Он запросто мог уложить тех пятерых хулиганов, но сдержался и предпочел сделать их бегом – такова его секретная до поры до времени служба науке.
Космонавт ловко сел на указанное место, Катька со светской улыбкой кивнула ему, слегка подвинулась, дядя Жора поднял пустой бокал, три раза звонко ударил по нему ножом, и я включил фонтан. Сидящие спиной к дому обернулись. Тонкая, как шпага, струя с шелестом застыла в теплом воздухе. Все зааплодировали. Катька била в ладоши особенно радостно – сидящий рядом красавец космонавт оказался на полголовы выше ее.
– Итак! – Дядя Жора поднял руку, и аплодисменты стихли. – Праздничный обед, посвященный девяностолетию братьев Банниковых, считается открытым!
– Ура! Ура! Ура! – явно сговорившись заранее, дружно прокричали физики; их компания сидела за правым крылом стола и узнавалась по очкам и бородам.
– Славься, славься, славься, банниковский род! – не менее дружно ответило им левое крыло, где сидели моряки и военные.
Все засмеялись. Братья обнялись и похлопали друг друга по спинам, как бы поздравляя себя с общей суммой прожитых лет.
Я сел на свое место справа от Алексея и почувствовал легкий озноб – до чего же хорошая у нас семья! До чего же хороши улыбающиеся отец с дядей Жорой – в одинаковых белых рубашках, с одинаковыми галстуками! Сколько друзей собралось, чтобы поздравить их с юбилеем! Еще и космонавт, оценивший мужскую взаимовыручку. Кто для него дядя Жора – ну подумаешь, человек, который подсадил его в свою машину, когда за ним, заплетаясь пьяными ногами, бежали какие-то гопники. Он бы от них и так ушел! Но человек оценил широту дяди-Жориной души, принял его приглашение и пришел с двумя гигантскими букетами, чтобы поздравить его и брата-близнеца с днем рождения. Жалко, что завтра он уезжает в Москву, хороший дядечка.
Отец сел, а дядя Жора остался стоять во главе П-образного стола и вновь постучал ножом по бокалу – на этот раз отрывисто и часто, как в корабельный колокол.
Краем глаза я видел, как Алексей осторожно, чтобы не звенеть посудой, накладывает Катьке в тарелку овощной салат и селедку под шубой. Вот он тронул рукой бутылку «Алазанской долины», и Катька кивнула.
За столом стало тихо, лишь чечеточник дядя Гена, оказавшийся среди физиков, что-то ворчал на ухо своей приехавшей поутру супруге.
– Итак! – провозгласил дядя Жора с самым серьезным лицом. – Пользуясь правом перворожденного, прошу выпить первый бокал за нас с братом! За наши девяносто! Без всяких добавлений и комментариев! За нас!
Гости на редкость послушно чокнулись, не пытаясь довесить к лаконичному тосту свои мудрые добавления, и я заметил, что в бокале Алексея играет пузырьками минеральная вода.
– Три минуты на закуску! – голосом диктатора объявил дядя Жора, поставив пустой бокал и взглянув на часы. – Затем…
Дядя Саша рассмеялся и хотел что-то сказать, но дядька остановил его властным движением руки:
– Гуревич, подожди!.. Первым выступит мой зам – хохол Саенко, потом я дам слово главному татарину Рахимову, а потом уже ты скажешь теплые слова от лица всех сибирских евреев. Представителей других национальностей и профессиональных кланов прошу заранее подавать заявки моему племяннику и флаг-секретарю Кириллу. Вот он сидит справа и втихаря пьет водочку.
Это была милая неправда: все видели, что я, как и Катька, лишь пригубил бокал с «Алазанской долиной». На мне были угли для шашлыков и работа с фонтаном.
Я сделал вид, что оглядываюсь, и засек на лице космонавта добродушную улыбку – смелость дяди-Жориной реплики о порядке выступлений явно пришлась ему по вкусу. Он ел салат «оливье» с помощью ножа и вилки и ровно держал спину. Вот она, школа советской космонавтики!
