https://wodolei.ru/catalog/dushevie_kabini/s-vysokim-poddonom/
Отвезя его в травматологическое отделение больницы, мы едем в кафе на Уилшир, сидим там с час и разъезжаемся по домам.
* * *
Еще одна религиозная программа по телевизору перед моей встречей с Блер. У говорящего седые волосы, розовые противосолнечные очки, пиджак с очень широкими лацканами, он держит микрофон. Неоново освещенный Христос безнадежно стоит на заднем плане.
– Ты в смятении, – говорит мне человек. – Чувствуешь разочарование. Не ведаешь, что происходит. Вот почему ты беспомощен, у тебя нет надежды. Вот почему тебе кажется, что выхода нет. Но Иисус придет. Он придет через телевизионный экран. Иисус поставит дорожный знак в твоей жизни, чтобы ты смог повернуть. Он сделает это для тебя сейчас. Отец Небесный, Ты освободишь плененных. Тех, кто в путах, научи их. Празднуйте Господа. Пусть это будет ночь Искупления. Скажите Иисусу: «Прости мне грехи мои» – и вы сможете почувствовать радость, которая непередаваема. Пусть переполнится ваша чаша. Во имя Иисуса, Аминь… Аллилуйя.
Я жду, что что-то произойдет. Сижу около двух часов. Ничего не происходит. Я встаю, добиваю остаток кокаина, что в моем шкафу, останавливаюсь выпить в «Поло-лаунж», перед тем как заехать за Блер, которой, позвонив раньше, сказал, что у меня два билета на концерт в «Амфитеатр», она лишь произнесла: «Я пойду», я сказал, что заеду за ней в семь, и она повесила трубку. Сидя один в баре, я говорю себе, что позвоню по одному из номеров, которые вспыхивают в низу экрана. Но понимаю: я не знаю, что сказать. Я помню пять сказанных слов. Пусть это будет ночь Искупления.
Почему-то я вспоминаю эти слова, сидя с Блер в «Спаго» после концерта, уже поздно, мы одни в патио, Блер, вздохнув, просит сигарету. Мы пьем коктейли «Кир-рояль», Блер уже выпила много, когда же она заказывает шестой бокал, я говорю:
– Может быть, хватит.
И она смотрит на меня и говорит:
– Мне жарко и хочется пить, и я буду заказывать, блядь, что хочу.
* * *
Я сижу с Блер в итальянском кафе-мороженом в Уэствуде. Мы едим итальянское мороженое и разговариваем. Блер вспоминает, что на следующей неделе по кабельному «Вторжение похитителей тел».
– Старый? – спрашиваю я, думая, почему она говорит об этом фильме. У меня возникают параноидальные ассоциации.
– Нет.
– Римейк? – спрашиваю я осторожно.
– Да.
– А. – Я смотрю на свое почти нетронутое мороженое.
– Ты сегодня почувствовал землетрясение? – спрашивает она.
– Что?
– Ты почувствовал землетрясение сегодня утром?
– Землетрясение?
– Да.
– Этим утром?
– Да.
– Нет, не почувствовал. Пауза.
– Я думала, может, ты почувствовал.
На стоянке машин, повернувшись к ней, я говорю:
– Слушай, я виноват, правда, – хотя не уверен в этом.
– Не надо, – говорит она. – Все нормально.
