Качество, суперская цена
Звуки костяных флейт и барабанов вплетались в распевы. Танцы в ряд, с тяжелыми притопываниями запускали энергию первой волны видений. Внезапно старшие давали знак стихнуть.
В неподвижной тьме каждый ум следует своей тропой из искр в кустарник, тогда как некоторые тихо причитают. Они чувствуют страх и преодолевают его общими усилиями. Они испытывают облегчение в соединении с чудом, которые им дарят видения; некоторые спонтанно приближаются к находящимся рядом в простом порыве расположения, с импульсом близости или испытывая эротическое желание. Человек не ощущает никакой дистанции ни между собой и всем остальным кланом, ни между кланом и всем миром. Тождество растворяется в высшей бессловесной истине экстаза. В том мире все разделения преодолены. Есть лишь Единая Великая Жизнь; она зрит себя в игре, и она радостна.
* * *
Влияние растений на развитие культуры и сознания не было исследовано достаточно обстоятельно, хотя в сжатой форме эта идея появляется у Р. Гордона Уоссона в книге “Дорога в Элевсин”. Уоссон не комментирует возникновение саморефлексии у гоминидов, но намекает на галлюциногенные грибы как на причину появления проснувшихся духовно человеческих существ и возникновения религии. Уоссон считает, что всеядные люди, занятые поисками пищи, рано или поздно встретились бы с галлюциногенными грибами или другими психоактивными растениями в своем окружении.
Когда человек тысячи лет назад вышел из своего звероподобного прошлого, в эволюции его сознания был определенный этап, когда обнаружение гриба (или это было какое-то высшее растение?) с чудесными свойствами было для него открытием, настоящим детонатором для его души, пробуждающим в нем чувство благоговения и почтения, нежности и любви, на какую он только способен, – все те чувства и добродетели, какие человечество считает с тех пор наивысшим атрибутом своего рода. Гриб позволил ему видеть то, что не может видеть око смертного. Как правы были греки, окружая эту Мистерию, этот напиток, тайной и строгим надзором!… Быть может, мы со всем своим современным знанием не нуждаемся больше в этом божественном грибе. Или нуждаемся в нем еще больше, чем когда-либо? Некоторых шокирует, что даже ключ к религии можно свести к простому снадобью. С другой стороны, снадобье это и теперь столь же таинственно, как и прежде, – “подобно ветру, который приходит неведомо откуда и неведомо для чего”. И от простого снадобья приходит невыразимое – экстаз. Это не единственный случай в истории человечества, когда нечто скромное порождало божественное. / R. Gordon Wasson. Albert Hofmann, and Cart Ruck, The Road to Eleusis (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1978) p. 23/
Рассеянные по африканским лугопастбищным угодьям, грибы были бы особенно заметны для голодных глаз из-за их приятного запаха, необычной формы и цвета. Однажды испытав состояние сознания, вызываемое грибами, люди – добытчики пищи – обращались бы к ним вновь и вновь, чтобы снова испытать их чарующую новизну. Процесс этот создавал бы то, что К. Уодингтон назвал “креодом” /С. H. Waddington. The Nature of Life (London: Alien amp; Unwin. 1961)/– определенным направлением развития деятельности, которое мы называем привычкой.
ЭКСТАЗ
Мы уже упоминали о важности экстаза для шаманизма. У древних предпочтение этого опыта опьянения было обеспечено уже просто потому, что опыт этот был экстатическим. Слово “экстатический” является основным в моей аргументации и наиболее заслуживающим дальнейшего внимания. Это то понятие, которым мы вынуждены пользоваться, когда хотим указать на какой-то опыт, переживание или состояние ума, космические по масштабу. Экстатическое переживание преодолевает, трансцендирует двойственность; оно в одно и то же время ужасающее, буйно-веселое, вызывающее благоговейный трепет, знакомое и эксцентричное. Это переживание, которое хочется испытывать снова и снова.
Для разумного и пользующегося языком вида, как мы, например, переживание экстаза воспринимается не как простое удовольствие, а скорее как нечто невероятно интенсивное и сложное. Он связан с самой природой нас самих и нашей реальности, с языком, с нашим собственным образом. В таком случае вполне естественно, что он оказался в центре шаманских подходов к существованию. Как отмечал Мирча Элиаде, шаманизм и экстаз – это, по сути, одно и то же.
