Два заядлых спорщика высказывали в ней парадоксальные мысли о смертной казни. Сторонник применения этой меры наказания врач Штепка предлагал уничтожать не только убийцу, но и весь род его, если наклонность к кровавым преступлениям наследственна. Алогизм этого парадокса совершенно очевиден: Штепка готов карать не за преступные деяния, а лишь за возможность их совершения. Столь же прозрачен здесь и выпад писателя против фатализма натуралистической теории наследственности. Противник Штепки, помощник учителя Лепарж исходил из того, что, казня убийцу, общество прибавляет к его преступлению и свое собственное. Когда Лепарж договорился до того, что преступление — только несчастье, за которое безнравственно карать кого-нибудь, то обнажилась комическая абсурдность его посылки.
Странный тезис Лепаржа оказался, однако, лишь частично несправедливым по отношению к действительности, устроенной отнюдь не по законам логики. Об этом и говорил введенный в новеллу рассказ бывшего военного лекаря о трагической судьбе фельдфебеля Леманинского. Несмотря на ряд смягчающих вину солдата обстоятельств, суд приговорил его к расстрелу за покушение на жизнь полковника. Дважды пытавшегося покончить с собой Леманинского долгое время содержат в госпитале, чтобы он смог пройти двадцать шагов до обшитого досками места у крепостной стены. Все понимали, что казнят умирающего от туберкулеза человека, но экзекуция все же была совершена. Гротескная ситуация лечения смертельно больного человека для того, чтобы его можно было расстрелять, помогала понять насмешку Чапека-Хода над военным судопроизводством австрийской армии, хотя действие новеллы перенесено в Россию. Учитывая возможность цензурного запрета, Чапек-Ход говорил о расстреле, свидетелем которого он был в Оломоуце в 1885 году, как о событии, происшедшем в «русской Польше». Писатель проводил скрытую параллель между гибелью фельдфебеля Леманйнского в крепостнической России и фельдфебеля Лопатинского в «просвещенной» Австро-Венгрии и рассчитывал, что будет понят читателями, потому что о деле Лопатинского писалось в газетах и оно еще не было забыто.
Для понимания реализма Чапека-Хода важно заметить типичность для революционной ситуации 1858—1861 годов в России событий, описанных в новелле, и поведения фельдфебеля — выходца из Литвы, где в 1863 году вспыхнуло восстание. Писатель подчеркнул и индивидуальный облик характера Леманйнского, его спокойствие перед лицом смерти. Чапеку-Ходу, как и натуралистам, было известно, что в экстремальных ситуациях наряду с личностными, привитыми обществом качествами важную роль играют индивидуальные, прирожденные свойства человеческих характеров. Внешняя невозмутимость Леманйнского, которая особенно заметна в момент расстрела,— черта, присущая литовскому национальному характеру. Покушение же на жизнь полковника в новелле объяснено не особенностями индивидуальности Леманйнского, а сугубо социальной причиной: фельдфебель пытался отомстить крепостнику-офицеру за его бесчеловечность.
Вершиной достижений Чапека-Хода на начальном этапе его творческого пути стал роман «Кашпар Лен-мститель» (1908). Новаторским было и обращение к теме из жизни рабочих-строителей и ее освещение в романе. Сюжет «Кашпара Лена-мстителя» развивается вокруг острого социального конфликта, причина которого крылась в безнаказанности преступления лавочника Конопика, совершившего насилие над возлюбленной Лена — Маржкой, погубившего ее родителей и подтолкнувшего девушку к проституции. Мстя за обездоленных, молодой каменщик Кашпар Лен убил Конопика, а затем попал под следствие и умер от туберкулеза во время суда.
В «Кашпаре Лене-мстителе» Чапек-Ход дал яркую и впечатляющую картину труда наемных рабочих, их отношений с богатым мещанством, быта публичных домов полиции и суда. Процесс над Кашпаром Леном писатель изобразил на фоне чешского рабочего движения начала XX века и показал, что ненависть рабочих к богачам порождалась не «пропагандой» социалистов повседневно проявлявшейся социальной несправедливости». Чапек-Ход внимательно проследил, как под влиянием душевной драмы в тяжелых жизненных условиях деградировала личность Кашпара Лена, как возникла его одержимость идеей мести Конопику. И все же а трактовке преступления Кашпара Лена писатель оставался ближе к реалисту Ф. М. Достоевскому, чем к натуралистам: Маржка полностью разделяет замысел убить Конопика, хотя она обладает совершенно иным, чем Лен, темпераментом и находится в иной среде.