На Сансете красный свет, я наклоняюсь, целую ее, она переводит на вторую передачу и дает газ. По радио звучит песня, которую я слышал сегодня пять раз, но все равно подпеваю. Блер закуривает сигарету. Мы проезжаем мимо нищенки с грязными, спутанными волосами, рядом пакет «Буллокз», полный пожелтевших газет. Ее лицо запрокинуто; глаза прищурены из-за яркого солнца. Блер запирает дверцу, мы едем по боковой улице к холмам. Машин нет. Блер делает радио громче. Она не видит койота. Он большой, коричнево-серый, машина сильно ударяет его, когда он перебегает улицу, и Блер кричит, пытаясь ехать дальше, сигарета выпала изо рта. Но койот застрял между колес, он визжит, машине трудно двигаться. Блер останавливается, дает задний ход, выключает двигатель. Я не хочу выбираться из машины, но Блер истерично плачет, уткнувшись головой в колени, я выхожу и медленно иду к койоту. Он лежит на боку, пытаясь вилять хвостом. Глаза широко открыты, глядят с испугом, я смотрю, как он умирает под солнцем, изо рта бежит кровь. Ноги его раздавлены, он бьется в конвульсиях, я замечаю, как возле головы натекает лужа крови. Блер кричит мне, но я не обращаю на нее внимания и смотрю на койота. Я стою минут десять. Машин нет. Койот дрожит и выгибается всем телом три-четыре раза, потом его глаза белеют. Над кровью, над стекленеющими глазами тут же начинают роиться мухи. Я возвращаюсь к машине, Блер трогается. Приехав домой, она включает MTV и, я думаю, принимает валиум или торазин, мы ложимся в постель, когда по телевизору начинается «Другой мир».
У Ким снова гости, пока все играют в «Монополию» и пьют, мы с Блер сидим на кушетке в гостиной, слушая старый альбом ХТС, Блер предлагает мне пойти в гостевой домик, мы встаем, выходим из гостиной, минуем освещенный бассейн и, едва зайдя в гостевой домик, жестко целуемся, мне никогда еще не хотелось ее сильнее, она обхватывает меня за спину, с такой силой прижимая к себе, что я теряю равновесие, мы оба падаем, медленно, на колени, ее руки протискиваются ко мне под рубашку, я чувствую на груди ее руку, гладкую и холодную, целую, лижу ее шею, потом волосы, пахнущие жасмином, притирая ее к себе, мы стягиваем джинсы друг с друга, я всовываю руку под ее белье, и, когда слишком быстро в нее вхожу, она резко втягивает воздух, и я стараюсь замереть абсолютно неподвижно.
* * *
Я сижу с отцом в «Трампе». Он купил новый красный «феррари» и начал носить ковбойскую шляпу. В «Трампе» ковбойскую шляпу он снял, что приносит мне некоторое облегчение. Он хочет, чтобы я встретился с его астрологом, советует купить «Лео астроскоп» на следующий год.
– Куплю.
– Вибрация планет странным образом воздействует на организм, – говорит он.
– Я знаю.
Окно, рядом с которым мы сидим, открыто, я даю ветру слегка взъерошить мне волосы, потом поворачиваю голову и смотрю на холмы. Подходит какой-то бизнесмен. Я попросил мать составить мне компанию, но она сказала, что занята. Когда я просил, она лежала возле бассейна, читая журнал «Гламур».
– Просто выпьем что-нибудь, – сказал я.
– Я не хочу идти в «Трамп» «просто что-нибудь выпить».
Я вздохнул, промолчал.
– Я никуда не хочу идти.
Одна из сестер, лежавшая рядом, пожала плечами и надела темные очки.
– В любом случае, я жду телемастера, – с тревогой сказала она перед моим уходом.
Бизнесмен покидает нас. Отец немногословен. Я пытаюсь завязать разговор. Рассказываю о койоте, которого переехала Блер. Не повезло, говорит он. Он все время смотрит в окно на красный «феррари». Отец спрашивает, хочу ли я обратно в Нью-Гэмпшир, я смотрю на него и говорю: «Да».
* * *
Я проснулся от звуков голосов снаружи. Во дворе за столом сидел директор, на вечер к которому вчера родители взяли бабушку, и завтракал. Жена его сидела рядом. Бабушка хорошо выглядела в тени зонтика. Режиссер завел разговор о гибели каскадера в одном из его фильмов. Он рассказал, как тот оступился. И упал вниз головой на тротуар.
– Превосходный парень. Ему было всего восемнадцать.
Отец открыл очередное пиво. Дедушка печально опустил взгляд.
– Как его звали? – спросил он.
– Что? – поднял голову режиссер.
– Как его звали? Парня?
