ли в течение этой драматической недели был поглощен только этим делом, а между тем мышки продолжали играть в свои роли, во всяком случае две из них – племянница Чинь и немец Руди Бекенберг.
Женщину соблазнил управляющий судоходством Вонг Фу, посуливший ей единовременно сто тысяч долларов. Эти деньги были платой за перемещение – она должна была перебраться в Сингапур и работать там у Вонг Фу брокером по фрахту, но только после полного падения Дома Ли.
Немец – Руди Бекенберг – сам вступил с ними в контакт.
Вонг Фу проявил мудрость, когда оставил Тима Брауна на прежнем месте. Благодаря его искусству два новых рекрута получили возможность передать информацию из бухгалтерии Ли непосредственно на квартиру Вонг Фу. Ему уже была известна значительная часть этой информации, но теперь он получил новые бесценные сведения, почерпнутые из частных бесед его новых информаторов со стариной Ли.
Вонг Фу видел, что победа близка.
Внучка Ли и англичанин-яхтсмен – это ерунда, мелкие сошки. Но, так или иначе, дело должно быть завершено, и он написал под текстом доклада:
«Продолжайте следить за Трентом и девушкой».
Вонг Фу показал распоряжение военному специалисту и бросил доклад в машину для уничтожения бумаг.

***

«Как он хотел иметь это – хотя бы самую малость», – думал командор Мануэль Ортега, медленно ведя свой джип вдоль длинного участка дороги в гасиенду сэра Филипа Ли. Ортега уже дважды в течение шести недель с момента извержения вулкана отговаривался от приглашений сэра Филипа под предлогом занятости. Теперь финансист снова приехал из Гонконга, и это третье приглашение передал Ортеге его непосредственный начальник – адмирал.
– Он хочет лично поблагодарить вас, – сказал он.
Подъехав к воротам, Ортега остановился, в восхищении созерцая красоты усадьбы. Увенчанные гирляндами цветов розовой бугенвилии камни высокой стены сияли в свете вечернего солнца, как бледные медовые соты. Белые голуби, распуская хвосты веером и воркуя, расхаживали у трехэтажной голубятни. Их нежное воркование гармонично сливалось с плеском воды, вытекавшей из каменной пасти льва и струившейся в резервуар для водопоя, рядом с которым стояла треугольная подставка для всадников.
Слуга кашлянул, привлекая внимание Ортеги, и попросил ключи от машины, чтобы поставить джип в тень огромных платанов. Высокий дворецкий провел его в обширную прихожую, где царил полумрак.
В толстых беленых стенах высоко под потолком были проделаны ряды маленьких узких окошек. Это свидетельствовало о том, что гасиенда служила не только домом, но и крепостью. И темные картины на стенах, и стулья с высокими спинками, и большой стол из монастырской трапезной – все это были реликвии колониальной эпохи.
Выходящая на патио большая квадратная приемная с хорами представляла собой полный контраст с сумрачной прихожей, но производила не менее тягостное впечатление утрированными приметами власти. Здесь стояли четыре кушетки ручной работы, обтянутые натуральным шелком, в центре – стол с крышкой из толстого, дюймовой толщины стекла, но внимание Ортеги привлекли прежде всего яркие цветные пятна на стенах.
Дворецкий тронул его за рукав и показал на дверь в патио, где на краю выложенного плиткой бассейна с лилиями сидел сэр Филип. Финансист был в сером костюме, его коричневые ботинки ручной работы тускло отсвечивали в тени. Он улыбнулся Ортеге несколько кривой улыбкой. За его спиной обнимались бронзовые возлюбленные. Сэр Филип казался утомленным и обременным годами. Даже голос у него было необычно тихим, и Ортеге приходилось наклоняться, чтобы расслышать его сквозь плеск струящейся воды.
– Я понимаю, что вы были очень заняты после нашей поездки, командор, – заговорил сэр Филип. – Такой долгий путь – навестить старика. Вы так внимательны. Не хотите ли чашку чаю? – Он едва заметно кивнул дворецкому и, подождав, когда тот отойдет на достаточное расстояние, тихо спросил:
– Значит, они сбежали?
– Нет, сэр, – возразил Ортега. Он вынул снимки горы и показал пальцем на четвертый поток лавы. – Они были вот здесь во время второго извержения. Мои люди поднялись наверх вдоль края потока вот сюда и перешли через него. Нигде больше перейти поток было нельзя, а пути обратно тоже не было. Они погибли, сэр, сгорели в лаве.
Финансист на мгновение закрыл глаза, как будто мысленно представляя себе их гибель, а затем вздохнул и поправил манжету кремовой рубашки, чуть-чуть высовывавшейся из рукава пиджака. На его идеально ухоженных руках уже проступали темные пигментные пятна, а глаза были пустые, старческие.