Гротескность и парадоксальность в «Кажпаре Лене-мстителе» ушли в глубь характеров и ситуаций, что усилило обличительное начало в романе. Рабочий, совершивший убийство, сам оказался жертвой эксплуатации и тюремные врачи дали заключение о том, что, будучи при смерти, он никак не мог убить лавочника. Пострадавший — Конопик — предстал в ходе суда как преступник на совести которого лежит гибель целой семьи. Столь же неприглядной оказалась и изнанка буржуазного правопорядка: в лице хозяина публичного дома соединились преступник» избивавший товарок Маржки» и штатный полицейский агент, а в прокуроре — служитель беспристрастной Фемиды и «политик», изо всех сил старавшийся представить Лека убийцей-социалистом. Бескомпромиссная критика буржуазного общества, неприятие личной мести как средства борьбы с социальным злом и признание прав рабочих на борьбу с эксплуататорами — те особенности «Кашпара Лена-мстителя», которые роднили его с творчеством И. Ольбрахта, М. Майеровой, М. Пуймановой и других чешских писателей, выразивших в 1920—1930-е годы идеи пролетарского гуманизма. По сравнению с более ранними произведениями в «Кашпаре Лене-мстителе» расширился охват чешской жизни, глубже стал психологический анализ и индивидуализированнее — характеры героев. Однако и в этом романе сохранилось контрастное, вернее, диссонансное вклинение натуралистической протокольности в стиль реалистических описаний.
Иная линия проявилась в прозе, созданной Чапеком-Ходом в 1911—1916 годы. Ощущение надвигающейся катастрофы в предвоенные годы и ужас событий первой мировой войны побуждали писателя полнее, чем прежде, выразить свое отношение к действительности. Чапек-Ход, всегда избегавший прямой оценочности и авторских отступлений, шел по пути усиления образной выразительности, переосмысляя опыт символизма и экспрессионизма в литературе. Не отступая от принципов реализма, он расширял его художественные возможности. Наиболее ярко сдвиги, происшедшие в творчестве Чапека-Хода, проявились в романе «Турбина» (1916), где предстала в трагикомическом свете стихия предпринимательства, захлестнувшая Чехию в предвоенные годы.
Действие в «Турбине» связано прежде всего с производством, «делом». Имперский советник Уллик, стремясь повысить доходность своей бумагоделательной фабрики, прибег к установке на ней технической новинки — гидротурбины. Любимая дочь Уллика — Тинда, по прозвищу «Турбина», обладая прекрасным голосом, рассчитывала, что ее «предприятием» станет оперная сцена Национального театра. Средством для достижения успеха должна была стать и красота Тинды. Ей девушка предназначила роль «вклада» в будущее акционерное общество «Уллик и К°», приманки для жениха-миллионера Моура. Лихорадкой предпринимательства оказались зараженными и другие члены семьи имперского советника. Знатоку переплетного дела Армину Фрею, шурину Уллика, принесло немалые деньги участие в изготовлении и сбыте библиофилам подделок под шедевры книжного искусства. Попыталась создать собственную клинику и Маня, младшая дочь Уллика, которая решилась выйти замуж за бедняка — астронома Зоуплну.
Бурную деятельность семейства Уллик Чапек-Ход связал с бумом предпринимательства в Америке. Образцом деловитости для имперского советника стал «чехо-американский» миллионер Моур,— инженер, наживший состояние на выгодной продаже пустяковых изобретений и мечтавший стать во главе чешских акционерных обществ. Писатель показал при этом типичность авантюризма для крупных и мелких предпринимателей. Моура он изобразил человеком, который не обладает нужным для изобретателя инженерным гением, Армина Фрея — искусным ремесленником, занявшимся шарлатанством, Уллика и его детей — людьми, которые не располагают «наличными средствами», необходимыми для осуществления их начинаний. Как типичное явление был представлен в романе и крах затеи с обществом «Уллик и К°»: из-за безграмотной установки рухнуло древнее здание фабрики и стал банкротом Уллик, скандалом обернулся дебют Тинды на сцене Национального театра, повивальной бабкой завершила свою медицинскую карьеру Маня, погиб накануне неминуемого разоблачения Армии Фрей, и отправился из Праги в Пльзень Моур, так и не собравшись вложить деньги в переоборудование фабрики.