Наступило долгое молчание, я чувствовал ветерок пустыни, слышал плеск джакузи и журчание осушающегося бассейна, Фрэнк Синатра пел « Summer Wind » «Летний ветер» (англ.).
, и я молил, чтобы директор вспомнил имя. Почему-то для меня это казалось важным. Я очень хотел, чтобы режиссер назвал имя. Режиссер открыл рот и произнес:
– Я забыл.
* * *
После ланча с отцом еду к Дэниелу. Открыв дверь, горничная проводит меня во двор, где мать Дэниела, с которой я познакомился на родительском дне в Кэмдене в Нью-Гэмпшире, упражняется с теннисной машиной; на ней бикини, тело лоснится от крема для загара. Она подходит ко мне, говорит о Японии и Аспене, о странном, недавно виденном сне, в котором Дэниела похитили. Она садится в шезлонг возле бассейна, горничная приносит ледяной чай, мать Дэниела вынимает оттуда лимон и обсасывает его, глядя на маленького светлого мальчика, сбрасывающего в бассейн листья, потом говорит, что у нее мигрень и она не видела Дэниела несколько дней. Я захожу в дом, поднимаюсь по лестнице мимо плаката нового фильма Дэниелова отца, захожу в комнату Дэниела и жду его. Когда становится очевидным, что Дэниел домой не вернется, сажусь в машину и еду к Ким забрать жилетку.
* * *
Первое, что я слышу, входя в дом, это крик. Горничную он, по-видимому, не волнует, и, открыв дверь, она уходит обратно в кухню. Дом по-прежнему не обставлен, по дороге к бассейну я прохожу мимо наци-горшков.
Кричит Мюриэль. Я иду туда, где возле бассейна лежат она, Ким и Димитрий; она замолкает. На Димитрии черные «Спидо» и сомбреро, он пытается сыграть на электрогитаре «L. A. Woman» «Женщина из Лос-Анджелеса» (англ.) – песня Doors с их последнего альбома (1971), заглавная.
, но играть хорошо не может, потому что с руки, которую он раскроил, лишь недавно сняли повязки, и каждый раз, когда трогает гитару, он передергивается. Мюриэль снова принимается кричать. Ким курит косяк, наконец, заметив меня, поднимается и говорит, что думала, мать в Англии, но недавно прочла в «Верайети», что на самом деле мать с постановщиком нового фильма разведывает на Гавайях места для съемок.
– Тебе надо было позвонить перед приходом, – говорит Ким, передавая косяк Димитрию.
– Я пробовал, но никто не брал трубку, – вру я, понимая, что никто бы и не ответил.
Мюриэль продолжает кричать; устало глядя на нее, Ким говорит:
– Ну, может, ты звонил по номерам, которые отключены.
– Может, – говорю я. – Извини. Я только за жилеткой.
– Хорошо, я просто… на этот раз ничего, но мне не нравится, когда люди заходят. Кто-то рассказывает людям, где я живу. Мне это не нравится.
– Извини.
– То есть раньше, когда люди заходили, мне нравилось, но сейчас я не переношу этого. Просто не переношу.
– Когда ты выходишь на учебу? – спрашиваю я по пути в ее комнату.
– Я не знаю. – Она уходит в оборону. – А что, учеба уже началась?
Мы входим в комнату. На полу один большой матрас, огромная дорогая стереосистема во всю стену, плакат Питера Гэбриела и кипа одежды в углу. На матрасе раскиданы сделанные на новогоднем вечере фотографии. Я вижу, как Мюриэль вмазывается в моей жилетке, а я наблюдаю. Другая, где я в гостиной, в майке и джинсах, уже никакой, пытаюсь открыть бутылку шампанского. Еще одна, с закуривающей сигарету Блер. Спит, готовый, под флагом. Снаружи кричит Мюриэль, Димитрий пытается играть на гитаре.
– Чем ты занималась? – спрашиваю я.
– А чем ты занимался? – спрашивает она в ответ.
Я молчу.
Она поднимает глаза, озадаченная:
– Ну ладно, Клей, расскажи, – Смотрит на кипу одежды. – Ты должен был что-то делать.