– Я хотел бы, что вы точнее придерживались фактов, командор, – сказал он тихим голосом. – Ваши люди считают, что дело обстояло иначе. Некоторые из них думают, что вы дали им уйти. Вы сняли шлагбаум?
– Это было решение, вынужденное обстоятельствами.
– Чье решение, командор?
– Я действовал как офицер филиппинской армии. – Ортега чувствовал, что его слова звучат напыщенно и театрально, но финансист только кивнул.
– Да, понимаю. – Он снова вздохнул. – Все это так запутано, командор. Кое-кто из ваших людей полагает, что вы обманули меня.
Как по волшебству, возник дворецкий с блестящим лакированным подносом. На подносе стояла одна-единственная чашка синего фарфора – такого тонкого, что просвечивала насквозь.
– Пожалуйста, – предложил сэр Филип, но Ортега уже устал от всего этого.
– Я предпочел бы откланяться, – сказал он. Финансист еще раз легонько вздохнул и дал знак дворецкому удалиться.
– По крайней мере, доставьте мне удовольствие проводить вас до двери, – он осторожно взял Ортегу под руку.
Финансист казался совсем маленьким перед массивными деревянными дверьми, обитыми железными гвоздями с большими шляпками. Но петли дверей были тщательно смазаны, а створки хорошо отбалансированы.
Во дворе, в тени платановых деревьев, опершись на джип Ортеги, стояли четверо мужчин. Ортега сразу же узнал их по фотографиям и своему служебному досье. Это были террористы – коммунисты из ННП – Новой народной армии. Все четверо значились в начале его списка как состоящие в розыске и прославились своей жестокостью. Они были вооружены автоматами Калашникова и холодным оружием.
Из тени вышел телохранитель финансиста с короткоствольным автоматом в руках и стал возле своего хозяина.
– Сожалею, командор, – сказал сэр Филип.
Ортега плюнул ему в лицо.

***

Доктор Имаи сбежал по деревянным ступенькам крыльца, пересек лужайку и вышел на пляж. Это был маленький человечек лет шестидесяти с небольшим, но без единого седого волоса, слегка полноватый, но не опасной, а скорее – уютной полнотой. Он положил очки в карман кимоно, а кимоно вместе с пляжным полотенцем повесил на деревянный крюк, вбитый в ствол пальмы. Строго соблюдая режим утренней зарядки, он поплавал, затем перевернулся на спину и стал осматривать свои владения.
Это был небольшой курорт – главное здание и восемь кабин-коттеджей. Клиенты называли этот курорт ашрам – что-то вроде индуистского храма, что несколько смущало доктора-японца. Кардиолог по специальности, он отключился от бешеной гонки городской жизни, когда у него самого случился сердечный приступ, и вложил свободную часть своих сбережений в строительство курорта. Он намеревался предложить своим сотоварищам, страдающим сердечными заболеваниями и напуганным близостью смерти, временный приют и смену образа жизни. Озабоченный больше здоровьем сердца, чем души, он решил, что его пациенты на курорте должны быть избавлены от всяких забот.
Пляж, защищенный горой, располагался в стороне от тайфунов. Электрическая энергия вырабатывалась за счет ветра и солнца. Чистую ключевую воду курорт получал из источника на горе. Трубы – канализационные и водопроводные – были здесь вдвое шире обычного стандарта. Доктор Имаи обеспечивал своих пациентов питанием из местных продуктов – рыбы, риса, фруктов. Пища готовилась на угольной жаровне, для строительства коттеджей использовались местные материалы.
Как всегда довольный утренним моционом, доктор вышел на берег, вытерся и не торопясь трижды обежал вокруг главной лужайки. Потом набрал две тарелки фруктов, налил две чашки зеленого чаю и понес все это к пятой кабине. Сидя на маленькой веранде, он стал наблюдать, как Сэм выполняет свои ежедневные упражнения.
Англичанин развесил в кустах на различной высоте дюжину игральных карт. Он падал, перекатывался, делал прыжки и кульбит, и из любого положения его нож каждый раз с неизменной точностью пронзал самую середину карточного рисунка.
Доктор Имаи выразил свое восхищение этим спектаклем – он был горд, что его пациент так быстро выздоровел. А ведь подумать только – пуля в левом плече, запущенная рана правого бедра, глубокие порезы и царапины на левой руке и вдобавок – сильнейшее переутомление и нервное истощение.
Трент завершил сотый бросок задним переворотом и, улыбаясь, подошел к доктору. Он вытащил нож из ствола дерева, подобрал карты и уселся на ступеньку крыльца.
– Вы можете продавать билеты на свои представления, Сэм, – улыбнулся доктор. – Это менее опасное, а может быть, и более доходное занятие, чем ваша нынешняя профессия. – Он пощупал левое плечо Трента, сильно помял пальцами мышцу, пока его пациент не сморщился.