Этот шаманский комплекс, – пишет он, – очень стар: его находят целиком или частично у австралийцев, у архаичных народов Северной и Южной Америки, в полярных регионах и т.д. Существенный и определяющий элемент шаманизма – экстаз; шаман – специалист в священном, способный покидать тело и предпринимать космические путешествия “в духе” (в трансе). “Одержимость” духами, хотя и наблюдаемая в шаманстве великое множество раз, не является каким-то первостепенным и существенным элементом. Она указывает скорее на феномен вырождения, ибо высшая цель шамана – оставить тело и подняться на Небо или спуститься в Ад, а не позволить себе быть “одержимым” ими. /Mircea Eliade. Yoga: Immortality and Freedom (New York: Pantheon, 1958). p. 320/
Гордон Уоссон добавляет по поводу экстаза следующее.
В трансе своем шаман уходит в дальний путь – в место ушедших предков, в нижний мир или туда, где обитают боги; и эта страна чудес, смею я утверждать, как раз там, куда доставляют нас галлюциногены. Они – врата к экстазу. Сам по себе экстаз ни приятен, ни неприятен. Блаженство или паника, в которые он ввергает, для экстаза не существенны. Когда вы в состоянии экстаза, сама душа ваша как бы вырывается из тела и уходит. Кто направляет полет ее: вы, ваше подсознание или какая-то высшая сила? Может, это тьма кромешная, но ты видишь и слышишь яснее, чем когда-либо прежде. Ты наконец лицом к лицу с Конечной Истиной: таково неодолимое впечатление (или иллюзия), что охватывает тебя. Ты можешь посетить Ад, Елисейские поля асфоделий, пустыню Гоби или просторы Арктики. Ты познаешь благоговение, познаешь блаженство и страх, и даже ужас. Каждый переживает экстаз по-своему, и никогда это не бывает одинаково. Экстаз – самая суть шаманизма. Неофит из большого мира связывает грибы в первую очередь с видениями, но для тех, кому знаком индейский шаманский язык, грибы через шамана “говорят”. Гриб – это Слово: es habla , как сказал мне Аурелио. Гриб дарует курандеро то, что греки называли логосом , арии – ваком , веды – кавьей . Поэтическую потенцию, как подытожил Луи Рену. Божественное откровение поэзии – дар энтеогена. Экзегет – толкователь текстов, искусный лишь в анатомировании сути лежащих перед ним стихов, конечно же, необходим, и его тонкие наблюдения заслуживают нашего внимания, но, если он не одарен кавьей , ему следует быть осторожным в обсуждении высших форм поэзии. Он анатомирует стихи, но не знает экстаза, который является душой стихов. /R. Gordon Wasson, The Wondrous Mushroom: Mycolatry in Mesoamerica (New York: McGraw-HUl. 1980). p. 225/
ШАМАНИЗМ КАК КАТАЛИЗАТОР ОБЩЕСТВА
Заявляя, что религия родилась, когда гоминиды столкнулись с галлюциногенными алкалоидами, Уоссон явно не разделял взглядов Мирчи Элиаде. Элиаде считал “наркотический” шаманизм своего рода упадочничеством. Он полагает, что если те или иные индивиды не в состоянии достичь экстаза без снадобий, то их культура, вероятно, пребывает в состоянии упадка. Употребление слова “наркотический” – термина, обычно предназначаемого для обозначения усыпляющих средств, – в описании этой формы шаманизма отдает некоторой ботанической и фармакологической наивностью. Точка зрения Уоссона, которую я разделяю, как раз противоположная: присутствие галлюциногена показывает, что шаманизм подлинен и жив; поздняя упадочническая фаза шаманизма характеризуется отработанными ритуалами, разного рода испытаниями и опорой на патологические личности. Там, где эти феномены являются главными, шаманизм явно на пути к тому, чтобы стать просто “религией”. /Для дальнейшего представления контрдоказательств положению Элиаде см. также: R. Gordon Wasson, Soma: Divine Mushroom of Immortality (New York: Harcourt Brace Jovanovich. 1971). pp. 326-334/
Во всей своей полноте шаманизм не просто религия, а некое динамичное вступление в связь со всем живым на планете. Если, как говорилось ранее, галлюциногены действуют в естественной среде как несущие весть молекулы, экзоферомоны, то такие отношения между приматами и галлюциногенными растениями означают передачу информации от одного вида к другому. Одомашнивание гоминидами крупного рогатого скота обернулось пользой для грибов, так как расширилась занимаемая ими ниша. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, обновление культуры происходит очень медленно (если происходит вообще), но мы видим, что в присутствии галлюциногенов культура регулярно знакомилась со все более новой информацией, с новым сенсорным вводом и поведением и таким образом продвигалась ко все более и более высоким состояниям саморефлексии. Шаманы были авангардом этого творческого прогресса.
