– Оуэн!
Это была Ринель. Она стояла на пороге дома из белого камня, который Оуэн тут же узнал. Она, улыбаясь, прислонилась к дверному косяку, и прекрасные волосы ее все так же развевались от невидимого ветра.
– Сверни с дороги, Оуэн, – лепетала она, – только на минуточку… а потом пойдешь дальше. Никого не осталось, Оуэн… все или мертвы, или улетели наверх, чтобы не умереть… я одна. Мне одиноко… Оуэн…
Он смотрел на нее, потирая бороду тыльной стороной ладони.
– Ты и вправду была очень красивой женщиной, Ринель, – наконец сказал он ровным голосом.
– Я во всех отношениях лучше тех, кого ты найдешь наверху, – с улыбкой ответила она.
– А как далеко от своего обиталища ты можешь теперь отойти, Ринель? – спросил он. – Твоя сила почти на исходе, верно?
– Оуэн… – произнесла она, и голос ее зазвучал призывно. Он покачал головой.
– Я думаю, стоит мне подойти ближе, и ты накинешься, чтобы высосать из меня жизнь, несмотря ни на какие охраняющие меня законы, – ответил он и вгляделся в нее пристальнее. – Ведь твое настоящее тело теперь лежит там, в твоем доме из белого камня, и разлагается, потому что ему не хватает того, что ты сейчас ищешь… и уже скоро начнутся твои вечные муки в объятиях смерти. Я мог бы только пожалеть тебя, Ринель, если бы ты знала, что означает это слово.
Ткани ее лица на глазах потемнели, сливаясь в маску тления, а затем стали распадаться… он поспешно отвернулся. Но голос все еще звал его.
Вскоре призывы сменил бессловесный мучительный вой, который постепенно стихал, и наконец наступила гробовая тишина. Дорога под ногами Оуэна повернула, и теперь перед ним был дом Мирдина.
Вдруг на дорожке появился Кайтай, а рядом с ним – Зельза. Оуэн встал как вкопанный, удивленно глядя на них.
– Оуэн, – начал Кайтай, тонко улыбнувшись. – Подожди.
– Ведь мы с Кайтаем тоже помогали тебе служить Мирдину Велису, – заговорила Зельза, радостно улыбаясь. – То, за чем ты сюда шел, уже никому не нужно. Все кончено.
– Волшебник уничтожил всех призраков, которых призвали против него, – продолжал Кайтай, – так что считай, нам повезло… он простил нас, потому что мы служили ему. Пойдем отсюда, нам пора в обратный путь.
Оуэн долго вглядывался в лицо Кайтая, затем взгляд его упал на лицо Зельзы и остановился на нем. Оуэн улыбнулся и кивнул.
– Боги, укрепите мне руку! – воскликнул он, замахнувшись топором. Кайтай вскинул руки с диким криком, но лезвие прошло насквозь, и кровь хлынула фонтаном.
Пока Оуэн расправлялся с Кайтаем, Зельза кинулась на него с маленьким кинжалом, но он увернулся и размахнулся снова. Топор почти перерубил ей шею, и она упала с тяжелым стуком.
Он зажал себе кулаком рот и отступил. Холодный ужас сжал его сердце, когда он вновь взглянул на тела, распростертые на дорожке.
Это была одна из ловушек Мирдина. Во всяком случае, должна была быть.
– Слушай, колдун, у меня не было выхода, – закричал он в раскрытую дверь дома. – Ловушка это или нет…
Но два поверженных тела не исчезали, и кровь, растекшаяся ручейками, уже начала всасываться в гравий дорожки. У Оуэна закружилась голова, но он пошел прямо в дверь и дальше, к сверкающей колонне из зеленого камня, на которой стоял череп Мирдина Велиса.
Он шел очень долго.
Чем ближе подходил Оуэн, тем сильнее навстречу ему дул ветер – это был ледяной вихрь, и он становился все холоднее. В лицо хлестал снег, и Оуэн начал тонуть в сугробах. Сквозь метель он увидел, как далеко-далеко, на недоступной ледяной горе, сверкнул зеленый камень колонны. Ему подумалось, что если остановиться на мгновение, то можно будет хоть немного согреться… но он не останавливался.
Теперь его жгло солнце, и идти приходилось по раскаленным, излучавшим жар камням; жара и непереносимый солнечный свет слепили его, а позади, он знал, ждал его прохладный колодец.
Пот градом катился с Оуэна, но он сделал еще шаг, который стоил ему таких же усилий, как добрая сотня шагов в обычной обстановке.
– Ну хватит, чародей, – прокричал Оуэн сквозь горячий встречный ветер. – К чему теперь эти игры?
Внезапно наступила полная темнота.
Мимо проплыло лицо, и на него неподвижно смотрели невидящие глаза… он узнал отца. Выплыли и другие лица. Послышались голоса, словно из его памяти, но как-то странно искаженные.