Я видел, как мать с отцом перешептываются и внимательно поглядывают в нашу сторону. Тетя Зина посылала Катьке улыбки: «Все хорошо, доченька! Только не горбись!»
– Слева от вас моя двоюродная сестра Катя. – Я чуть наклонился к космонавту. – Учится в медицинском…
– Это хорошо, – кивнул космонавт и повернулся в сторону Катьки. – Медики нам нужны, как никогда.
– Кому это «вам»? – дожевав, спросила Катька.
– Стране, обществу. Медицинская наука делает сейчас огромные успехи… Меня, кстати, зовут Алексей, – запоздало представился космонавт.
– А мы слышали, – весело сказала Катька. – И сразу запомнили.
Три минуты, отведенные на закуску, истекли, и с бокалом в руке поднялся грузный заместитель дяди Жоры – Саенко.
Дядя Жора заливисто свистнул в два пальца, требуя тишины и внимания, и позвякивание приборов уступило место шороху фонтанной струи. Стало почти тихо.
– Шо могуть сказать хохлы этим двум гарным хлопцам? – дурачась, начал Саенко и вытянул из-под стола красивую коробку, перевязанную ленточкой. – Да тильки то, як они их дуже любять! – Его круглое лицо с кустистыми бровями расплылось в улыбке. – И шоб уси знали, як хохлы их любять, они дарять им футбольный мяч ленинградского «Зениту» с автографами игроков основного составу! «Зенит», знамо дело, не кыивское «Дынамо», и потому в коробочке я сховав… Сами побачите!
Коробка поплыла к отцу с дядей Жорой, и космонавт поправил узел галстука:
– Я болею за «Спартак»… – Он налил себе в рюмку минералки и выпил вместе со всеми. – Но «Зенит» тоже ничего, старается.
Отец с улыбкой вылез из-за стола и отнес коробку на ковер рядом с палаткой.
Дядя Вася Рахимов, старинный друг отца, тоже попытался коверкать слова – на татарский манер: «твоя моя уважает», но рассмеялся, махнул рукой и продолжил тост по-русски. Он вручил отцу и дяде Жоре две коробочки с часами, чтобы братья всегда жили в дружбе и в едином времени.
Гуревич сказал, что сибирские евреи в его лице всегда помнили и будут помнить гостеприимный дом Банниковых, ценили и будут ценить помощь и доброту, исходящую от Ленинграда, и никогда не забудут таежных невзгод, перенесенных вместе. Подарки – дядя Саша загадочно похлопал себя по внутреннему карману пиджака – он вручит братьям позже.
– Так он кто – геолог или ученый? – тихо спросил Алексей.
– Был геологом, а сейчас ученый.
Я извинился и пошел проверить насос в колодце. Отец подманил меня взглядом:
– Наверное, пора угли готовить. Как тебе Алексей?
– Нормально, – сказал я. – Хороший дядечка. Только молчун.
– А что ты хочешь? – пожал плечами отец. – Такая работа…
Гости пьянели медленно, расчетливо, оставляя силы для нескончаемой вереницы тостов и вечерних посиделок, – я знал эту манеру компании отца и дяди Жоры: многие половинили стопки или чуть пригубливали водку, предпочитая веселый разговор и шутки мрачноватому отупению.
Я разжег мангал в дальнем конце участка, и потянуло сладковатым ольховым дымом. Насос я выключил – зудящая шпага фонтана мгновенно убралась в ствол ракеты.
Подарков на ковре возле палатки прибавлялось. Сверточки с бантиками, коробочки и коробки, красивые пакеты, очевидно с рубашками, – все это манило воображение, их хотелось скорее открыть, развернуть, глянуть, чем одарили юбиляров.
