Ц Окно заделаете досками.
Ц Я, что ли, буду заделывать?
Ц Я дам вам денег, вы наймете колхозников или попросите мужа.
Ц Буду я бегать по всей деревне нанимать. Если хотите, нанимайте мужиков
сами, только скорее, мне нужно в другую деревню, там у меня еще один склад.

Это был тяжелый, сердитый, но все-таки деловой разговор. Через четверть ча
са я привел мужиков с топорами и досками, а еще через пять минут икона была
внизу, вынесена из церкви и положена на траву живописью к летнему небу.
Катастрофическое состояние иконы было теперь еще виднее. Ее нельзя было
не только везти в Москву, но даже нести до машины. Весь живописный слой до
последнего квадратного сантиметра шелушился мелким, то есть самым злым,
шелушением. Чешуйки были крохотные, но все же можно было разглядеть, что у
каждой чешуйки загнулись кверху четыре уголка, а держится она только сво
ей серединкой. Чешуек было бесчисленное множество, и оттого икона выгляд
ела белесоватой, как бы обсыпанной известью. Ее нельзя было даже вытерет
ь тряпочкой от пыли. Если бы провести по ней плотно ладонью или стукнуть т
орцом о землю, шелуха отлетела бы от доски. Нужно было оставлять икону на м
есте, прислонив ее к церковной стене, или попытаться спасти.
Операция по спасению состояла в следующем: купить десяток яиц, отделить
белки от желтков, после чего белки хотя бы и выбросить, а желтки очень жидк
о развести в воде. Получившейся желтенькой, содержащей в себе клейкие ве
щества водичкой нужно было смочить все чешуйки, попросту говоря, всю ико
ну. Размягченные чешуйки осторожно приминать чайной ложкой, чтобы загну
вшиеся уголки чешуек распрямлялись и прилипали к тому месту, от которого
они отсохли.
Эта работа ложечкой заняла несколько часов. Собирались вокруг иконы дер
евенские дети, но им надоедало смотреть на однообразную, кропотливую раб
оту, и они убегали. Подходили старушки, долго наблюдали, а потом осторожно
спрашивали: «А может, вы подновляете? Вы не бойтесь, мы тихонько, никому не
скажем». Собрались мужики, сидели на траве, на дубовом бревне, нетороплив
о курили, рассуждали:
Ц Ну и что оно, ежели к примеру, представляет? По-нашему, по-простому Ц од
ни дрова.
Ц Сжечь можно что хочешь, допустим красивый шкаф или стул, но зачем же, ко
гда есть обыкновенные дрова, поленья. Икона эта будет очень красивая. То е
сть она красива и теперь, только красота ее скрыта.
Ц Шкаф Ц понятно, в нем польза. В него можно повесить платье или, бывает, д
ля посуды. На стуле сидят. А икона Ц икона и есть. Хоть она пусть будет раск
расавица, все равно Ц пользы от нее никакой нет. Раньше, скажем, молились,
а теперь перестали. Значит, отпала полезная сторона иконы и осталась тол
ько бесполезная красота. Да еще сухая доска. Доска годится на топливо, вот
и весь сказ.
Ц Все мы грамотные стали, а вы вот тоже. Но не знаете, что задолго до вас на
ходились люди, рассуждавшие таким же образом: полезно, нужно, Ц значит, к
расиво. И напротив Ц красота должна быть полезной и нужной. А иначе она ка
к будто и не красота.
Ц Вот-вот, значит, и раньше были умные люди.
Ц Глупые люди. А главное Ц бедные, жалкие, обворовывающие сами себя. А гл
авное, что вы сами не такие уж плохие, какими хотите казаться. Вон видите, п
алисадник около дома, а в палисаднике сирень и цветы-золотые шары. Зачем в
се это посажено? Это ведь не картошка и не морковь, никакой пользы не будет
. Ну зачем тут посажена сирень?
Ц Для красоты.
Ц Видите, как все просто.
Мужики рассмеялись.
Уезжая, я все время думал о том, что в церковке остается еще одна икона Ц «
Ветхозаветная Троица». Но снова уговаривать кладовщицу (уехала, кстати с
казать, в другое село), снова нанимать мужиков, чтобы заделывали окно, я по
стеснялся и поленился. Теперь, задним числом, говорю: нужно было остаться
ночевать, нужно было построить около церкви шалаш и жить столько времени
, сколько понадобилось бы для того, чтобы икону снять и спасти. Но всегда в
едь появляется и оправдательная мыслишка: ладно, тридцать лет висела, по
висит и еще. Другой раз поеду Ц возьму.
Другой раз пришелся едва ли не через три года. Время от времени я вспомина
л дивную маленькую церковку с куполом, похожим на пламя свечи, и «Троицу»,
глядящую из верхнего окна, из глубокой ниши.
Почти физически ощущал я, как набирает в себя икона сырости осенью и ранн
ей весной, как пересыхает она жарким летом на ветерке и как, не выдерживая
напряжения, лопается левкас, шелушится краска, обсыпаются целые участки
иконы, обнажая доску.
Однажды случилось мне ехать в Ярославль. Ехал я задумчиво и снова забыл, ч
то должно встретиться на пути знакомое село и лужайка, на которой я разво
дил желтки, и палисадник с сиренью, который я привел меня от задумчивости.
Я его узнал, и сразу все вспомнил, и удивился, что церковь не бросилась в гл
аза, не напомнила о своем существовании.
Как ни ездил я вдоль села, как ни вглядывался, моей знакомой красавицы сем
надцатого века нигде не было. Значит, я ошибся селом. Дом, о котором я думаю,
что покупал в нем яйца, похож на дом в другом селе, в котором я их действите
льно покупал, и палисадник с сиренью похож на тот палисадник… Вот видишь,
здесь магазин, а там его не было. Тебе хотелось есть тогда, и, если бы магази
н был, ты сообразил бы в него зайти и купить еды. Магазина не было. Но дубово
е бревно, на котором тогда сидели твои собеседники? До сих пор оно лежит на
траве. То самое, с выгнившей сердцевиной.
Тогда возникают два вопроса: куда делась церковь и откуда здесь очутился
магазин. Очень просто: магазин сделали из церкви. Обезглавили. Сняли верх
нюю часть с нарядными кокошниками, покрыли плоской крышей, и получился в
полне современный магазин, почти модерн, еще бы стеклянную витрину во вс
ю стену.
А где же «Троица», которая глядела из окна, из глубокой ниши? Она ложится о
тныне на твою совесть. Нужно было строить шалаш, запасаться провиантом и
жить около церкви до тех пор, пока кладовщица не позволила бы тебе снять и
кону из окна и спасти. И сколько бы ты ни жил на свете, всегда погибшая «Тро
ица» будет лежать на твоей совести, как если бы ты прошел мимо проруби, в к
оторой захлебывался человек, прошел и не протянул руку.