– Ой, я не знаю.
– Что ты делаешь? – спрашивает она.
– Дела, наверно. – Я сажусь на матрас.
– Какого плана?
– Я не знаю. Дела. – Мой голос ломается, в какой-то момент я думаю о койоте, кажется, готов заплакать, но это проходит, я просто хочу забрать жилетку и убраться отсюда.
– К примеру?
– Чем занимается твоя мать?
– Озвучивает документальный фильм о метаниях тинейджеров. Чем ты занимаешься, Клей?
Кто-то, может быть Спит, или Джефф, или Димитрий, написал на стене алфавит. Я пытаюсь сосредоточиться на нем, но большинство букв стоит не по порядку, поэтому я спрашиваю:
– А чем еще занимается твоя мать?
– Собирается делать этот фильм на Гавайях. Чем ты занимаешься?
– Ты разговаривала с ней?
– Не спрашивай меня о матери.
– Почему?
– Не говори об этом.
– Почему?
Она отыскивает жилетку.
– Вот.
– Почему?
– Чем ты занимаешься? – спрашивает она, держа жилетку.
– А чем ты занимаешься?
– Чем ты занимаешься? – спрашивает она, голос дрожит, – Не спрашивай меня, пожалуйста. Хорошо, Клей?
– Почему?
Она садится на матрас, после того как я поднимаюсь. Мюриэль кричит.
– Потому что… не знаю, – вздыхает она.
Я смотрю на нее, ничего не чувствую и выхожу с жилеткой.
* * *
Рип и я сидим в «Эй-ар-и рекордз» на Уилшире. Какой-то менеджер по продажам берет у Рипа кокаин. Менеджеру двадцать два года, он платиновый блондин и весь в белом. Рип хочет знать, чем он может быть ему полезен.
– Нужен кокаин, – говорит парень.
– Прекрасно. – Рип лезет в карман своей куртки «Парашют».
– Хороший сегодня день, – говорит парень.
– Да, отличный, – соглашается Рип.
Рип спрашивает, может ли парень достать контрамарку на концерт Fleshtones .
– Конечно. – Он вручает Рипу два конвертика.
Рип обещает поговорить с ним потом, скоро, и передает ему конверт.
– Прекрасно, – кивает парень.
Мы с Рипом встаем, Рип спрашивает его:
– Ты видел Джулиана?
Парень сидит за большим столом, он поднимает трубку, просит Рипа подождать минуту. По телефону парень не произносит ни слова. Рип склоняется над стеклянной столешницей, берет рекламный проспект какой-то новой английской группы. Парень кладет трубку, Рип передает проспект мне. Я изучаю его, кладу обратно на стол. Ухмыльнувшись, парень предлагает Рипу как-нибудь пообедать.
– Как насчет Джулиана? – спрашивает Рип.
– Я не знаю, – отвечает менеджер по продажам.
– Большое спасибо, – подмигивает Рип.
– Да чего там, – говорит парень, откидываясь в кресло. Глаза его медленно закатываются.
* * *
Трент звонит мне в тот момент, когда у меня Блер и Дэниел, приглашает на вечер в Малибу, обмолвившись, что заедут X. Блер и Дэниел говорят, что это неплохая мысль; мне не очень хочется туда, встречаться с Трентом, но день ясный и поездка в Малибу кажется хорошей прогулкой. Дэниел готов ехать куда угодно, посмотреть на дома, разрушенные ураганом. На шоссе Пасифик-Коуст я осторожен, не гоню, Блер и Дэниел говорят о новом альбоме U 2; когда начинается новая песня Go – Go ' s , просят сделать погромче и подпевают – полушутя, полусерьезно. Пока мы едем вдоль океана, воздух становится свежее, небо – серее и пурпурнее, мы проезжаем мимо машины «скорой помощи» и двух полицейских, стоящих на обочине; Дэниел вытягивает шею, чтобы посмотреть, я немного притормаживаю. Блер подозревает, что они ищут остатки перевернувшейся машины: несчастный случай. Мы трое на мгновение замолкаем.