Мой подарок еще лежал в доме на шкафу, и я ждал, когда дядя Жора предоставит слово детям. А он предоставит, не забудет. Я только побаивался, что мой подарок не оценят, сочтут делом обыденным, семейным, и потому немного волновался. Даже мама не знала, что я хочу подарить отцу и дяде Жоре…
Несколько крепких дядек, сидевших за военно-морским крылом стола, подарили дяде Жоре картину – подводная лодка в свинцовых водах северной бухты, а отцу – контур парусника из соломки на синем бархате под стеклом.
Расписной винный бочонок с краником был подарен на двоих, чтобы за добрым напитком и дальше спорить, какая физика важнее – прикладная или фундаментальная.
Подарили два рога в серебряной оправе, два сувенирных кортика, почти как настоящие, два морских компаса с гравировкой на желтых табличках… Два огромных сомбреро, которые братья тут же надели и, раздвинувшись, чтобы не цепляться полями, пропели: «В бананово-лимонном Сингапуре…»
– Так, – сказал дядя Жора, оглядываясь на дымящий у забора мангал. – Приготовиться детям юбиляров! Где эти чертенята?
Я принес завернутые в бумагу коробочки. Катька сунула руку под стол и нащупала свой мешок. Она дарила именные рубашки с короткими рукавами, на карманах которых шелковой ниткой вышила инициалы отца и дяди Жоры – чтобы не путали соседи и просто для красоты.
Катька пожелала юбилярам так же дружно и весело справить совместное столетие и продемонстрировала вышивку на карманах. Ей поаплодировали и пожелали продолжить традицию банниковской семьи – родить внуков-двойняшек. Катька закраснелась.
– Вы, оказывается, мастерица, – похвалил космонавт, доливая Катьке вина.
Дядя Жора поднял меня. Я встал, робея, с бокалом.
– Папа, – сказал я, – дядя Жора! Глядя на вас, я всегда завидовал и огорчался, что у меня нет брата-близнеца. – Я поставил бокал и взял со стола коробочки, оклеенные черным дерматином. – Я хочу подарить вам фотографии вашего детства!
Я осторожно извлек первую фотографию в рамке и показал издали.
Коробочки клеил я, маленькую потрескавшуюся фотографию ретушировали и увеличивали в ателье на Невском. Сначала мне сказали, что сделать с увеличением не смогут: снимок угасающий. Потом сказали, что слишком много возни, они могут не успеть к сроку. Но я упросил.
Молодые дедушка с бабушкой держали на коленях двух пацанов в матросках. Дедушка был в военно-морском кителе со звездами на обшлагах, бабушка – в темном платье с прозрачным шарфиком на шее.
– Пусть они будут в наших домах…
Я в полной тишине отнес коробочки отцу и дяде Жоре. Отец глянул на фотографию и молча обнял меня. Сомбреро упало с его головы, но он не стал его поднимать.
– Где ты это раскопал? – сдавленным голосом спросил отец.
– В альбоме.
– Спасибо, сына…
Дядя Жора встал и со скорбным лицом показал фото гостям.
– Тридцать шестой год, – перевернув рамку, сказал он. – Нам по четыре года… Н-да… – Он снял сомбреро и опустил голову. – Давайте еще за родителей!
Потом мы ели шашлыки, дядя Гена в сомбреро и лаковых туфлях бил на крыльце чечетку, гости усаживались на ковры, разговаривали, смеялись, кучками разбредались по участку, хохотали, вспоминали прошлое, пили, закусывали, и мне показалось, что Катька и космонавт Алексей неровно дышат друг к другу.
Сначала я засек их сидящими в беседке, где они кормили Чарли шашлыком, потом видел, как Катька опирается на его руку, чтобы вытрясти камушек из туфельки, потом они вместе приседали и нюхали цветы, потом он ей что-то оживленно рассказывал и показывал рукой на темнеющее небо, и Катька смеялась, потом куда-то исчезли и появились с задумчивыми лицами.
