В такую комнату, не моргнув, мог бы войти король или киноактриса в фильме. Она была вся увешена роскошным гобеленом, то есть, на какой-то миг он подумал, что это гобелен, затем увидел, что нет. Это был… он не мог определить.
Он и раньше видел дорогую мебель — в офисе и доме Ренфрю. Но эти диваны, стулья сияли, словно они были сделаны из подобранных разноцветных… Нет, не то, они не совсем сияли. Они…
Опять он не мог определить.
У Кэкстона не было времени на более тщательный осмотр. Потому что с одного из стульев вставал какой-то человек. Он узнал Касселехата.
Касселехат пошел вперед, улыбаясь. Затем он остановился, поморщив нос. Через мгновение, поспешно пожав руки Блейку и Кэкстону, он быстро отступил на десять футов к стулу и сел с довольно натянутым видом.
Это был поразительно нелюбезный поступок, несколько смягченный мгновение спустя тем, что человек знаком пригласил сесть и их. Кэкстон с некоторым недоумением уселся на диван, рядом с Блейком.
Касселехат начал.
— О вашем друге, — должен предостеречь вас. Это случай шизофрении, и наши психологи могут добиться только временного выздоровления. Полное выздоровление потребует большего времени и вашей полнейшей помощи. С готовностью соглашайтесь со всеми планами мистера Ренфрю, если конечно, они не примут опасный оборот.
— Теперь же, — он изобразил улыбку, — разрешите мне приветствовать вас на четырех планетах Альфы Центавра. Для меня лично это величайший момент. С самого раннего детства меня готовили единственного для того, чтобы быть вашим наставником и гидом, и, естественно, я переполнен радостью оттого, что пришло время, когда мои знания среднеамериканского языка и обычаев могут быть применены на практике, для чего они и предназначались.
Радости однако было не видно. Он продолжал морщить нос, и на лице его было общее болезненное выражение. Но слова его поразили Кэкстона.
— Что вы имеете в виду под знаниями американского языка? Это тот английский, который мы слышали по радио?
— Конечно, — последовал ответ. — Но язык в своем развитии изменился до такой степени — я могу быть откровенен — ведь у вас были сложности с пониманием всех предложений, не так ли?
— Но мы понимали отдельные слова, — сказал Блейк.
— Да.
— Хорошо. Значит, дело за тем, чтобы выучить новые слова?
— Ну да, так.
Они сидели молча, Блейк покусывал нижнюю губу. Именно Блейк сказал наконец:
— Что представляют из себя планеты Центавры? По радио вы говорили что-то о том, что центры населения снова вернулись к городской структуре.
— Я буду счастлив, — сказал Касселехат, — показать вам столько наших огромных городов, сколько вы захотите увидеть. Вы наши гости, на ваши отдельные счета были положены по два с половиной миллиона, чтобы вы использовали их на свое усмотрение.
Он замолчал.
— Но если сейчас у вас больше нет вопросов… Блейк и Кэкстон заговорили практически вместе:
— Минутку, сэр, — сказал Кэкстон.
— У нас полно вопросов, — сказал Блейк.
Старик поклоном принял эту задержку и остался сидеть. Первый вопрос задал Кэкстон:
— Как насчет продления жизни?
— Двадцать лет, — последовал осторожный ответ, — сверх того, что у вас есть теперь.
Потребовалась некоторая сверка, чтобы удостовериться, что они говорили об одном и том же «есть». Но Касселехат уже помнил урок по «среднеамериканскому». Он подразумевал примерно семидесятилетний возраст для их времени и девяностолетний для своего собственного.
Это казалось необычно скромным увеличением. Сначала разочарование явилось шоком, затем шок сменился замешательством. Тогда было столько надежд на то, что медицина вскоре сделает что-то значительное в этой области.
Как оказалось, проблема была в том, что клетки могли восстанавливаться ограниченное количество раз, первоначально — десять-двенадцать раз, приблизительно через шесть с половиной — семь лет. Улучшение состояло в открытии, которое сделало возможным производить максимум тринадцать делений почти в каждом человеке.
Но увеличить этот максимум было невозможно.
Люди из прошлого доказывали, что их собственное путешествие почти в пятьсот лет, конечно, разбило этот барьер. Но очевидно это было не так. Препарат Пелхама просто обеспечил неимоверное замедление клеточного процесса.
Хотя Блейк изредка вставлял свои вопросы во время разочаровывающего разговора о продлении жизни, теперь он поднял руку. Улыбнувшись, он сказал:
— Питер, вы до сих пор задавали вопросы Ренфрю. Сейчас я задам ваши вопросы. — Все еще улыбаясь, он повернулся к Касселехату. — Мистер Кэкстон — наш физик, и я уверен, ему так же, как и мне, будет интересно то, о чем я вас спрошу.