На вечере в Малибу Х отсутствуют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18
* * *
Еще одна религиозная программа по телевизору перед моей встречей с Блер. У говорящего седые волосы, розовые противосолнечные очки, пиджак с очень широкими лацканами, он держит микрофон. Неоново освещенный Христос безнадежно стоит на заднем плане.
– Ты в смятении, – говорит мне человек. – Чувствуешь разочарование. Не ведаешь, что происходит. Вот почему ты беспомощен, у тебя нет надежды. Вот почему тебе кажется, что выхода нет. Но Иисус придет. Он придет через телевизионный экран. Иисус поставит дорожный знак в твоей жизни, чтобы ты смог повернуть. Он сделает это для тебя сейчас. Отец Небесный, Ты освободишь плененных. Тех, кто в путах, научи их. Празднуйте Господа. Пусть это будет ночь Искупления. Скажите Иисусу: «Прости мне грехи мои» – и вы сможете почувствовать радость, которая непередаваема. Пусть переполнится ваша чаша. Во имя Иисуса, Аминь… Аллилуйя.
Я жду, что что-то произойдет. Сижу около двух часов. Ничего не происходит. Я встаю, добиваю остаток кокаина, что в моем шкафу, останавливаюсь выпить в «Поло-лаунж», перед тем как заехать за Блер, которой, позвонив раньше, сказал, что у меня два билета на концерт в «Амфитеатр», она лишь произнесла: «Я пойду», я сказал, что заеду за ней в семь, и она повесила трубку. Сидя один в баре, я говорю себе, что позвоню по одному из номеров, которые вспыхивают в низу экрана. Но понимаю: я не знаю, что сказать. Я помню пять сказанных слов. Пусть это будет ночь Искупления.
Почему-то я вспоминаю эти слова, сидя с Блер в «Спаго» после концерта, уже поздно, мы одни в патио, Блер, вздохнув, просит сигарету. Мы пьем коктейли «Кир-рояль», Блер уже выпила много, когда же она заказывает шестой бокал, я говорю:
– Может быть, хватит.
И она смотрит на меня и говорит:
– Мне жарко и хочется пить, и я буду заказывать, блядь, что хочу.
* * *
Я сижу с Блер в итальянском кафе-мороженом в Уэствуде. Мы едим итальянское мороженое и разговариваем. Блер вспоминает, что на следующей неделе по кабельному «Вторжение похитителей тел».
– Старый? – спрашиваю я, думая, почему она говорит об этом фильме. У меня возникают параноидальные ассоциации.
– Нет.
– Римейк? – спрашиваю я осторожно.
– Да.
– А. – Я смотрю на свое почти нетронутое мороженое.
– Ты сегодня почувствовал землетрясение? – спрашивает она.
– Что?
– Ты почувствовал землетрясение сегодня утром?
– Землетрясение?
– Да.
– Этим утром?
– Да.
– Нет, не почувствовал. Пауза.
– Я думала, может, ты почувствовал.
На стоянке машин, повернувшись к ней, я говорю:
– Слушай, я виноват, правда, – хотя не уверен в этом.
– Не надо, – говорит она. – Все нормально.