Как же свойство растений быть катализатором сознания могло конкретно сыграть какую-то роль в возникновении культуры и религии? Каковым было влияние этого обычая, этого содействия пользующихся языком, мышлением, но находящихся в неординарных переживаниях гоминидов на естественный порядок? Я полагаю, что природные химические соединения действовали как феминизирующие агенты, которые смягчали и цивилизовывали эгоцентрические ценности охотника-одиночки свойственной женщинам заботой о воспитании детей и об общем выживании. Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв “Совершенно Иного” на земной план, вызываемый галлюциноген-ным ритуальным экстазом, влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем “эго”. Где бы и когда бы функция “эго” ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру “эго” в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином “дао”. Это растворение индивидуальной идентичности в дао является основной целью восточного мышления. Оно традиционно признавалось ключом к психологическому здоровью и гармонии как для группы, так и для индивида. Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей.
МОНОТЕИЗМ
Мы, люди Запада, – наследники совершенно иного понимания мира. Утрата связи с дао означала, что психологическое развитие западной цивилизации стало заметно отличаться от восточной. Запад был устойчиво сосредоточен на “эго” и на боге “эго” – идеале монотеизма. Монотеизм является, по существу, проявлением стереотипа патологической личности, спроецированного на идеал Бога: стереотипа параноидального, собственнического, одержимого властью мужского “эго”. Это не тот бог, какого вы пригласили бы на пикник в саду. Интересно и то, что этот западный идеал – единственная формулировка божества, которое нигде в теологическом мифе не соприкасается с женщиной. В Древнем Вавилоне ан был в паре со своей супругой Инаной; греческая религия приписывала Зевсу жену, множество других супруг и дочерей. Эти небесные пары типичны. Только у бога западной цивилизации нет ни матери, ни сестры, ни женщины-супруги, ни дочери.
Индуизм и буддизм сохранили традиции технических методов экстаза, включающих, как это выражено в “Йога сутре” Патанжали , “светоносные травы”, и ритуалы этих великих религий дают широкий простор для выражения и оценки женского начала. Печально, но западная цивилизация страдала длительным, упорным разрывом социосимбиотической связи с женским началом и тайнами жизни органической, которые можно познать через шаманское использование галлюциногенных растений.
Современная религия на Западе – это какой-то набор социальных шаблонов или набор забот, сосредоточенных на особой моральной структуре и представлении о долге. Современная религия редко представляет собой какой-то опыт отстранения “эго”. С 60-х годов распространение культов транса и танцев типа “диско” и “рэгги” являет собой неизбежное и здоровое противодействие той повсеместно умирающей форме религиозного выражения, которое принято в западной культуре и в культуре высокого технического уровня. Связь между рок-н-роллом и психоделиками – связь шаманская; транс, танец и опьянение возмещают формулу
Архаичного и для проведения религиозных праздников, и для обеспечения возможности хорошо провести время.
Всемирный триумф западных ценностей означает, что мы, как вид, забрели в состояние затяжного невроза из-за отсутствия связи с бессознательным. Обретение доступа к бессознательному путем использования растительных галлюциногенов подтверждает нашу первоначальную связь с живой природой планеты. Наше отчуждение от природы и бессознательного закрепилось примерно две тысячи лет назад во времена перехода от эпохи Великого Бога Пана к эпохе Рыб, который завершился пресечением языческих мистерий и возникновением христианства. Происшедший в результате этого психологический сдвиг вверг европейскую цивилизацию в два тысячелетия религиозной мании и гонений, войн, материализма, и рационализма.
Чудовищные силы научной индустриализации и мировой политики, зародившиеся в новые времена, были плодом нарушения симбиотических отношений с растениями, связывавших нас с природой с самых начальных туманных времен. Люди стали запуганными, обремененными чувством вины и одинокими. Родился человек экзистенциальный.
