У наших
великих художников слова — Пушкина, Гоголя, А. Майкова и др. — попадаются
превосходные отклики монархического сознания. (В этом отношении много материала
собрано у г. Чернаева в его сочинениях о Самодержавии). Но все это отзвуки
чувства, проявления инстинкта, который столь силен вообще в русской личности,
что неожиданно сказывается даже в самых крайних отрицателях, как напр. М.
Бакунин." "В смысле же сознательности, монархическая идея уяснилась по
преимуществу публицистическим путем, в споре с противниками, но не строго
научным анализом. Труды научные, оставаясь более всего подражательными, вообще
почти ничего не дали для уяснения самодержавия и чаще всего служили лишь для его
безнадежного смешения с абсолютизмом" (Лев Тихомиров III. стр. 124).
И Пушкин, и Гоголь и славянофилы не имели ясного представления что и как
было необходимо делать, чтобы быстро излечить исковерканную Россию. Все они
хорошо понимали только то, что со времен Петра I Россия целых 125 лет шла по
ложной дороге, не свойственной русским традициям. У Пушкина и у Гоголя и у
славянофилов уже высокого уровня достигло понимание самобытности русского
народа, но не было еще правильного понимания происхождения Самодержавия,
недооценивалось значение восстановления патриаршества и т.д.
Николая I, например, часто упрекают, что в славянофилах он не увидел
своих политических единомышленников. Эти упреки несправедливы. Настороженность
Николая I к идеологии славянофилов имела реальные основания. Он, которого так
часто упрекают в недуховности и в нелюбви к "умственности" был умственно
достаточно чуток, чтобы понять ложность взглядов славянофилов о происхождении
Самодержавия. К. Аксаков, например, развивал совершенно ложную теорию об
отношении русского народа к государственной власти и государству. Русский народ,
доказывал он, не любит власти и передал всю полноту власти царю с целью
отстраниться от грехов связанных с властвованием. Отстранившись от власти народ
имеет возможность вести более христианскую жизнь так как все грехи связанные с
владением властью падают на душу царя, исполняющего функции главного
военачальника, главного полицейского и главного судьи.
Теория К. Аксакова не имеет ничего общего с действительными взглядами
русского народа на государство и роль царя в государстве. Народный взгляд на
царя выражен в многочисленных пословицах и поговорках: "Царь от Бога Пристав",
"Сердце царево — в руке Божьей", "Где царь там и правда", "На все святая воля
царская" и т.д. Русский народ вплоть до Петра I принимал весьма активное участие
в строительстве национального государства и никогда не гнушался этим участием.
Русский народ понимал ценность национального государства, и царской власти
защищавшей независимость национального государства.
То, что К. Аксаков считал народным взглядом, на самом деле было взглядом
одних только раскольников, которые после учиненного Петром I разгрома стали
отрицательно относиться к государственной власти, а некоторые секты стали вообще
отрицать государство. Да и сам К. Аксаков одно время договаривался до отрицания
государства вообще. "Государство как принцип — зло", "Государство в своей идее —
ложь", — писал одно время он. Славянофильство идеологически было двойственно:
славянофилы не имели такого цельного мировоззрения, какое имели Пушкин и Гоголь.
Славянофилы сделали, конечно, очень много в области развития православного
богословия и в области возрождения древнерусских идей, забытых после Петровской
революции. Заслуги их в этом деле несомненны и велики. Но в их мировоззрении
было еще много родимых пятен европейского миросозерцания, оставшихся от
юношеской поры увлечения европейской философией. Нельзя забывать, что идейными
наследниками славянофилов является не только Достоевский, но и "народники", из
рядов которых позднее вышли террористы-цареубийцы и социалисты революционеры. В
историко-политических размышлениях славянофилов было много романтизма и
утопизма.
Самарин считал., например, что царскую власть необходимо поддерживать не
потому, что это национальная форма власти, а потому что "далеко еще не наступило
для России время думать об изменениях формы власти". Хомяков видел основу
царской власти в воле народа. Подобного рода взгляды, конечно, не могли привлечь
к славянофилам симпатии Николая I, обладавшего более развитым монархическим
миросозерцанием чем многие из славянофилов. Были и другие причины мешавшие
сблизиться Николаю I с славянофилами и славянофилам с Николаем I: Николай I и
славянофилы действовали в разных мирах.