15

Рано или поздно я должен был заглянуть и в нашу сельскую церковь. В моем сп
равочнике, о котором я не раз упоминал, говорится следующее: «Церковь сел
а Олепина в честь Покрова пресвятые Богородицы весьма древнего происхо
ждения. Когда в 1860 году ветхая деревянная церковь в Оленине была разрушен
а, то при сожжении престола найдено было в столбце его три антиминса, из ко
их самый древний дан был в Покровскую церковь села Олепина в княжение Ва
силия Дмитриевича, сына Дмитрия Донского, другой Ц при царе Иоанне Гроз
ном и третий Ц при царе Борисе Годунове».
Я не знаю, как выглядела ветхая церковь, где она стояла и как выглядело при
ней все наше село. Какие деревья росли вокруг деревянной церкви? Высоко л
и она выглядывала из-за деревьев? Была ли она шатровая? Была ли она одногл
авая? Какие иконы висели внутри нее? Была ли еще отдельная колокольня, тож
е деревянная и какой формы? Копировалась ли последняя деревянная церков
ь со всех предыдущих, или строились они разные, непохожие одна на другую?

Интересно было бы взглянуть на свое село во времена Василия Дмитриевича
, сына Дмитрия Донского. Или в годуновские времена. Но фотографии тогда не
было…
Впрочем, что толку, что есть сейчас. Недавно церковную ограду разобрали н
а кирпич. Так что же, думаете, обоняли ее сначала, запечатлели на память и в
назидание потомству? Случайно осталось у меня несколько любительских ф
отографий, где случайно фоном послужили то входная арка, то угловая баше
нка, то стена. Больше ничего не осталось от нашей ограды.
На моей памяти первоначально все выглядело так: церковь-посреди села, на
ровном, слегка возвышенном, по сравнению с прудами, месте. Она кирпичная, п
обеленная, о трех крестах. Вокруг церкви, охватывая довольно большое про
странство, тянулась до недавнего времени кирпичная ограда с узорчатыми
железными решетками. В ограду вели четыре входа, оформленные в виде арок,
над каждой аркой был куполок и железный крест. По четырем углам ограды ра
сполагались четыре башни, в основании круглые, в верхней половине восьми
угольные. Вдоль ограды, с внутренней ее стороны, росли вековые липы Ц гла
вное украшение нашего села. Они остались пока что. Их хоровод до сих пор об
означает место, где стояла ограда. Внутри ограды тропинки замощены крупн
ым камнем. По сторонам тропинок росли кусты акации. Их каждый год подреза
ли. Потом перестали подрезать, они разрослись, одремучились. Теперь ниче
го не осталось от акациевых аллей, торчит несколько чахлых веток. Теперь
главенствуют бурьян и крапива.
Внутри ограды издавна хоронили людей. Я уж не видел этого, я помню только п
амятники и кресты на могилах. Памятники на нашем кладбище были, как ни уди
вительно, из белого камня или даже мрамора. Я всегда вспоминаю их, когда ви
жу где-нибудь фанерные пирамидки, окрашенные дешевой серебряной краско
й. Между могилами цвели мальвы.
Наше детство пришлось на интересный и знаменательный период истории се
ла. Именно нашему поколению, когда мы были мальчишками, довелось опрокид
ывать все эти кресты и памятники. Они долго еще валялись в ограде. Мы на ни
х мерились силой: кто поставит памятник на попа. Некоторые были так тяжел
ы, что мы все вместе не сумели бы отделить их от земли.
Ограда с ее памятниками, с ее зарослями мальвы, с ее кустами акации, угловы
ми башенками, вековыми липами и, наконец, ее колокольней была идеальным м
естом для игры в прятки. На колокольню нам открылся свободный доступ пос
ле того, как сбросили колокола. Там, на церковном чердаке, мы обнаружили оч
ень много старых, почерневших, иногда уж и рассыпавшихся на отдельные до
ски икон, а также «деревянных кукол». Теперь я думаю, что, если бы привести
в порядок все то, что лежало тогда на чердаке, это могло бы составить славу
не только личной коллекции, но и большому музею. Очевидно, когда нарушала