Ужас бытия был той плацентой, которая сопровождала рождение христианства, окончательного культа владычества ничем не ограниченного мужского “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44
В неподвижной тьме каждый ум следует своей тропой из искр в кустарник, тогда как некоторые тихо причитают. Они чувствуют страх и преодолевают его общими усилиями. Они испытывают облегчение в соединении с чудом, которые им дарят видения; некоторые спонтанно приближаются к находящимся рядом в простом порыве расположения, с импульсом близости или испытывая эротическое желание. Человек не ощущает никакой дистанции ни между собой и всем остальным кланом, ни между кланом и всем миром. Тождество растворяется в высшей бессловесной истине экстаза. В том мире все разделения преодолены. Есть лишь Единая Великая Жизнь; она зрит себя в игре, и она радостна.
* * *
Влияние растений на развитие культуры и сознания не было исследовано достаточно обстоятельно, хотя в сжатой форме эта идея появляется у Р. Гордона Уоссона в книге “Дорога в Элевсин”. Уоссон не комментирует возникновение саморефлексии у гоминидов, но намекает на галлюциногенные грибы как на причину появления проснувшихся духовно человеческих существ и возникновения религии. Уоссон считает, что всеядные люди, занятые поисками пищи, рано или поздно встретились бы с галлюциногенными грибами или другими психоактивными растениями в своем окружении.
Когда человек тысячи лет назад вышел из своего звероподобного прошлого, в эволюции его сознания был определенный этап, когда обнаружение гриба (или это было какое-то высшее растение?) с чудесными свойствами было для него открытием, настоящим детонатором для его души, пробуждающим в нем чувство благоговения и почтения, нежности и любви, на какую он только способен, – все те чувства и добродетели, какие человечество считает с тех пор наивысшим атрибутом своего рода. Гриб позволил ему видеть то, что не может видеть око смертного. Как правы были греки, окружая эту Мистерию, этот напиток, тайной и строгим надзором!… Быть может, мы со всем своим современным знанием не нуждаемся больше в этом божественном грибе. Или нуждаемся в нем еще больше, чем когда-либо? Некоторых шокирует, что даже ключ к религии можно свести к простому снадобью. С другой стороны, снадобье это и теперь столь же таинственно, как и прежде, – “подобно ветру, который приходит неведомо откуда и неведомо для чего”. И от простого снадобья приходит невыразимое – экстаз. Это не единственный случай в истории человечества, когда нечто скромное порождало божественное. / R. Gordon Wasson. Albert Hofmann, and Cart Ruck, The Road to Eleusis (New York: Harcourt Brace Jovanovich, 1978) p. 23/
Рассеянные по африканским лугопастбищным угодьям, грибы были бы особенно заметны для голодных глаз из-за их приятного запаха, необычной формы и цвета. Однажды испытав состояние сознания, вызываемое грибами, люди – добытчики пищи – обращались бы к ним вновь и вновь, чтобы снова испытать их чарующую новизну. Процесс этот создавал бы то, что К. Уодингтон назвал “креодом” /С. H. Waddington. The Nature of Life (London: Alien amp; Unwin. 1961)/– определенным направлением развития деятельности, которое мы называем привычкой.
ЭКСТАЗ
Мы уже упоминали о важности экстаза для шаманизма. У древних предпочтение этого опыта опьянения было обеспечено уже просто потому, что опыт этот был экстатическим. Слово “экстатический” является основным в моей аргументации и наиболее заслуживающим дальнейшего внимания. Это то понятие, которым мы вынуждены пользоваться, когда хотим указать на какой-то опыт, переживание или состояние ума, космические по масштабу. Экстатическое переживание преодолевает, трансцендирует двойственность; оно в одно и то же время ужасающее, буйно-веселое, вызывающее благоговейный трепет, знакомое и эксцентричное. Это переживание, которое хочется испытывать снова и снова.
Для разумного и пользующегося языком вида, как мы, например, переживание экстаза воспринимается не как простое удовольствие, а скорее как нечто невероятно интенсивное и сложное. Он связан с самой природой нас самих и нашей реальности, с языком, с нашим собственным образом. В таком случае вполне естественно, что он оказался в центре шаманских подходов к существованию. Как отмечал Мирча Элиаде, шаманизм и экстаз – это, по сути, одно и то же.
Этот шаманский комплекс, – пишет он, – очень стар: его находят целиком или частично у австралийцев, у архаичных народов Северной и Южной Америки, в полярных регионах и т.д. Существенный и определяющий элемент шаманизма – экстаз; шаман – специалист в священном, способный покидать тело и предпринимать космические путешествия “в духе” (в трансе). “Одержимость” духами, хотя и наблюдаемая в шаманстве великое множество раз, не является каким-то первостепенным и существенным элементом. Она указывает скорее на феномен вырождения, ибо высшая цель шамана – оставить тело и подняться на Небо или спуститься в Ад, а не позволить себе быть “одержимым” ими. /Mircea Eliade. Yoga: Immortality and Freedom (New York: Pantheon, 1958). p. 320/
Гордон Уоссон добавляет по поводу экстаза следующее.