— Пожалуйста, отойдите немного назад, когда будете спрашивать, — сказал Касселехат. Он извинился, когда оба они отступили назад. — Я объясню через несколько минут. Однако, ваши вопросы, мистер Блейк.
— Что, — начал Блейк, — делает скорость света постоянной?
Касселехат даже не моргнул.
— Скорость равна кубическому корню gd в кубе, где d — это глубина пространственно-временного континуума, а g — общая допустимость или, как бы вы сказали, сила тяжести всей материи в этом континууме.
— Как образуются планеты?
— Любое солнце должно сохранять свое равновесие в том пространстве, в котором оно находится. Оно выбрасывает материю, подобно тому, как морское судно выбрасывает якорь. Это весьма приблизительное описание, Я мог бы дать вам объяснение при помощи математических формул, но придется записывать. В конце концов, я не ученый. Это просто факты, известные мне с детства.
Кэкстон перебил, озадаченный.
— Любое солнце выбрасывает эту материю без какого-либо воздействия, кроме как своего желания держать равновесие?
Касселехат уставился на него.
— Конечно нет. Это воздействие очень мощное, уверяю вас. Без такого равновесия солнце выпало бы из этого пространства. Лишь несколько одиночных солнц научились поддерживать равновесие без планет.
— Несколько чего? — отозвался Блейк.
Кэкстон чувствовал, что Блейка заставляли забыть вопросы, которые он намеревался задать. Слова Касселехата перебили эту мысль.
— Все одиночные солнца — это очень старые холодные звезды класса М. У самой горячей из известных температура сто девяносто тысяч градусов по Фаренгейту, у самой холодной — сорок восемь. Одиночки своенравны, норовисты с возрастом. Их основная черта — это то, что они не допускают к себе ни планет, ни материю, ни даже газы,
Блейк стоял молча, нахмурившись, задумчиво. Кэкстон ухватился за возможность продолжить.
— То, что вы, не ученый, знаете все это, мне очень интересно. Например, тогда, дома, в 1979 году, каждый ребенок понимал принцип движения ракеты практически с рождения. Мальчишки восьми-десяти лет ездили в специальных игрушках, разбирали и снова собирали их вместе.
— Я уже пытался объяснить это мистеру Блейку, когда мы говорили по радио, но его мозг, кажется, не может воспринять некоторые из простейших аспектов.
Блейк поднялся, скорчив гримасу.
— Он пытался рассказать мне, что электроны думают, а я не верю в это.
Касселехат покачал головой.
— Не думают, они не думают. Но у них есть психология.
— Электронная психология! — сказал Кэкстон.
— Просто аделедикнандер, — ответил Касселехат. — Любой ребенок…
Блейк простонал.
— Потому я и подготовил множество вопросов. Я считал, что раз у нас хорошая подготовка, то мы смогли бы довольно легко понять это так же, как это делают дети.
Он еще раз посмотрел на Касселехата. Но тот поднял руку.
— Ничего больше, мистер Блейк. Дальнейшие научные вопросы должны быть обращены к соответствующим специалистам, которые, уверяю вас, очень хотят встретиться с вами.
Кэкстон с любопытством спросил:
— Хорошо, больше без научных вопросов. Какие сейчас люди? — он развил мысль. — Когда мы улетали, мы находились в заключительной части бунта пятнадцатилетних против истэблишмента — я говорю в заключительной части, не потому, что он заканчивался, а потому, что он, казалось, выровнялся. Как бы стабилизировался. Что стало с этим?
— Боюсь, — неохотно сказал Касселехат, — что я никогда не мог точно понять, что это было, но вы встретитесь с людьми. Завтра, среди прочего, вы будете на телевидении. Сможете определить сами.
Он встал.
— Перед уходом я должен сделать одно предупреждение. Возникла несколько неожиданная ситуация. В момент нашей встречи я был поражен неприятным запахом, исходящим от вас обоих. По крайней мере, сначала это произвело на меня неприятное впечатление, хотя сейчас я уже не так уверен. Но данную проблему нужно изучить. А пока вы должны быть очень осторожны при тесных контактах с людьми в этой эре. Это тем более важно, что мы приземлились несколько минут назад.
— А сейчас, — закончил он, — я вас покину на время. Первую ночь вы проведете на своем корабле, пока не закончатся все приготовления. Надеюсь, вы не будете возражать, если в будущем я присоединюсь к вам. Желаю вам всего хорошего, джентльмены, и…
Он взглянул мимо Блейка и Кэкстона и сказал:
— А вот и ваш друг.
— Ну что, привет, ребята, — сказал Ренфрю весело из дверей, затем кисло. — Ну не болваны ли мы?
О происшедшем затем событии Кэкстон впоследствии вспоминал со стыдом. Поездка была уже слишком, он сказал себе: «Господи, я ведь не железный… И вдобавок это неожиданное возвращение к здравомыслию того, кто еще несколько минут назад заговаривался — кого бы это не вывело из равновесия?»