В «Турбине» Чапек-Ход, выводя характеры членов семьи Уллик, пародировал сущность предпринимательства. Каждому из героев, чтобы достичь желанной цели, нужно было подавить естественные для него склонности, и все они оказались неспособными это сделать. Сибаритство Уллика помешало ему накопить нужные для переоборудования фабрики деньги; пылкая Тинда утратила оперный голос и выгодного жениха; преданная любовь Мани к Зоуплне помешала ей стать дипломированным врачом; Армии Фрей не только отдал свои сбережения авантюристке Жофке Печуликовой, но и погиб, пытаясь спасти любимую кошку. Умиротворение, которым завершились драмы героев романа, удивительно легко переживших крушение своих замыслов,— это вздох облегчения людей, освободившихся от несвойственной им роли. Ироническая насмешка писателя над антигуманной сутью предпринимательства и чешскими подражателями американских дельцов здесь совершенно очевидна.
К пародированию действительности Чапек-Ход впервые прибег в «Турбине». В этом же романе он остроумно полемизировал с предпринимателями от литературы, пародируя ставшие штампами сюжетные ситуации и счастливые концы. Например, избитый сюжетный ход — дочь богача, которую спасает красивый и мужественный юноша-бедняк,— у чешского романиста завершался совершенно неожиданным поворотом. Тинда не только не стала женой Вацлава Незмары, спасшего ее от насильника-плотогона, но после банкротства отца вышла замуж за другого необеспеченного человека, композитора, а Вацлав вернулся к заброшенным было занятиям спортом.
Снижая мелодраматические ситуации введением бытовой детали, Чапек-Ход в то же время не упускал из виду возможностей, которые давали литературные штампы для построения увлекательного повествования. Супружеское счастье Мани с Зоуплной, купленное ценой отказа ярой феминистки от своих идей и астронома от занятий любимой наукой; романтическая история любви Тинды и Вацлава с поцелуями через решетку на окне; ненависть Армина Фрея к Уллику, причину которой автор долго скрывает от читателя; атмосфера загадочности вокруг Армина Фрея, развеивающаяся лишь в последних главах романа,— мотивы, перекликающиеся с теми, которые часто эксплуатировала развлекательная литература.
Заглавие романа — «Турбина», в котором соединялись наименование конкретного механизма и прозвище героини — служительницы муз, придавало произведению характер символа индустриальной эпохи, подавлявшей истинную духовность. Символика высвечивала смысл оомана и расширяла сделанное в нем обобщение до иносказания. Пародия «а буржуазную действительность, созданная Чапеком-Ходом, выражала насмешку над предпринимательством и в то же время была реалистическим изображением его исторической перспективы. В этом отношении «Турбина» принципиально отличалась от произведений экспрессионистов, в частности, Ф. Кафки, у которого условность получила безраздельное господство ради выражения авторской идеи. В «Турбине» Чапек-Ход типизировал изображаемую действительность. Приемы же, выработанные символизмом и экспрессионизмом,, играли у него важную, но все же подчиненную роль.
Судьбы главных действующих лиц «Турбины», которыми стали члены семьи Уллик, непосредственно связаны с положением дел на фабрике. В свою очередь, все второстепенные персонажи были представлены в более или менее тесных отношениях с Улликом, его детьми или Армином Фреем. Таким образом, в произведении чешского писателя соединились традиционный для европейского реализма семейный роман с развивавшимся в 1910-е годы романом о капиталистическом производстве («... и компания» Ж.-Р. Блока, «Туннель» Б. Келлермана и др.). Это позволило Чапеку-Ходу, как впоследствии М. Горькому в «Деле Артамоновых», показать возникающие в ходе производства отношения классов и социальных слоев, разделенных между собою в сфере быта почти непроходимой преградой. Так в житейский мир романа «Турбина» вошли крупные предприниматели и пролетарии, художественная богема и научная интеллигенция, представители гибнущего ремесленничества и великосветских салонов. Новаторским роман Чапека-Хода был и в другом отношении. От реалистической условности и пародирования действительности в «Турбине» тянулась цепочка к «Похождениям бравого солдата Швейка» Я. Гашека, а от одновременного пародирования действительности и развлекательной литературы — к «Войне с саламандрами» и другим произведениям К. Чапека.
Самое плодотворное для Чапека-Хода десятилетие 1917— 1927 годов открылось романом «Антонин Вовдрейц. Из жизни поэта» (1917—1918). Тему «лишнего человека которым стал для своего окружения талантливый Чапек-Ход развил в социальном плане. Причина драмы Антонина Вондрейца ввделась писателю в конфликте большого» художника с мещанством и в его неспособности преодолеть мещанина в самом себе Проблема борьбы с обьтательствсм в общественном сознании стояла тогда чрезвычайна остро. Об этом сввдетель-ствует то, что С. К. Нейман, возглавлявший в 192§-е годы чешскую революционную поэзию, в своих «Красных песнях» (1923) поместил стихотворение «Поле боя в на», где уподобил преодоление мещанской психологии сражению на поле брани.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24