В. Зинченко


КАСПАР ЛЕН-МСТИТЕЛЬ
роман
ПОСВЯЩАЕТСЯ
АЛОНСУ ИРАСЕКУ

Лишь простой неученый люд сохранил еще здоровое тело и здоровую речь. 1
ЧАСТЬ 1
ГЛАВА 1
Отслужив три года, Кашпар Лен возвращался домой.
Домой!.. Дома-то у него не было. Но, выходя из вагона на пражском вокзале, он знал, что пойдет туда, где до солдатчины его принимали как своего, хотя уверенности, что и сейчас его встретят с прежним радушием, у него не было.
А все по своей вине, ведь за годы службы он об этом и думать не думал. У последнего поворота, за которым стоял тот самый, вроде бы его дом, Лена охватили сомнения.
Он поднялся по узкому, крутому проулку, выходящему на Н-скую улицу в самой верхней части Нового Места, и положил на высокую, старинную тумбу свою ношу — небольшой чемоданчик, в котором, бывало, носил на стройку мелкие инструменты. Лен был по профессии штукатуром.
Чемоданчик послужил и солдату.
Сейчас он был набит виноградом, который Лен купил на свои гроши, чтобы привезти гостинец из южного Тироля. Дно видавшего виды чемоданчика за полтора суток езды раскисло, и Кашпар то и дело вытирал липкую жижу, сочащуюся ему на шею из ветхой тары, тысячу раз проклятой владельцем. Лен не сомневался, что вместо винограда — там сплошное месиво.
Виноград вез он домой в подарок. Домой? Это еще как получится. Как еще его там встретят! Хотя, в общем-то, что будет, то и будет.
1 М а у т н е р Фриц — немецкий философ-идеалист, писатель, родившийся в Чехии в 1849 г.
Встретят плохо — пойдет себе с богом дальше, он же им никто, и рассчитывать на них не может.
И все же дорога из Роверето в Прагу вела его именно сюда, на улицу Н-скую. На чужбине он не больно-то и вспоминал о ней, но когда на роверетском вокзале демобилизованным объявили, что в Прагу они прибудут в понедельник около шести вечера, ему подумалось, как хорошо, что он сможет явиться туда засветло.
На вокзале он задержался с дружками, на прощанье они, как положено, выпили. И вот Лен здесь.
Идет наудачу, кто знает, свободна ли у них сейчас койка. Не ждать же им было три года своего постояльца, они, наверное, как только постель освободилась, подыскали квартиранта.
Но уставшего в дороге Лена огорчило бы, если бы ему пришлось где-нибудь еще искать приюта.
Он вскинул чемоданчик на плечо и зашагал вперед.
Если бы Лен не был уверен, что он на месте, то ни за что бы его не узнал. Из газет, которые солдаты покупали в складчину, он, конечно, знал, что и на Н-ской улице сносили, но чтобы столько!
Впрочем, чем больше, тем лучше! Каждому строителю любо видеть стройку.
Три года назад, когда они, двадцативосьмилетние новобранцы, уезжали в Тревизо, все здесь выглядело так, словно фельдфебель скомандовал домам:— «Вольно!» Сегодня против южной стороны в черте строительства еще остались три-четыре старых дома, но ряд выравнен.
Дома стоят по стойке смирно.
А рядом кипит строительство.
Над готовым первым этажом в лучах низкого солнца, глядевшего на улицу и слепившего глаза, лоснились отмытые дождем доски лесов. Висевший на угловой балке веночек с поникшими бумажными лентами был пропитан водой и светился, как серебряный.
Лен остановился прямо напротив украшенной венком стройки, перед ветхим, покосившимся домишкой, державшимся, как говорится, по воле божьей да милости двух соседних домов, которые, как добрые братья, подпирали старика с обеих сторон. Старая Прага! Давно лишенная поддержки, она рассчитывала только на свои силы!