– Умер, пропал навсегда, навсегда… – говорил отец, – лежу под землей, мертвый, забыв все…
– Жизнь угасла, как свеча, а все хорошее ушло навеки… самое ужасное – это умереть…
Но далеко, в непроглядной тьме, снова мелькнула зеленая вспышка.
Оуэн на ощупь нашел основание колонны, и тут же вновь вспыхнул свет.
Комната была полна теней, и в ней застыла мертвая тишина. Все видения исчезли. Остался только череп, который не сводил своих мерцающих драгоценных камней-глаз с Оуэна и безмолвствовал.
Оуэн встал перед ним, примеряясь топором.
– Послушай, Оуэн из Маррдейла, я достаточно трезво оцениваю происходящее, – вдруг тихо сказал череп.
– Неужели? – помолчав, спросил Оуэн.
– Я знал, что это будет, видел в прозрении, – проговорил череп. – В призрачном виде. Мне уже приходилось бывать в подобных ситуациях, и, надо сказать, я всегда побеждал. Поэтому я решил, что есть смысл в том, чтобы сыграть в эту игру и с тобой.
– Я хорошо понимаю тебя, – ответил Оуэн. – Но тогда ты должен будешь признать, что есть смысл и в том, что делаю я.
– Я пытался подкупить тебя, – продолжал череп, – и я дал бы тебе все, что обещал. И ты об этом еще вспомнишь, когда тебе придется пожалеть о своем выборе. Сейчас же я вижу, что ты победил, и нахожу такое положение довольно забавным. Какой-то рыжий варвар уничтожает плод столь длительного труда и идею такой древности.
– Это и впрямь может показаться немного несправедливым, – согласился Оуэн. Он наклонил голову, выбирая угол удара. – Но с другой стороны, тут уж ничего не поделаешь. И я рад, что ты так хорошо это воспринимаешь.
– Ты недооценил мое упорство, – отвечал череп, – осталось последнее… тебе не быть в безмятежности. Вот с чем ты останешься. Настанут дни, когда ты состаришься, и меньше половины из задуманного тобой будет осуществлено…
– Мне не нравится этот новый поворот, – сказал Оуэн и замахнулся топором.
– …У тебя выпадут зубы и волосы, тебя перестанут радовать женщины, а твой единственный сын будет с нетерпением ждать конца, чтобы продать землю, оставленную ему тобой…
– Довольно, – крикнул Оуэн и ударил топором по зеленой колонне. Раздался гром, колонна треснула и мгновенно превратилась в груду сверкающих осколков. Череп покатился и оказался в нескольких шагах от нее.
– …Тебя будут преследовать мысли о могиле, и ты вспомнишь о том, как однажды упустил единственный в жизни случай, когда мог бы стать чем-то большим, чем ты есть. В старости люди меньше заботятся о чести и клятвах: они думают, как бы прожить чуть дольше… И тогда – ты будешь умолять, будешь готов отдать все… за один день юности… А ведь ты мог бы жить вечно молодым…
– Говорящие кости, – крикнул Оуэн, и тут ему показалось, что пол под ним накренился. Он поднял топор, вложив в этот последний, круговой замах всю силу. Сверкнуло лезвие – и череп разлетелся на множество кусков, а топор глубоко ушел в пол. И под ним, пригвожденное к полу, лежало что-то маленькое, серое и противное… оно истекало кровью и отвратительно пищало… и наконец умерло. – Говорящие, – как пьяный, повторил Оуэн. Он как-то странно чувствовал себя. Он попытался освободить топор, но лезвие сломалось, и часть его осталась под полом. Оуэн посмотрел на ставшую бесполезной ручку и бросил ее на пол. – Хороший был топор, – пробормотал он, – хорошие топоры, хорошие друзья… все потерял. Боги, что это со мной?
Шатаясь, он добрался до двери и вышел в сад. Тела уже не лежали на дорожке, и Оуэн мысленно возблагодарил небо за это облегчение.
– Ах! – Он пошел было к лестнице, по которой спустился в пещеру, но обнаружил, что ему трудно дышать: казалось, воздух стал таким густым, что не шел в легкие. Оуэн понял, что отравлен ядовитыми испарениями дьявольского сада, а может быть, это Мирдин околдовал его. Он напряг всю свою волю и из последних сил, медленно и слабо, двинулся вперед.
Ему стало чуть легче от брызнувшей откуда-то холодной воды.
Холодная вода?
Ноги его были мокры. Затуманенным взором Оуэн посмотрел вверх, на лестницу, которая должна была вывести его на свободу. Там, на месте двери, он увидел сплошной поток зеленой воды, которая уже разливалась по дну пещеры. Брызги ее и попали ему на лицо… он облизал губы. Соль!
На пещеру наступало море. Видно, морской народ решил разом уничтожить всех своих врагов. Оуэн вспомнил шлюзовую камеру в подземном переходе и мрачно усмехнулся.