Какова бы ни была причина, толкнувшая его вперед, первым рядом с Ренфрю оказался он. И он же обвил его руками и с полными глазами слез обнял его.
Наконец он понял, что происходит, он отступил и, с запозданием попытавшись обратить все в шутку, сказал:
— А сейчас хочу дать в челюсть этому парню за его слова.
Но когда он повернулся, Касселехата уже не было.
В ту ночь, лежа на своей койке, Кэкстон не мог уснуть. Сначала он объяснил себе, что это возбуждение… Но вдруг он понял, что беспокоило его.
Я думаю не о том. Какая разница, кто попал на Альфу Центавра первым? Ренфрю все спутал. Цель-то наша не эта — добраться сюда перед кем-либо с Земли… Что интересно, Ренфрю и он — мотив Блейка все еще был не известен Кэкстону — отправились в будущее, чтобы заполучить бессмертие для себя. Чего за это время добились другие, для них было не важно. То, что человечество сотворило за пятьсот лет, было великолепно. Но какую пользу несло это всем людям, которые находились в могилах?
Кэкстон сел в кровати, намереваясь броситься и объяснить все это Ренфрю и Блейку. Он быстро улегся назад. Ведь он никогда, как до него дошло, и намека не давал другим относительно своих настоящих мотивов этого путешествия. Глупо открываться на этой поздней стадии. Лучше — как это он всегда и делал — держать свои мысли при себе.
У него была та же самая проблема, что и тогда, во Дворце Бессмертия. По-видимому, все эти миллионы людей будут так же спасены Обладателями, в том смысле, что их заберут в четырнадцатилетнем возрасте, или около этого, и направят в более долгую жизнь в мир других вероятностей.
Как и тогда, Кэкстон раздраженно откинул такое решение, как бессмысленное. Придя к этому выводу, он смог наконец заснуть спокойно.
15
Кэкстон проснулся следующим утром и некоторое время думал, что он еще в пути.
Он мгновенно пришел в замешательство, так как не мог вспомнить, какое по счету возвращение в сознание это было. В следующий миг память вернулась.
Облегчение его было кратким. Он поднялся, надел свою одежду.
Стоя здесь, он понял, что та цель, которую он ставил перед собой — поиск Обладателей — при его нынешних обстоятельствах была очень труднодостижима. Им втроем придется остаться какое-то время на Центавре, а когда они вернутся на Землю, трудностей будет еще больше. Он вдруг вспомнил, что ему сказала его первая жена:
— Ради бога, Питер, расслабься, вот мы занимаемся любовью, а у меня такое впечатление, что ты в своих мыслях ушел куда-то далеко, и то, что ты делаешь сейчас, совершенно ничего для тебя не значит.
Это была правда. В мыслях своих он был далеко, нервно что-то задумывая, замышляя. Такое его поведение, несомненно, внесло свой вклад в то, что она так быстро подала на развод.
Кто-то однажды сказал Кэкстону, что женщина никогда не отпустит мужа, если он только не будет отгонять ее палкой. Но это, как Кэкстон понял, было неправдой. Были такие мужчины, от которых женщины все-таки уйдут и будут рады. Он улыбнулся своей бледной улыбкой, оттого, что ему пришло в голову, что не каждый мужчина мог заявить, что он тот самый тип, от которого женщина наконец-то вырвалась.
Он усмехнулся над собой: «По крайней мере со мной это так. Я могу выбраться из переделок, в которые сам же попадаю, потому что люди радуются моему уходу. Может, это у меня получится и здесь».
Держа эту возможность в голове, он сразу повеселел. После чего открыл дверь и вышел в узкий коридор и оттуда в комнату управления. Он нашел там Блейка и Ренфрю.
Первым увидел его Блейк.
— Я собирался пойти к вам, — поприветствовал он Кэкстона. — Нам надо пройти большой медосмотр, так что приготовьтесь к скучному дню.
Кэкстон сказал:
— О-о!
Странно, после всей долгой безрезультатной дискуссии с самим собой Кэкстон понял, что ему было интересно.
— Может быть, мы найдем быстрый способ избавиться от нашего запаха и снова стать привлекательными для женщин.
Остальные двое просветлели при этих словах, так что заинтересованная тройка осторожно пробралась туда, где приземлился их корабль и дальше в комнату, где они впервые встретились с Касселехатом.
Касселехат и несколько других людей, как мужчин, так и женщин, ждали их и поднялись, когда они вошли.
В движениях этих людей было что-то особенное, какая-то медлительность, и это подействовало на Кэкстона.
Едва он уловил их основательность, любопытство Кэкстона увяло.
И, тем не менее, там было несколько интересных вещей. С той ночи в комнату привезли несколько машин. Касселехат сидел рядом с одной из них и действовал, как переводчик, и то, что он говорил, было простыми вариантами фразы.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25