Вот здесь и был «дом» Кашпара, где «как еще все получится? Как еще встретят?».
Хорошо, коли повезет. Хотя раньше, до службы, Лен имел дело только с мастерком, теперь он не отказался бы и кирпичи класть, пошел хоть в подсобники, лишь бы его принял здешний мастер.
«Поди-ка, старый Криштоф тоже тут вкалывает. Стройка-то у него под боком».
С такими мыслями Лен шагнул в темную подворотню с низким нависшим сводом, напоминавшую пещеру. Выходящая туда кособокая лестница, ведущая куда-то наверх, выглядела столь же мрачно.
Подковки солдатских башмаков Лена лязгали по щербатой кладке, и звук их явственно и глухо отдавался во дворике, зажатом четырьмя равными по высоте стенами.
Возле приземистого подгнившего сарайчика Лен свернул к порогу с дверным проемом, но без двери, и стал подниматься по крутой винтовой лестнице без перил.
По старой привычке он шел быстро и уверенно, ведя рукой по стене, заглаженной ладонями нескольких поколений, но, вступив на лестничную площадку, остановился.
Рука его не обнаружила шкафа, который прежде здесь стоял. Он ощупал дверной косяк, выдавленный из стены напором сотни лет, и сразу почуял неладное.
Он постучал в дверь, хотя при других обстоятельствах не стал бы этого делать.
Глухой отзвук подсказал Лену, в чем дело. Действительно, когда он взялся за ручку и дверь отворилась с привычным скрипом, как бывает в неизлечимо сырых помещениях, изнутри на него тускло и красноречиво глянуло единственное окошко жилища, являвшего картину печальной заброшенности.
— Добрый вечер! — бухнул Лен в пустую комнатенку.
Никто ему не ответил, только краткое, недовольное эхо отозвалось в подтверждение тому, что живет оно здесь одно-одинешенько, да насмешливо зашушукалась листва за окном.
Мелкий дождик снова перешел в ливень.
Лен нарочно кашлянул, чтобы еще раз услышать голос пустоты, и закрыл дверь...
В эту минуту с таким же скрипом приоткрылась дверь напротив, и показался красноватый свет.
— Кто там? — произнес звонкий женский голос.— Вам кого?
На пороге возник силуэт маленькой женской фигурки, которая тотчас исчезла и вернулась с лампой. Стекла в ней не было, и женщина старалась выше поднять чадящий огонек, чтобы осветить долговязого Лена.
За ней к двери выбежало столько детей, что, казалось, ими битком набита вся комната.
— А что, каменщик Криштоф больше здесь не живет? — спросил Лен.
— Да закрой ты дверь; сквознячище! — проворчал кто-то изнутри.
— Нет, милок, уж давно не живет! — ответила женщина, не обращая внимания на ворчуна.
Тогда тот явился самолично. Это был плечистый детина в фуражке рассыльного. Завидев на голове Лена солдатскую шапку, он сменил гнев на милость.
— А, солдат! Заходите, солдатик, милости просим! Стало быть, сегодня прибыли, как же, видел, видел. Мой полк, мои однополчане — известное дело!
Сиплая дверь сама по себе затворилась за всем обществом, и детина в фуражке рассыльного, приподняв за пояс штанов старшего из своих чад, вытащил из-под него табуретку и предложил Лену сесть.
Мальчуган, ждавший, по-видимому, когда вернут лампу, чтобы продолжить писать, встал у стола и уставился на незнакомца, на которого уже глазела вся ребятня.
Все ждали, что скажет высоченный дядя в коротких, не по росту брюках и тесном, с трудом застегнутом пиджачишке.
— Присядьте все-таки,— прервал молчание глава семейства в красной фуражке.— Шутка сказать, из самой Италии прикатили!
Тогда Лен, все еще стоявший с чемоданчиком на плече, плюхнул его на пол так, что размокшее днище напрочь отстало. Из щелей поползла черная жижа, а потом полезли и гроздья крупного винограда.