– Если желаете, можете выписываться. Я сообщу вашему работодателю, когда он появится.
– Спасибо, – ответил Трент. Он пил горячий чай и размышлял о том, что говорил ему Танака.
«Вы как бракованный автомобиль, выставленный на продажу на рынке подержанных машин в Гаити, – издевался Танака, когда Трент лежал на операционном столе в главном здании курорта доктора Имаи, – никто не станет покупать. Никто из моих партнеров никогда не получал такой трепки. Отныне вы переводитесь в разряд наемных рабочих».
Гаити все же лучше, чем Ливерпуль. Теплее. И Тренту не приходилось выискивать остроумные фразы из Книги песен «Битлс» – он ведь никогда не был фанатом. И его вполне устраивало жить под именем Сэма.
– Я Богарт, а вы тапер, – объяснял Танака. – Вы предпочли бы, скажем, имя Джейн, но тут возникает вопрос пола.
Трент наблюдал, как к берегу причаливает бас-лига. Корпус ее поблескивал свежей белой краской, шесты балансиров были небесно-голубые, в тон полосатому тенту, затенявшему место пассажира, расположенное впереди дизельного двигателя «Ямаха». Нос баслиги тихонько скрипнул по песку, и лодка накренилась, завалившись на левый балансир. Позади под ярким солнцем раскинулось море, как бескрайнее поле мерцающего света.
Танака легко, как кошка, спрыгнул на берег и побежал по траве. На нем была просторная гавайская рубашка с нарисованными на ней ананасами, красно-белые полосатые бермуды, в руке чемоданчик.
– Ну, как наш пациент? – спросил он.
– Выписан как выздоровевший, – ответил доктор Имаи.
Танака потер руки.
– Прекрасно! – Он сел на веранде возле Трента. – Ваше судно готово. Его собирали трое полицейских из Спортивного клуба Киото и лейтенант императорского военно-морского флота. Через пару недель его приведут в яхт-клуб Киото.
– Спасибо, – поблагодарил Трент, и они некоторое время посидели молча, наслаждаясь окружающим видом, ароматом цветов, миром и покоем. Главное – покоем.
Наконец Танака спросил:
– Есть какие-нибудь сдвиги? – Он имел в виду перемены в состоянии молодой китаянки – пациентки доктора.
– Никаких, – ответил доктор. Физически Джей поправлялась, плечо у нее заживало, даже шрам на спине будет почти незаметен. Трудности заключались в другом – в ее психическом состоянии. За шесть недель лечения здесь она не проронила ни слова.
– Это не шок, – покачал головой доктор. – Возможно, сначала она была под влиянием шока, но сейчас он уже прошел.
Имаи сложил руки, как делают христиане во время молитвы, и тихонько постукивал кончиками пальцев по оттопыренной нижней губе. Этот жест он позаимствовал еще в начале своей карьеры из одной голливудской мелодрамы на больничные темы, а затем бессовестно использовал в свои трудные, как он считал, годы, когда работал старшим консультантом в Центральной больнице Киото. Потом вдруг, устыдившись, развел руками, но и это тоже был заимствованный штамп. Привычка изображать нарочитую мудрость оказалась сильнее, чем он себе представлял. Усмехнувшись про себя, он сказал:
– Я никогда еще не встречался с подобными случаями.
Выходец из верхушки среднего класса, доктор был приучен избегать любого проявления эмоций и не любил вмешиваться в чужие отношения. Но он считал, что в данном случае это важный, а может быть, и ключевой момент.
– Сэм, это как-то связано с вами, – осторожно сказал он. Но это не выражало того, что он чувствовал, пытаясь разобраться в своих наблюдениях за этой парой. – Она рассчитывает на вас, – попытался он найти более точное определение, но и это было не правильно, так как он заметил озлобление и ненависть. Девушка тщательно старалась скрыть эти чувства, но он иногда замечал это в ней, когда Сэм отворачивался.
– Она чего-то ждет от вас, – произнес он наконец. – Я, конечно, не знаю почему и чего именно, но таково мое ощущение от ваших отношений. Эта молодая леди чего-то ждет от вас, Сэм. – Высказав это, доктор извинился и побежал через лужайку.
– Старикан немного разболтался в последнее время, – заметил Танака. Его отец и доктор Имаи были коллегами, и Танака знал доктора с детских лет. – Может быть, вы уедете отсюда? Я только предлагаю, вы, конечно, можете оставаться здесь до конца жизни. Вы спасли ее, и это было достаточно безумное предприятие. А теперь можете заняться другими делами. А кроме того, вы еще не побывали в своем новом офисе.
Трент удивленно посмотрел на него. Танака усмехнулся:
– Это в Нассау, Эбби Роуд. Неужели вы думаете, что я вас отпущу? Не тут-то было, друг мой. Всю жизнь я искал такого дурня, который готов подставлять себя под пули.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41