– Да, это место нужно хорошо очистить, – сказал он вслух, наблюдая, как вода поднимается ему до лодыжек. – И кровь, что на мне… может, это отмоет и ее.

Смертоносная рука неожиданно исчезла. Она превратилась в слизистую лужицу, которая вскоре ушла в землю. Но смерть продолжала снимать свою жатву по рядам осаждающих: ее вызывали и повреждения, нанесенные слепой силой бездушной черной массы, и невидимые вриколы. Неизвестно, сколько их было, но люди падали ежеминутно.
Когда рука растаяла, над городом, сразу в нескольких местах, поднялся дым, который быстро слился в одно большое черное облако. Земля вздрогнула, будто огромный барабан, в который ударила какая-то страшная сила. И тут же послышались горестные вскрики – это кричали вриколы, которые уже поняли, что случилось.
На горизонте появился всадник, бешено мчавшийся со стороны моря. Это был житель гор. Задыхаясь от скачки, он скатился с седла прямо под ноги Саймону и горному старцу.
– Морские всадники! – захлебываясь, крикнул он. – Позвали нас… сказали… дьявол, там, внизу… мертв. Они… пустили туда море! Море… затопит. Сказали, ты знаешь… почему.
Саймон кивнул:
– Мы победили.
Хургин посмотрел на Саймона:
– А тот – чужеземец, рыжебородый. Он утонет?
– Разумеется, – бесстрастно ответил Саймон. – Впрочем, возможно, у него достанет смекалки найти выход через храм. Но даже если и так, он, скорей всего, уже мертв. Там очень многое могло убить его. Мирдин наверняка оставил не одну ловушку, способную действовать и после его смерти.
– Но послушай, ведь он… он сделал это один! – взорвался Хургин. – Неужели же мы ничем ему не поможем?
– Дорогой собрат, благодарность, как правило, не уживается с трезвым взглядом на вещи, – ответил Саймон. – Этот человек меня уже не интересует. И вообще, меня здесь больше ничего не интересует. Пусть твои одетые в шкуры люди грабят этот мертвый город как хотят. Я ухожу, меня ждут другие дела. – Он повернулся так быстро, что полы его плаща взвились вверх, и начал удаляться, быстро, вниз и вниз… следуя какому-то извилистому узору, который вел непонятно куда. Он стал меньше и пропал.
Хургин, щурясь и моргая, смотрел на место, откуда он исчез. Старец слыхал о колдовстве подобного рода, но не любил его и никогда им не пользовался. Он покачал головой и кликнул своих помощников.
– Город открыт, – сказал он. – Но скажите всем… пусть будут осторожны. Там могут быть ловушки, или вырвутся дьявольские военные машины… А мы должны добраться до храма. Надо попробовать спасти рыжебородого. Пускай люди ищут себе в городе добычу, но несколько всадников должны пойти с нами. Надо спешить.
Но первой у храма оказалась Зельза. Она прискакала одна, на маленькой черной лошадке, которую поймала по дороге. Она пришпорила зверя, заставив его стремительно промчаться по ступеням, ворвалась под мрачные своды и соскочила с седла у самой каменной платформы. Весь храм как-то странно содрогался, будто под ним дышало огромное животное.
Зельза увидела, что тяжелая металлическая крышка над колодцем закрыта, но по рассказу Оуэна она знала, что находится внутри… Выход был перекрыт, а снизу наступало море.
Она била по этой толстой железной крышке ручкой своего маленького меча, сдавленно шепча цыганские проклятия, – это было совершенно бесполезно. Крышка была литая, из одного крепкого куска металла. Вдруг прямо над колодцем она заметила идущую с потолка цепь и огромное колесо. Зельза прыгнула к ней и принялась тянуть.
Медленно-медленно крышка начала приподниматься: сначала на палец, потом на два пальца… все выше и выше… и наконец отвалилась. Под ней, совсем близко, пузырилась черная морская вода…
…Оуэн сидел на последней ступеньке лестницы, по пояс в воде: увидев льющийся сверху свет, он поднял голову и неуверенно улыбнулся.
– Я думал, сколько же времени тебе потребуется, чтобы увидеть цепь, – сказал он и полез наверх.
Обнимая Зельзу, он покачал головой:
– А ведь я убил тебя.
– Я чувствую себя вполне живой.
– И его тоже. – Оуэн посмотрел через ее плечо на Кайтая, который, запыхавшись, вбегал в двери храма.
– А он-то наверняка это заслужил, – сказала она.
– Боги! – Оуэн отступил назад и оглядел ее с расстояния вытянутой руки. Он засмеялся, дико и раскатисто, так что у них над головой под куполом храма грохнуло эхо.
– Мы купим повозку! – крикнул он, вновь притягивая к себе Зельзу. – Какого она будет цвета, а, цыганочка?




1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21