Мы видели, что волшебник из «Суручи-джатаки» взбирается на дерево с помощью волшебной веревки, потом исчезает в тучах. Это – фольклорная тема, которую можно также найти в ученых текстах. «Панчавимша-брахмана» (XIV, 1, 12-13), например, говоря о тех, кто взбирается на верхушку великого Дерева, заявляет, что тем, кто имеет крылья – т, е, тем, кто знает, – удается полететь, а невежественные, бескрылые, падают на землю. Здесь мы опять находим последовательность: влезание на дерево, эзотерическое знание, подъем на Небо – означают в контексте индийской идеологии превосходство этого мира и освобождение. Так вот, сейчас будет видно, что та же последовательность обнаруживается среди волшебников первобытных обществ.
Было бы полезно сравнить греческую и германскую символику связывания и ткачества с этими индийскими образами и размышлениями. Мы касались этой проблемы в предшествующей работе. «Происхождения европейской мысли» Энайенза тоже содержат множество фактов и убедительный анализ этой тематики среди символов и ритуалов – родственных, но различных – о связывании, ткачестве и прядении в Греции и среди древних народов Европы. Проблема эта огромна, и мы не претендуем на разрешение всех ее сложностей. Напомним только, что образ веревки, привязывающей Космос и человека к Верховному Богу (или к Солнцу), обнаруживается также в Греции. Платон употребляет этот образ, обсуждая состояние человека и средства его совершенствования. «Не следует из божеств, божественная Ночь, скажи мне, как установить мне гордое владычество над бессмертными? Как коими усилиями все будет одно, а части отличимы? Окружи все божественным эфиром, потом помести в центре небо, беспредельную землю и море и все соззездия, которыми увенчано небо. Но когда ты окружишь все прочными узами, привязав золотую цепь к Эфиру…» (Leveque, с. 14).
Это, конечно, архаическая идея, ибо Зевс приходит за советом к Ночи, космологическому божеству. «Духовно мы близки к Ночи, какой она является в песни XIV „Илиады“, где она достаточно сильна, чтобы спасти Гипноса от гнева владыки богов.., также близки к первобытной ночи Гесиодовой „Теогонии“ (стих. 116 и ел.). Нет основания сомневаться в том, что эта часть „Рапсодической Теогонии“ относится, возможно, даже к VI веку до н, э, если не по формальным признакам, то по „реалиям“, элементам, которые в ней задействованы. Поэтому, вероятно, в орфических кругах к концу архаической эры употреблялся гомеровский образ золотей цепи как объяснение космоса» (P. Leveque, с. 15).
Платон в своем «Теэтете» отождествляет золотую цепь с солнцем. Сократ говорит юному Теэтету: «И наилучший довод из всех, который я убедительно советую, – золотая цепь Гомера, под которой он подразумевает солнце, показывая этим, что, пока солнце и небеса вращаются в своих орбитах, все человеческое и божественное существует и сохраняется, но если бы они были закованы, а их движения прекратились, то все было бы уничтожено и, как говорит пословица, перевернуто» («Theatetus», 153, с. d.).
В «Государстве» (X, 616, b, с.), хотя ни солнце, ни золотая цепь не упоминаются, Платон употребляет похожий образ. Объясняя строение Вселенной, он говорит о «свете, который простирается сверху по небу и земле, свете, прямом, как столб, и очень похожем на радугу, но ярче и чище. Они пришли к этому свету после дня пути; и там, посреди этого света, они увидели распростершиеся от этого пункта небес концы его пределов; ибо этот свет – связь, соединяющая небеса: таким образом он держал вместе все вращающиеся сферы». (См, также: Leveque, с. 20). Так, Платон дважды употребляет образ светящейся веревки, которая связывает Вселенную и держит ее различные части в единстве. Добавим, что другие греческие авторы видели в Золотой депи планеты четыре стихии, или Аристотелев «недвижный двигатель», или heimarmene («судьбу»).