Видя растерянность гостя, онемевшего от неожиданности, детишки прыснули со смеху не без легкого злорадства.
— Ох ты, беда-то какая! Видать, солдатик, вы его плохо приколотили.
Шутка отца еще больше развеселила детей.
— Ну вот, пустили чужого, он вам тут и развел свинюшник,— извинялся Лен.— То-то радости хозяюшке!
— Хозяюшке-то что! —хозяин.— Вот детям — да! Им кашу-то расхлебывать. Верно говорю, Войта?
Лен нашелся и начал раздавать гроздья винограде, дотягиваясь длинными ручищами прямо до детских ртов.
Лед растаял, и Кашпар сразу стал своим среди своих,
— Ну что вы, что вы,— засуетилась хозяюшка, довольная любезностью и щедростью гостя.— Ну-ка, положи назад, Войта, и ты, Карел, тоже!
— Да я не знаю, что с ним делать» вот если бы можно было оставить тут все, с чемоданом в придачу, совсем бы хорошо!..
— Тогда неси-ка, мать, миску! — воскликнул хозяин с неприкрытой алчностью.
— И не совестно тебе, отец? Может, он везет его в подарок, а ты уж обрадовался!
— Честно говоря, я вез его Маринке Криштофовой,— признался Лен, оттаяв в обществе равных себе людей и высказав вслух то, в чем до сих пор не признавался себе самому.— Раз уж Криштофы здесь больше не живут, и где теперь их искать, я не знаю, так мне все это ни к чему.
Тут Лен осекся.
Взгляд, которым обменялись хозяева, лишил его дара речи.
Женщина принялась скрести кастрюлю, муж убавил огонь в лампе без стекла; а снаружи дождь барабанил по брусчатке двора.
— Где они теперь живут,— возобновил разговор хозяин,— этого мы сказать не можем... в Праге они или нет...
На сей раз огонь показался ему слишком мал, и он так выкрутил фитиль, что тот зачадил.
— Старики выезжали со скандалом этак полгода назад,— добавила хозяйка.— Что-то у них вышло с домовладельцем, скорее всего из-за платы.
Говоря это, она торопливо выкладывала виноград в миску, словно опасалась, что Лен, услышав неприятные новости, отберет подарок.
— Старики, то есть родители,— отозвался Лен,— а девушка?..
— Она ушла еще раньше...
— В услужение?..
— Мы сюда переехали, когда Гавелу исполнился годик,— затараторила женщина.— Да, да. Ровно полгода прошло с тех пор!
— А кто вы им, этим Криштофам, будете? Сын, знакомый, приятель? — поинтересовался хозяин.
— Посторонний. Снимал у них угол.
— Ну, тогда можно сказать. Дочка Криштофов действительно в услужении... Вот только... у многих господ,— вырвалось у «хозяюшки».
— Ха! — принужденно хохотнул Лен.— И у меня было много господ. Не в солдаты же она пошла?
— И солдат среди них, верно, тоже хватает. Казармы рядышком...
Лен сухо шмыгнул носом и, опустив голову, стал теребить пальцами жиденький кончик светлого уса хмуро прочел хозяин название одной из размокших от винограда и испещренных красными пятнами газет, которыми чемоданчик был выложен изнутри.
— Вот оно, значит, как,— помолчав, сказал Лен с деланным равнодушием, чтобы не подумали лишнего.
Наступила неловкая пауза. Наконец рассыльный, прервав затянувшееся изучение газет, в которых он, конечно, не понимал ни слова, снял пенсне, и два огонька, игравшие на его лице, задрожали теперь под стеклами на натруженной, мозолистой руке с большущими узловатыми пальцами.