На Сансете красный свет, я наклоняюсь, целую ее, она переводит на вторую передачу и дает газ. По радио звучит песня, которую я слышал сегодня пять раз, но все равно подпеваю. Блер закуривает сигарету. Мы проезжаем мимо нищенки с грязными, спутанными волосами, рядом пакет «Буллокз», полный пожелтевших газет. Ее лицо запрокинуто; глаза прищурены из-за яркого солнца. Блер запирает дверцу, мы едем по боковой улице к холмам. Машин нет. Блер делает радио громче. Она не видит койота. Он большой, коричнево-серый, машина сильно ударяет его, когда он перебегает улицу, и Блер кричит, пытаясь ехать дальше, сигарета выпала изо рта. Но койот застрял между колес, он визжит, машине трудно двигаться. Блер останавливается, дает задний ход, выключает двигатель. Я не хочу выбираться из машины, но Блер истерично плачет, уткнувшись головой в колени, я выхожу и медленно иду к койоту. Он лежит на боку, пытаясь вилять хвостом. Глаза широко открыты, глядят с испугом, я смотрю, как он умирает под солнцем, изо рта бежит кровь. Ноги его раздавлены, он бьется в конвульсиях, я замечаю, как возле головы натекает лужа крови. Блер кричит мне, но я не обращаю на нее внимания и смотрю на койота. Я стою минут десять. Машин нет. Койот дрожит и выгибается всем телом три-четыре раза, потом его глаза белеют. Над кровью, над стекленеющими глазами тут же начинают роиться мухи. Я возвращаюсь к машине, Блер трогается. Приехав домой, она включает MTV и, я думаю, принимает валиум или торазин, мы ложимся в постель, когда по телевизору начинается «Другой мир».
У Ким снова гости, пока все играют в «Монополию» и пьют, мы с Блер сидим на кушетке в гостиной, слушая старый альбом ХТС, Блер предлагает мне пойти в гостевой домик, мы встаем, выходим из гостиной, минуем освещенный бассейн и, едва зайдя в гостевой домик, жестко целуемся, мне никогда еще не хотелось ее сильнее, она обхватывает меня за спину, с такой силой прижимая к себе, что я теряю равновесие, мы оба падаем, медленно, на колени, ее руки протискиваются ко мне под рубашку, я чувствую на груди ее руку, гладкую и холодную, целую, лижу ее шею, потом волосы, пахнущие жасмином, притирая ее к себе, мы стягиваем джинсы друг с друга, я всовываю руку под ее белье, и, когда слишком быстро в нее вхожу, она резко втягивает воздух, и я стараюсь замереть абсолютно неподвижно.
* * *
Я сижу с отцом в «Трампе». Он купил новый красный «феррари» и начал носить ковбойскую шляпу. В «Трампе» ковбойскую шляпу он снял, что приносит мне некоторое облегчение. Он хочет, чтобы я встретился с его астрологом, советует купить «Лео астроскоп» на следующий год.
– Куплю.
– Вибрация планет странным образом воздействует на организм, – говорит он.
– Я знаю.
Окно, рядом с которым мы сидим, открыто, я даю ветру слегка взъерошить мне волосы, потом поворачиваю голову и смотрю на холмы. Подходит какой-то бизнесмен. Я попросил мать составить мне компанию, но она сказала, что занята. Когда я просил, она лежала возле бассейна, читая журнал «Гламур».
– Просто выпьем что-нибудь, – сказал я.
– Я не хочу идти в «Трамп» «просто что-нибудь выпить».
Я вздохнул, промолчал.
– Я никуда не хочу идти.
Одна из сестер, лежавшая рядом, пожала плечами и надела темные очки.
– В любом случае, я жду телемастера, – с тревогой сказала она перед моим уходом.
Бизнесмен покидает нас. Отец немногословен. Я пытаюсь завязать разговор. Рассказываю о койоте, которого переехала Блер. Не повезло, говорит он. Он все время смотрит в окно на красный «феррари». Отец спрашивает, хочу ли я обратно в Нью-Гэмпшир, я смотрю на него и говорю: «Да».
* * *
Я проснулся от звуков голосов снаружи. Во дворе за столом сидел директор, на вечер к которому вчера родители взяли бабушку, и завтракал. Жена его сидела рядом. Бабушка хорошо выглядела в тени зонтика. Режиссер завел разговор о гибели каскадера в одном из его фильмов. Он рассказал, как тот оступился. И упал вниз головой на тротуар.
– Превосходный парень. Ему было всего восемнадцать.
Отец открыл очередное пиво. Дедушка печально опустил взгляд.
– Как его звали? – спросил он.
– Что? – поднял голову режиссер.
– Как его звали? Парня?
Наступило долгое молчание, я чувствовал ветерок пустыни, слышал плеск джакузи и журчание осушающегося бассейна, Фрэнк Синатра пел « Summer Wind » «Летний ветер» (англ.).