сь старая церковь, иконы и деревянные скульптуры из нее пожалели выброси
ть, а снесли на церковный чердак.
Вспоминаю также, что одна угловая башня, имевшая чердак, была набита таки
ми же черными иконами и деревянными разукрашенными куклами. Кто знает, е
сли дошел до наших дней антиминс времен Дмитрия Донского, почему же не мо
гли дойти от тех же времен икона или скульптура.
Взрослые совершенно махнули рукой на все, что касалось церкви, и мы, дерев
енские озорники, пускали иконы плавать по пруду, положив на них «разрисо
ванные куклы». Задача была, чтобы камнями и обломками кирпичей нанести п
оражение «вражескому флоту». Какие шедевры древней живописи были уничт
ожены нами в то время, останется неизвестным навсегда.
Теперь, тридцать лет спустя, когда я стал собирать старинные иконы, я с ужа
сом вспоминаю наши «морские баталии», но прошлого не вернуть. Оставалось
надеяться только на то, что нарушая старую церковь и сваливая ветхие ико
ны на чердак и в башню, старики оставили все же несколько икон (или хотя бы
одну) и нашли им место в новой церкви.

Несколько лет назад, приехав, как всегда ранней весной, из Москвы в родное
село, я узнал, что церковь закрыли. Приезжали уже двое из районного отдела
культуры, чтобы определить, что есть в церкви ценного, такого, что нужно вз
ять и увезти, а что оставить для уничтожения на месте.
Все это произошло без меня в зимние месяцы. Моя миссия ограничилась спас
ением самого церковного здания, которое собирались взорвать к Первому м
ая. Предлог был весьма и весьма благовидный: нужен кирпич на коровник. Мои
доводы в защиту церкви казались наивными и беспомощными: будет некрасив
о, испортится вид села, посреди села образуется куча щебня и мусора. В этом
сражении за церковь пришлось все же довольствоваться компромиссом. Цер
ковь решили сохранить, а ограду вокруг нее разобрали.
Церковь передали сельсовету в полное распоряжение. Но сельсовет не знал
, что же теперь с ней делать. В конце концов со скрипом ее купил колхоз, чтоб
ы использовать под склад. Условие было одно: покупаются голые стены, внут
ри не должно быть ни икон, ни утвари, ни книг. Председатель сельсовета угов
аривал нашего колхозного председателя:
Ц Ну что вам стоит! У вас колхозники, рабочая сила. Дайте наряд колхозник
ам, они очистят церковь за один день. Все деревянное пусть идет на дрова.
Ц Возиться с этим старьем! Нет, хотим, чтобы голые стены, чтобы чистое, пус
тое помещение.
Однажды, взглянув в окно, я увидел, что у церковных дверей стоит грузовая а
втомашина, а двери церкви широко открыты. Скорее я пошел взглянуть в посл
едний раз на то, что украшало Олепинскую церковь.
Оказывается, на грузовике приехал Яков Балашов Ц сборщик утиля. Он погр
узил в кузов исковерканную медную утварь и тяжелые кожаные книги. Нескол
ько женщин молчаливо, безропотно стояли на папертях, наблюдая, как Яков в
ыносит и кидает в кучу то купель, то подсвечник, то медную ризу с большой и
коны, то какие-то цепочки. Женщины просились в церковь, поглядеть, но тепе
решний хозяин положения никого дальше дверей не пускал. Значит, неудобно
было бы выделяться и мне, хотя меня Яков Балашов не посмел бы не пустить в
овнутрь. Но пройти в церковь одному на глазах у людей, которых не пускают,
значило бы, во-первых, еще более унизить этих людей, подчеркнуть еще раз, ч
то именно им нельзя, а другим можно, а во-вторых, невольно присоединиться
к тем, кто вывозит, и сделаться с ними заодно. Сейчас получалось: я стою с те
ми, кого не пускают, и, как бы там ни было, пусть это всего лишь сборщик утиля
с сельсоветским мандатом, явственно получалось: вот стоим мы, кого не пус
кают и не подпускают, а там, за чертой, те, кто выгребает и увозит эти книги.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25