— Газетки-то из Италии,— сказал он, но, увидев выражение лица Лена, тотчас изменил тон и продолжил:
— Мы сказали вам, что знаем, хотя, может, этого не следовало делать! Огорошили вас, но вы же сами спросили. Никто не вправе судить ближнего, у каждого своя судьба, каждому свое на роду написано. Я, знаете ли, сплетен не собираю, это дело бабье, мы с ними соседствовали недолго, на девчонку я как-то внимания не обращал, а в этакие места не хожу...
Он, вероятно, продолжал бы говорить в том же духе, но Лен перебил:
— Не буду вас задерживать, время позднее.
— Ну, спасибо за виноград! — остановила его сладким, вкрадчивым голоском мать семейства.— Не гневайтесь, ежели сболтнула лишнее. Вы все равно узнали бы об этом.
— Прощайте! — вырвалось из пересохшего горла Лена, и он тронул было ручку двери, но решил, что этого маловато, откашлялся и прибавил:
— Спокойной ночи!
Хозяин с лампой в руках проводил его до самой лестницы, и тут Лен обернулся:
— Не беспокойтесь, я ведь ходил здесь впотьмах в любое время...
С минуту они молча стояли друг против друга, и рассыльный, разглядывая Лена через пенсне, повисшее у него на кончике носа, заметил, что молодой резервист смущен.
Лен покопался за отворотом солдатской шапки и достал две толстые, набитые темным табаком сигареты. Одну предложил хозяину, другую прикурил от огня лампы.
— Ага, из Риволи,— со знанием дела произнес хозяин.— Там все еще промышляют контрабандой?
Дымя так, что лицо его и разглядеть было трудно, Лен торопливо и как бы доверительно произнес:
— Чтоб все было ясно, я вам объясню. У Криштофов остались кое-какие мои инструменты, поэтому мне все же хотелось бы узнать, где они теперь живут, а сообщить их адрес может ведь только... только та девушка...
— А, черт возьми, инструмент, строительный инструмент, голова у меня никудышная... Конечно, они здесь оставили его. Можете посмотреть хоть сейчас. Как это я сразу не сообразил!
С этими словами он толкнул локтем дверь пустой комнаты и, когда та со скрипом отворилась, посветил Лену, держа лампу над головой. Там, в углу, действительно лежали инструменты: мастерки, молоток, отвес, уровень, миска для цемента и несколько длинных, перевязанных бечевкой линеек, какими пользуются штукатуры.
— Я бы отдал вам их безо всякого,— сказал неожиданный приятель, хотя Лен вовсе не походил на человека, порывающегося сейчас же забрать свою собственность.— Но, сами понимаете, без дворника нельзя. Приходите лучше завтра.
Лен, однако, все стоял столбом и дымил, как паровоз.
Рассыльный внимательно посмотрел на Лена; в глазах его мелькнула искра понимания, и он сказал шепотом: цейхгауз, сразу за углом, на Красной улице...
Лен от растерянности опять сунул пальцы за отворот шапки и подал ему еще одну толстую сигарету. Срывающимся голосом он второй раз сказал:
— Прощайте! —и быстро ушел.
— С чемоданчиком-то как быть? — крикнул вдогонку рассыльный, но Лен давно уже был на дворе.
Оказавшись у ворот, Лен в сотый раз с той минуты, как снял солдатскую форму, попробовал привести цивильное, снятое три года назад платье в соответствие со своей фигурой, однако ему так и не удалось полностью закрыть кургузой жилеткой впалый живот, да и из рукавов пиджака высовывались чуть не до локтя его худые, жилистые руки.
Щуря глаза от едкого дыма грошовой итальянской сигареты, Лен читал надпись на освещенной красной сигнальной лампочкой табличке, что висела напротив:
«Строительство дома Индржиха Конопика.,.»
Съежившись от дождя, Лен уставился на мокрую дощечку, отсвечивающую красным. В Праге после благодатного Тренто его все время познабливало.
— Индржиха Конопика,— прошептал он, и это имя заставило его двинуться с места.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24