В трансе своем шаман уходит в дальний путь – в место ушедших предков, в нижний мир или туда, где обитают боги; и эта страна чудес, смею я утверждать, как раз там, куда доставляют нас галлюциногены. Они – врата к экстазу. Сам по себе экстаз ни приятен, ни неприятен. Блаженство или паника, в которые он ввергает, для экстаза не существенны. Когда вы в состоянии экстаза, сама душа ваша как бы вырывается из тела и уходит. Кто направляет полет ее: вы, ваше подсознание или какая-то высшая сила? Может, это тьма кромешная, но ты видишь и слышишь яснее, чем когда-либо прежде. Ты наконец лицом к лицу с Конечной Истиной: таково неодолимое впечатление (или иллюзия), что охватывает тебя. Ты можешь посетить Ад, Елисейские поля асфоделий, пустыню Гоби или просторы Арктики. Ты познаешь благоговение, познаешь блаженство и страх, и даже ужас. Каждый переживает экстаз по-своему, и никогда это не бывает одинаково. Экстаз – самая суть шаманизма. Неофит из большого мира связывает грибы в первую очередь с видениями, но для тех, кому знаком индейский шаманский язык, грибы через шамана “говорят”. Гриб – это Слово: es habla , как сказал мне Аурелио. Гриб дарует курандеро то, что греки называли логосом , арии – ваком , веды – кавьей . Поэтическую потенцию, как подытожил Луи Рену. Божественное откровение поэзии – дар энтеогена. Экзегет – толкователь текстов, искусный лишь в анатомировании сути лежащих перед ним стихов, конечно же, необходим, и его тонкие наблюдения заслуживают нашего внимания, но, если он не одарен кавьей , ему следует быть осторожным в обсуждении высших форм поэзии. Он анатомирует стихи, но не знает экстаза, который является душой стихов. /R. Gordon Wasson, The Wondrous Mushroom: Mycolatry in Mesoamerica (New York: McGraw-HUl. 1980). p. 225/
ШАМАНИЗМ КАК КАТАЛИЗАТОР ОБЩЕСТВА
Заявляя, что религия родилась, когда гоминиды столкнулись с галлюциногенными алкалоидами, Уоссон явно не разделял взглядов Мирчи Элиаде. Элиаде считал “наркотический” шаманизм своего рода упадочничеством. Он полагает, что если те или иные индивиды не в состоянии достичь экстаза без снадобий, то их культура, вероятно, пребывает в состоянии упадка. Употребление слова “наркотический” – термина, обычно предназначаемого для обозначения усыпляющих средств, – в описании этой формы шаманизма отдает некоторой ботанической и фармакологической наивностью. Точка зрения Уоссона, которую я разделяю, как раз противоположная: присутствие галлюциногена показывает, что шаманизм подлинен и жив; поздняя упадочническая фаза шаманизма характеризуется отработанными ритуалами, разного рода испытаниями и опорой на патологические личности. Там, где эти феномены являются главными, шаманизм явно на пути к тому, чтобы стать просто “религией”. /Для дальнейшего представления контрдоказательств положению Элиаде см. также: R. Gordon Wasson, Soma: Divine Mushroom of Immortality (New York: Harcourt Brace Jovanovich. 1971). pp. 326-334/
Во всей своей полноте шаманизм не просто религия, а некое динамичное вступление в связь со всем живым на планете. Если, как говорилось ранее, галлюциногены действуют в естественной среде как несущие весть молекулы, экзоферомоны, то такие отношения между приматами и галлюциногенными растениями означают передачу информации от одного вида к другому. Одомашнивание гоминидами крупного рогатого скота обернулось пользой для грибов, так как расширилась занимаемая ими ниша. Там, где растительные галлюциногены не встречаются, обновление культуры происходит очень медленно (если происходит вообще), но мы видим, что в присутствии галлюциногенов культура регулярно знакомилась со все более новой информацией, с новым сенсорным вводом и поведением и таким образом продвигалась ко все более и более высоким состояниям саморефлексии. Шаманы были авангардом этого творческого прогресса.