Другое толкование Золотой цепи, а именно, когда ее трактуют как духовное звено между Землей и Небом, между человеком и высшими силами, расширяет и завершает космологический символизм. Макробий в своем «Комментарии к „Сну Сципиона“» полагает, что «раз все идет в непрерывной последовательности и ухудшается, ступень за ступенью, от первой до последней степени, мудрый и думающий наблюдатель должен заключить, что от верховного божества до низшей ступени жизни все соединено и связано взаимными и навсегда нерасторжимыми узами, – такова чудесная золотая цепь, которую Гомер показывает нам в руке Бога, спускающейся на Землю со свода небесного» (1,14,15; см, также: Leveque, с. 46). Та же мысль встречается в «Комментарии» Олимпиодора к «Горгию» и в «Комментарии» Прокла к «Тимею» (Leveque, с. 47-48). В добавление не лишено интереса отметить, что для Псевдо-Дионисия Ареопагита образ Золотой цепи служил символом для молитвы. Вот что он пишет в «Божественных именах»: «Поэтому постараемся подняться своими молитвами до высоты этих божественных и благодетельных лучей. Как будто бы нам предстояло ухватить бесконечно яркую цепь, висящую с середины неба и спускающуюся к нам, – постоянно стремясь стявуть ее ввиз, к себе, попеременно обеими руками. У нас создавалось бы впечатление, что мы стягиваем ее вниз, но в действительности наши усилия не могли бы сдвинуть ее, ибо она – одно целое сверху донизу, и это мы поднимались бы к высшему великолепию яркого и сияющего совершенства. Точно так же, будь мы в лодке, а нам бросили бы для спасения веревки, привязанные другим концом к скале, мы не тянули бы скалу к себе, а скорее тянули бы себя и лодку к скале» («Божественные имена», 3,1).
Заметим, что равно как индийское философское размышление постоянно пользовалось архаическими образами веревки, нити и ткани, так теософы и греческие мыслители издавна толковали древний миф о Гомеровой золотой цепи подобным же образом. Как в Индии, хотя в другой перспективе, образ золотой веревки служил отправным пунктом и для космологических теорий, и для описания человеческого состояния. Добавим, что aurea catena Homeri продолжала питать философское размышление уже в XVIII столетии. Маленькая книжка в духе розенкрейцеров, «Aurea catena Homeri, или описание происхождения природы и природных вещей», сыграла важную роль в формировании мышления юного Гете.
Образ веревки иногда применяется для обозначения связи между духом (nous) и душой (psyche). В своем сочинении «О демоне Сократа» (22) Плутарх заявляет, что часть, «погруженная в тело, называется psyche, а неиспорченная часть называется помз»; и продолжает: nоus качается над головой, касаясь верхушки черепа; она подобна веревке, которую нужно держать и с помощью которой следует направлять низшую часть духа до тех пор, пока она повинуется и не преодолевается страстями плоти". Весьма вероятно, концепция nоus в форме веревки была развита неоплатониками из платонова описания людей как кукол богов и веревки разума. Но даже если так, то этот образ может также представлять некоторую парапсихологическую практику. В самом деле, согласно опытам д-ра X. Каррингтона и Силвана Дж. Малдуна, обсуждавшимся недавно Рэйнором С. Джонсоном, казалось бы, что некоторые человеческие существа способны чувствовать и в то же время видеть что-то вроде веревки или нити, привязывающей физическое тело к таинственному телу (называемому на псевдо-оккультном жаргоне «астральным телом»). Как излагает Рэйнор Джонсон, «Он (С. Дж. Малдун) говорит, что существует астральный кабель или веревка, связывающая головы физического и астрального тела – очень эластичная… Она осуществляет значительное натяжение или контроль до предела, колеблющегося примерно от восьми до пятнадцати футов. За этим пределом наступает чувство свободы, но веревка всегда присутствует, хотя и очень тонкая, но при этом сохраняющая прочность… Как только астральное тело сдвинулось за пределы действенности веревки.., кабель уменьшается до тонкой, нитеобразной структуры и, как можно было ожидать, поток энергии от астрального к физическому телу сильно уменьшается… Смерть физического тела, вероятно, причиняется разрывом астральной веревки». Нам нет надобности обсуждать достоверность подобных опытов. Заметим только, что, по утверждениям некоторых из наших западных современников, они чувствуют и видят эту тонкую веревку. Мир воображения и промежуточный мир сверхчувственных ощущений не менее реален, чем физический мир. Можно, конечно, возразить, что авторы, которых мы только что приводили, сознательно или бессознательно «вообразили» свои ощущения в результате чтения Плутарха или других подобных трудов.