, и я молил, чтобы директор вспомнил имя. Почему-то для меня это казалось важным. Я очень хотел, чтобы режиссер назвал имя. Режиссер открыл рот и произнес:
– Я забыл.
* * *
После ланча с отцом еду к Дэниелу. Открыв дверь, горничная проводит меня во двор, где мать Дэниела, с которой я познакомился на родительском дне в Кэмдене в Нью-Гэмпшире, упражняется с теннисной машиной; на ней бикини, тело лоснится от крема для загара. Она подходит ко мне, говорит о Японии и Аспене, о странном, недавно виденном сне, в котором Дэниела похитили. Она садится в шезлонг возле бассейна, горничная приносит ледяной чай, мать Дэниела вынимает оттуда лимон и обсасывает его, глядя на маленького светлого мальчика, сбрасывающего в бассейн листья, потом говорит, что у нее мигрень и она не видела Дэниела несколько дней. Я захожу в дом, поднимаюсь по лестнице мимо плаката нового фильма Дэниелова отца, захожу в комнату Дэниела и жду его. Когда становится очевидным, что Дэниел домой не вернется, сажусь в машину и еду к Ким забрать жилетку.
* * *
Первое, что я слышу, входя в дом, это крик. Горничную он, по-видимому, не волнует, и, открыв дверь, она уходит обратно в кухню. Дом по-прежнему не обставлен, по дороге к бассейну я прохожу мимо наци-горшков.
Кричит Мюриэль. Я иду туда, где возле бассейна лежат она, Ким и Димитрий; она замолкает. На Димитрии черные «Спидо» и сомбреро, он пытается сыграть на электрогитаре «L. A. Woman» «Женщина из Лос-Анджелеса» (англ.) – песня Doors с их последнего альбома (1971), заглавная.
, но играть хорошо не может, потому что с руки, которую он раскроил, лишь недавно сняли повязки, и каждый раз, когда трогает гитару, он передергивается. Мюриэль снова принимается кричать. Ким курит косяк, наконец, заметив меня, поднимается и говорит, что думала, мать в Англии, но недавно прочла в «Верайети», что на самом деле мать с постановщиком нового фильма разведывает на Гавайях места для съемок.
– Тебе надо было позвонить перед приходом, – говорит Ким, передавая косяк Димитрию.
– Я пробовал, но никто не брал трубку, – вру я, понимая, что никто бы и не ответил.
Мюриэль продолжает кричать; устало глядя на нее, Ким говорит:
– Ну, может, ты звонил по номерам, которые отключены.
– Может, – говорю я. – Извини. Я только за жилеткой.
– Хорошо, я просто… на этот раз ничего, но мне не нравится, когда люди заходят. Кто-то рассказывает людям, где я живу. Мне это не нравится.
– Извини.
– То есть раньше, когда люди заходили, мне нравилось, но сейчас я не переношу этого. Просто не переношу.
– Когда ты выходишь на учебу? – спрашиваю я по пути в ее комнату.
– Я не знаю. – Она уходит в оборону. – А что, учеба уже началась?
Мы входим в комнату. На полу один большой матрас, огромная дорогая стереосистема во всю стену, плакат Питера Гэбриела и кипа одежды в углу. На матрасе раскиданы сделанные на новогоднем вечере фотографии. Я вижу, как Мюриэль вмазывается в моей жилетке, а я наблюдаю. Другая, где я в гостиной, в майке и джинсах, уже никакой, пытаюсь открыть бутылку шампанского. Еще одна, с закуривающей сигарету Блер. Спит, готовый, под флагом. Снаружи кричит Мюриэль, Димитрий пытается играть на гитаре.
– Чем ты занималась? – спрашиваю я.
– А чем ты занимался? – спрашивает она в ответ.
Я молчу.
Она поднимает глаза, озадаченная:
– Ну ладно, Клей, расскажи, – Смотрит на кипу одежды. – Ты должен был что-то делать.
– Ой, я не знаю.
– Что ты делаешь? – спрашивает она.