Катькины родители вышли из дома. Тетя Зина поправила прическу и светски улыбнулась.
– Алексей, ты ляжешь на втором этаже или на веранде? – Дядя Жора дружески взял космонавта за локоть. – Зинаида Сергеевна тебе постелет. Выспишься по-человечески перед дорогой.
– А можно я со всеми в палатке? – улыбаясь, попросил космонавт. – Это моя давняя мечта – на сене, на природе… Я уже и чемодан там свой положил.
Дядя Жора развел руками:
– Желание гостя – закон! Ну, как тебе наша дочка, еще не надоела?
– Ну что вы, – сказал Алексей, снимая пиджак и накидывая его на плечи Катьке. – Славная девушка, начитанная, знает много интересного…
Тетя Зина ласкающим материнским взглядом посмотрела на дочку и игриво улыбнулась космонавту:
– Она у нас девушка с характером!
– Это и хорошо! – весело тряхнул головой Алексей. – Так и должно быть!
Дядя Жора оглянулся по сторонам, давая понять, что помнит о конспирации, и вытащил из заднего кармана брюк плотно сложенные листы бумаги.
– Хотел показать тебе принципиальную схему оптического прибора по твоей линии… – Он задумчиво посмотрел на укрытую пиджаком дочку. – Если не успеем потолковать, возьми с собой и потом сообщишь свое мнение. Идет?
– Идет! – широко улыбнулся космонавт, забирая бумаги. – Так даже лучше. Спокойно, в тиши лаборатории… Мы еще погуляем? – Он вопросительно взглянул на Катьку, и та, опустив глаза, кивнула.
– Гуляйте, гуляйте, – разрешила тетя Зина. – Здесь такой воздух! Говорят, сплошные ионы…
Я заметил, что из кармана пиджака Алексея торчит цилиндрик моего фонарика с синим ободком изоляционной ленты. Куда-то они собрались?..
В палатке мне досталось место между дядей Сашей Гуревичем и отцом, и я жалел, что не рядом с космонавтом, который улегся у входа. Могли бы конспиративно пошептаться на ночь, потом бы я похвастался, с кем спал бок о бок… «Хотя кто знает, – думал я, засыпая, – может, они с Катькой еще поженятся, и он окажется мне вроде двоюродного брата. Неспроста он лег возле входа – может, еще пойдут с Катькой догуливать…»

7

Я разлепил глаза, сел, поеживаясь от холода, и обнаружил, что нахожусь в палатке один. С улицы слышались звяканье посуды и веселые голоса. Похоже, за столами уже завтракали.
– Где, где… – услышал я голос дяди Жоры. – Утреннюю пробежку, наверное, делает. Чемодан-то на месте.
– Сколько же можно бегать, – сказала тетя Зина. – Может, он ногу подвернул?
Я вылез из палатки, и Чарли разбежался ко мне, виляя хвостом и приветственно поскуливая. Я завалил его на спину, поурчал вместе с ним и пошел умываться.
Катька стояла у самовара и, поджав губы, наливала гостям чай. Некоторые уже выпивали и закусывали. Отец с дядей Сашей обливались около колодца холодной водой и фыркали, как кони. Рядом стояла мама с махровыми полотенцами на плече.
– Ты не знаешь, куда мог деться Алексей? – тихо спросила мама. – Он тебе ничего не говорил?
Я пожал плечами:
– Катька, наверное, знает.
– Ничего она не знает, – бормотнула мама и недовольно отвернулась.
– Может, пошел на вокзал билеты компостировать? Там в междугородной кассе всегда очередь. – Отец взял у матери полотенце и стал растираться. – Привет, Кирилл! А ты куда вчера коробочки с фотографиями положил?
– Вам вручил, – напомнил я, пробуя рукой воду в ведре. – У тебя еще сомбреро упало… Ух ты, холодная…
– Билеты, билеты… – растирая спину полотенцем, повторил дядя Саша.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19