Николай I действовал в трагическом мире человеческой действительности,
натыкаясь на каждом шагу на разного рода препятствия, преодолеть которые у него
не было средств, а славянофилы действовали в мире идей, в котором можно строить
какие угодно воздушные замки.

XVIII

После запрещения масонства в 1826 году русские цари перестают быть
источником европеизации России. Николай I и все следующие за ним цари стремятся
восстановить русские исторические традиции. Дальнейшее развитие России по
убеждению Николая I должно было двигаться по дороге восстановления традиций
Православия, Самодержавия и самобытной русской культуры. Николай I имел
совершенно правильный взгляд на цели народного просвещения. Народное просвещение
по его убеждению должно не только развивать ум, а развивая ум, одновременно
развивать религиозное чувство и нравственность человека. "Я чту учение и науки,
— заявил он однажды, — и я их высоко ценю, но я ставлю выше их нравственность.
Вера есть основание морали: надо поэтому, одновременно с наукой, будить
религиозное чувство".
"Да будет мне позволено, — пишет министр Народного Просвещения гр. С. С.
Уваров, — во Всеподданнейшем отчете о работе министерства Народного Просвещения
за период с 1833 по 1844 год, — начать это изложение тем днем, в который,
осмотрев все части, мне вверенные, и обдумав все средства, мне открытые, я
удостоился получить от В. В. в главных началах наставление, которому беспрерывно
следовало министерство с тех пор и до ныне. Этот день незабвенный для
министерства и для меня, — есть 19 ноября 1833 года".
О том, какие были главные наставления полученные от Имп. Николая I мы
узнаем в дальнейшей части Всеподданнейшего доклада. "Углубляясь в рассмотрение
задачи которую предлежало разрешить без отлагательства, задачи, тесно связанной
с самою судьбою отечества, — независимо от внутренних и местных трудностей этого
дела, разум невольно почти предавался унынию и колебался в своих заключениях при
виде общественной бури, в то время потрясающей Европу, и которой отголосок,
слабее или сильнее, достигал и до нас, угрожая опасностью. Посреди быстрого
падения религиозных и гражданских учреждений в Европе, при повсеместном
распространении разрушительных понятий, в виду печальных явлений, окружающих нас
со всех сторон, надлежало укрепить отечество на твердых основаниях, на коих
зиждется благоденствие, сила и жизнь народная; найти начала, составляющие
отличительный характер России и ей исключительно принадлежащие; собрать в одно
целое священные останки ее народности и на них укрепить якорь нашего спасения. К
счастью, Россия сохранила теплую веру в спасительные начала, без коих она не
может благоденствовать. усиливаться, жить. Искренно и глубоко привязанный к
церкви отцов своих, русский исконни взирал на нее, как на залог счастья
общественного и семейственного. Без любви к вере предков, народ, как и частный
человек, должен погибнуть. Русский, преданный отечеству, столь же мало
согласится на утрату одного из догматов нашего православия, сколь и на похищение
одного перла из венца Мономахова. Самодержавие составляет главное условие
политического существования России. Русский колосс упирается на нем, как на
краеугольном камне своего величия. Эту истину чувствует неисчислимое большинство
подданных В. В.: они чувствуют ее в полной мере, хотя и поставлены на разных
степенях гражданской жизни и различествуют в просвещении и в отношениях к
правительству. Спасительное убеждение, если Россия живет и охраняется духом
самодержавия сильного, человеколюбивого, просвещенного, должно проникать
народное воспитание и с ним развиваться. Наряду с сими двумя национальными
началами, находится и третье, не менее важное, не менее сильное: народность."
"Вот те главные начала, которые надлежало включить в систему общественного
образования, чтобы она соединяла все выгоды нашего времени с преданиями
прошедшего и надеждами будущего: чтобы народное воспитание соответствовало
нашему порядку вещей и было бы не чуждо европейского духа." "Изгладить
противоборство так называемого европейского образования с потребностями нашими;
исцелить новейшее поколение от слепого, необдуманного пристрастия к
поверхностному и иноземному, распространяя в юных душах радушное уважение к
отечественному и полное убеждение, что только приноровление общего, всемирного
просвещения к нашему народному быту, к нашему народному духу, может принести
истинные плоды всем и каждому; потом обнять верным взглядом огромное поприще,
открытое пред любезным отечеством, оценить с точностью все противоположные
элементы нашего гражданского образования, все исторические данные, которые
стекаются в обширный состав империи, обратить сии развивающиеся элементы и
пробужденные силы, по мере возможности, к одному знаменателю; наконец, искать
этого знаменателя в тройственном понятии православия, самодержавия и народности
— такова была цель к коей Мин. Нар. Пр. приближалось десять лет; таков план,
коему я следовал во всех моих распоряжениях."