– Дела, наверно. – Я сажусь на матрас.
– Какого плана?
– Я не знаю. Дела. – Мой голос ломается, в какой-то момент я думаю о койоте, кажется, готов заплакать, но это проходит, я просто хочу забрать жилетку и убраться отсюда.
– К примеру?
– Чем занимается твоя мать?
– Озвучивает документальный фильм о метаниях тинейджеров. Чем ты занимаешься, Клей?
Кто-то, может быть Спит, или Джефф, или Димитрий, написал на стене алфавит. Я пытаюсь сосредоточиться на нем, но большинство букв стоит не по порядку, поэтому я спрашиваю:
– А чем еще занимается твоя мать?
– Собирается делать этот фильм на Гавайях. Чем ты занимаешься?
– Ты разговаривала с ней?
– Не спрашивай меня о матери.
– Почему?
– Не говори об этом.
– Почему?
Она отыскивает жилетку.
– Вот.
– Почему?
– Чем ты занимаешься? – спрашивает она, держа жилетку.
– А чем ты занимаешься?
– Чем ты занимаешься? – спрашивает она, голос дрожит, – Не спрашивай меня, пожалуйста. Хорошо, Клей?
– Почему?
Она садится на матрас, после того как я поднимаюсь. Мюриэль кричит.
– Потому что… не знаю, – вздыхает она.
Я смотрю на нее, ничего не чувствую и выхожу с жилеткой.
* * *
Рип и я сидим в «Эй-ар-и рекордз» на Уилшире. Какой-то менеджер по продажам берет у Рипа кокаин. Менеджеру двадцать два года, он платиновый блондин и весь в белом. Рип хочет знать, чем он может быть ему полезен.
– Нужен кокаин, – говорит парень.
– Прекрасно. – Рип лезет в карман своей куртки «Парашют».
– Хороший сегодня день, – говорит парень.
– Да, отличный, – соглашается Рип.
Рип спрашивает, может ли парень достать контрамарку на концерт Fleshtones .
– Конечно. – Он вручает Рипу два конвертика.
Рип обещает поговорить с ним потом, скоро, и передает ему конверт.
– Прекрасно, – кивает парень.
Мы с Рипом встаем, Рип спрашивает его:
– Ты видел Джулиана?
Парень сидит за большим столом, он поднимает трубку, просит Рипа подождать минуту. По телефону парень не произносит ни слова. Рип склоняется над стеклянной столешницей, берет рекламный проспект какой-то новой английской группы. Парень кладет трубку, Рип передает проспект мне. Я изучаю его, кладу обратно на стол. Ухмыльнувшись, парень предлагает Рипу как-нибудь пообедать.
– Как насчет Джулиана? – спрашивает Рип.
– Я не знаю, – отвечает менеджер по продажам.
– Большое спасибо, – подмигивает Рип.
– Да чего там, – говорит парень, откидываясь в кресло. Глаза его медленно закатываются.
* * *
Трент звонит мне в тот момент, когда у меня Блер и Дэниел, приглашает на вечер в Малибу, обмолвившись, что заедут X. Блер и Дэниел говорят, что это неплохая мысль; мне не очень хочется туда, встречаться с Трентом, но день ясный и поездка в Малибу кажется хорошей прогулкой. Дэниел готов ехать куда угодно, посмотреть на дома, разрушенные ураганом. На шоссе Пасифик-Коуст я осторожен, не гоню, Блер и Дэниел говорят о новом альбоме U 2; когда начинается новая песня Go – Go ' s , просят сделать погромче и подпевают – полушутя, полусерьезно. Пока мы едем вдоль океана, воздух становится свежее, небо – серее и пурпурнее, мы проезжаем мимо машины «скорой помощи» и двух полицейских, стоящих на обочине; Дэниел вытягивает шею, чтобы посмотреть, я немного притормаживаю. Блер подозревает, что они ищут остатки перевернувшейся машины: несчастный случай. Мы трое на мгновение замолкаем.
На вечере в Малибу Х отсутствуют.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18