Как же свойство растений быть катализатором сознания могло конкретно сыграть какую-то роль в возникновении культуры и религии? Каковым было влияние этого обычая, этого содействия пользующихся языком, мышлением, но находящихся в неординарных переживаниях гоминидов на естественный порядок? Я полагаю, что природные химические соединения действовали как феминизирующие агенты, которые смягчали и цивилизовывали эгоцентрические ценности охотника-одиночки свойственной женщинам заботой о воспитании детей и об общем выживании. Долгое и частое нахождение под действием психоделического опыта, прорыв “Совершенно Иного” на земной план, вызываемый галлюциноген-ным ритуальным экстазом, влияли на растворение той части психики, которую мы, современные люди, называем “эго”. Где бы и когда бы функция “эго” ни начинала формироваться, она была для данной психики сродни известковому образованию или какой-то блокировке энергии. Потребление психоделических растений в контексте шаманской инициации растворяло, как растворяет и сегодня, как бы узлом завязанную структуру “эго” в недифференцированное чувство, именуемое в восточной философии термином “дао”. Это растворение индивидуальной идентичности в дао является основной целью восточного мышления. Оно традиционно признавалось ключом к психологическому здоровью и гармонии как для группы, так и для индивида. Чтобы правильно оценить наше затруднительное положение, нам необходимо понять, что значила для нашей человеческой природы эта утрата дао, утрата коллективной связи с Землей.
МОНОТЕИЗМ
Мы, люди Запада, – наследники совершенно иного понимания мира. Утрата связи с дао означала, что психологическое развитие западной цивилизации стало заметно отличаться от восточной. Запад был устойчиво сосредоточен на “эго” и на боге “эго” – идеале монотеизма. Монотеизм является, по существу, проявлением стереотипа патологической личности, спроецированного на идеал Бога: стереотипа параноидального, собственнического, одержимого властью мужского “эго”. Это не тот бог, какого вы пригласили бы на пикник в саду. Интересно и то, что этот западный идеал – единственная формулировка божества, которое нигде в теологическом мифе не соприкасается с женщиной. В Древнем Вавилоне ан был в паре со своей супругой Инаной; греческая религия приписывала Зевсу жену, множество других супруг и дочерей. Эти небесные пары типичны. Только у бога западной цивилизации нет ни матери, ни сестры, ни женщины-супруги, ни дочери.
Индуизм и буддизм сохранили традиции технических методов экстаза, включающих, как это выражено в “Йога сутре” Патанжали , “светоносные травы”, и ритуалы этих великих религий дают широкий простор для выражения и оценки женского начала. Печально, но западная цивилизация страдала длительным, упорным разрывом социосимбиотической связи с женским началом и тайнами жизни органической, которые можно познать через шаманское использование галлюциногенных растений.
Современная религия на Западе – это какой-то набор социальных шаблонов или набор забот, сосредоточенных на особой моральной структуре и представлении о долге. Современная религия редко представляет собой какой-то опыт отстранения “эго”. С 60-х годов распространение культов транса и танцев типа “диско” и “рэгги” являет собой неизбежное и здоровое противодействие той повсеместно умирающей форме религиозного выражения, которое принято в западной культуре и в культуре высокого технического уровня. Связь между рок-н-роллом и психоделиками – связь шаманская; транс, танец и опьянение возмещают формулу
Архаичного и для проведения религиозных праздников, и для обеспечения возможности хорошо провести время.
Всемирный триумф западных ценностей означает, что мы, как вид, забрели в состояние затяжного невроза из-за отсутствия связи с бессознательным. Обретение доступа к бессознательному путем использования растительных галлюциногенов подтверждает нашу первоначальную связь с живой природой планеты. Наше отчуждение от природы и бессознательного закрепилось примерно две тысячи лет назад во времена перехода от эпохи Великого Бога Пана к эпохе Рыб, который завершился пресечением языческих мистерий и возникновением христианства. Происшедший в результате этого психологический сдвиг вверг европейскую цивилизацию в два тысячелетия религиозной мании и гонений, войн, материализма, и рационализма.
Чудовищные силы научной индустриализации и мировой политики, зародившиеся в новые времена, были плодом нарушения симбиотических отношений с растениями, связывавших нас с природой с самых начальных туманных времен. Люди стали запуганными, обремененными чувством вины и одинокими. Родился человек экзистенциальный.
Ужас бытия был той плацентой, которая сопровождала рождение христианства, окончательного культа владычества ничем не ограниченного мужского “
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44