"Естественно, что направление, данное В. В. министерству, и его
тройственная формула — должны были восстановить некоторым образом против него
все, что носило еще отпечаток либеральных и мистических идей; либеральных — ибо
министерство, провозглашая самодержавие, заявило твердое намерение возвращаться
прямым путем к русскому началу, во всем его объеме; мистических потому, что
выражение — православие — довольно ясно обнаружило стремление министерства ко
всему положительному в отношении к предметам христианского верования и удаление
от всех мечтательных призраков, слишком часто помрачавших чистоту священных
преданий церкви. Наконец и слово народность возбуждало в недоброжелателях
чувство неприязненное за смелое утверждение, что министерство считало Россию
возмужалою и достойною идти не позади, а, по крайней мере, рядом с прочими
европейскими национальностями".

XIX

Многое из того, что хотел осуществить Николай I, ему не удалось
осуществить, многое из того, что ему удалось осуществить, осуществлено не так
как ему хотелось. Как и все правители Николай I иногда делал не то, что надо, и,
как все они, нередко ошибался и шел по неправильному пути. Но цели к которым он
стремился были правильные и несмотря на все допущенные им ошибки его
деятельность, заслуживает уважения последующих поколений.
Характеризуя в книге "Декабристы" Александра I М. Цейтлин, как и многие
историки из лагеря русской интеллигенции, находит для него не мало теплых слов,
на какие обычно не щедры по отношению к русским царям члены Ордена Русской
Интеллигенции. Характеристику Александра I Цейтлин заканчивает словами: "Таков
был царь-романтик, несчастный и обаятельный человек, которого прозвали
Благословенным". Но тон сразу резко меняется когда М. Цейтлин переходит к
характеристике Николая I, хотя к нему он относится все же справедливее, чем
другие исследователи Николаевской эпохи. "...Тот, — пишет Цейтлин, — кто
готовился заместить его на престоле России, был непохож на него. Он не выносил
никакой "умственности", не любил искусства, только терпел литературу, почти как
неизбежное зло. Все, что было неподвижного, косного, устойчивого в русской
жизни, обретало в нем символ и вождя. В Николае было много достоинств: воля,
выдержка, преданность долгу "beaucoup de прапорщик", но и "un peu de Pierre le
Grand" по слову Пушкина."
В этой пристрастной характеристике все неверно, начиная с приписывания
Пушкину фразы, что в Николае I было "много от прапорщика и немного от Петра
Великого". На самом деле в дневнике Пушкина написано так: "В Александре много
детского. Он писал однажды Лагарпу, что дав свободу и конституцию земле своей,
он отречется от трона и удалится в Америку. Полетика сказал: "L’emp (ereur)
Nicolas est plus positif, Il a des idees fausses comme son frere, mais il est
moins visionnaire. Кто-то сказал о Гос(ударе): "Je y a beaucoup du
"praporchique" en lui, et un peu du Pierre le Grand"
"Николая Павловича, — говорит митрополит Киевский Платон (Городецкий), —
называли врагом науки и просвещения. Это извет, заслуживающий только одно
отвращение. Не любил он шарлатанства науки; но глубоко и искренне уважал
истинных жрецов ее, помогал и давал ход, и не жалел для науки государственной
казны".
По утверждению немецкого историка Шимана, Николай I не читал ничего кроме
романов Поль де Кока. Это обычная ложь по адресу Николая I. Николай I
интересовался современной русской литературой. Пушкин, Гоголь и другие
литераторы читали ему свои новые произведения или он читал их сам. "Вы говорите
мне об успехе "Бориса Годунова, — пишет Пушкин Е. Хитрово в феврале 1831 года;
по правде сказать я не могу этому верить. Успех совершенно не входил в мои
расчеты, когда я писал его. Это было в 1825 году и потребовалась смерть
Александра и неожиданное благоволение ко мне нынешнего Императора, его широкий и
свободный взгляд на вещи, чтобы моя трагедия могла выйти в свет".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18