Но это не обесценивает достоверность таких парапсихологических опытов. Ибо австралийские целители тоже говорят о веревке, чудесным образом привязанной к их телам. Со времен работ Хоуитта известно, что целители обладают волшебной веревкой, с помощью которой они, по их утверждениям, взбираются на Небо. Недавние исследования Роналда Берндта и профессора А. П. Элкина открыли сенсационные детали относительно этой волшебной веревки. Вот описание Элкина: «Во время инициации целителей в Юго-Восточной Австралии посредством заклинаний извлекают веревку из целителя. Эта веревка дает ему возможность совершать удивительные подвиги, например, испускать огонь из желудка, словно по электрической проволоке. А еще интереснее использование веревки, чтобы подниматься к небу, или на вершины деревьев, или в пространство. Во время инициационного парада, в момент подъема церемониального энтузиазма, волшебник ложится на спину под деревом, поднимает свою веревку и взбирается по ней наверх до гнезда на верхушке дерева; затем он передвигается на другие деревья и на закате солнца слезает вниз по стволу. Только мужчины видят этот подвиг, которому предшествуют и за которым следуют вращение трещотки и другие выражения эмоционального возбуждения. В описаниях этих подвигов, отмеченных Бердтом и мною, можно найти имена целителей и подробности вроде следующих: Джо Дейган, вонгейбонский волшебник, лежа на спине у подножия дерева, заставил свою веревку подняться и взобрался по ней, причем голова его была откинута назад, тело двигалось свободно, ноги были расставлены, а руки – по бокам. Достигнув цели, сорока футов вверх, он помахал руками стоявшим внизу. Вниз он спустился таким же образом, и, когда он спокойно лежал на спине, веревка вернулась в его тело».
Профессор Элкин полагает, что объяснение этого магического события следует искать в силах коллективного подсознательного. Но даже если мы занимаемся коллективным подсознательным, было бы интересно узнать, почему целители избирали традиционный образ подъема посредством веревки, которую можно было извлечь из тела и вернуть по желанию. Как мы уже упоминали, существуют другие примеры, тоже австралийских целителей, утверждавших, что могут подняться на небо по веревке. Еще интереснее то, что шаман она, одного из племен Огненной Земли, тоже владеет «волшебной веревкой», почти в три метра длиной, которую он извлекает изо рта и потом глотает, причем она исчезает мгновенно. Подобные волшебные подвиги следует сопоставить с «трюками с веревкой» факиров.
Замечательно, что и в Австралии волшебная веревка – собственность целителя, т, е, человека, владеющего тайным знанием. Мы находим на австралийском уровне культуры ту же последовательность, о которой сообщалось из Индии и в средневековом европейском фольклоре: знание, волшебство, волшебная веревка, подъем на дерево, голос с неба. Более того, мы знаем, что инициации австралийских целителей – шаманские по структуре, ибо они включают ритуальное обезглавливание и расчленение на куски соискателя. Короче, оба элемента – трюк с веревкой и подъем по ней на небо, а также расчленение юноши – обнаруживаются вместе в традициях австралийской магии. Значит ли это, что трюк с веревкой имел австралийское происхождение? Нет, но он, бесспорно, относится к древнейшим мистическим приемам и зрелищам и, собственно говоря, не является индийским изобретением. Индия только разработала и популяризовала это чудо, совершенно так же, как индийское умозрение выстроило космофизиологическую мистику вокруг символики космических веревок и сутратмана.
Теперь мы возвращаемся к исходному пункту нашего исследования: значению и функции трюка с веревкой. Но важнее всего представляется нам культурная функция трюка с веревкой – или, точнее, тех архаических сценариев, которые сделали его возможным. Мы только что видел и, что эти сценарии и подразумеваемая ими идеология принадлежат к магической среде. Цель этого показа – открыть зрителям неизвестный и тайный мир: священный мир магии и религии, доступный только посвященным. Используемые образы и драматические темы, а именно: подъем на небо посредством веревки, исчезновение и посвятительное расчленение соискателя – не только иллюстрируют оккультные силы магов, но открывают также более глубокий уровень реальности, недоступный профану; они фактически иллюстрируют инициаци-онную смерть и воскрешение, возможность превзойти «этот мир» и скрыться на «трансцендентальном» уровне. Образы, освобожденные трюком с веревкой, способны вызвать и привязанность к невидимой, тайной и «трансцендентальной» реальности, и сомнения в реальности знакомого и «непосредственного» мира. С этой точки зрения, трюк с веревкой – подобно всем другим волшебным зрелищам – имеет положительную культурную ценность, ибо стимулирует воображение и размышление, причем одного действует на другое – вопросами и проблемами, которые он поднимает, и в конечном счете ставя проблему «истинной» реальности мира. Не случайно Шанкара пользуется примером трюка с веревкой, чтобы иллюстрировать тайну космической иллюзии; с начала индийского философского умозрения майя была высшей магией, а боги, будучи «создателями», являлись майин или магами.
Наконец, мы должны взять в расчет «драматическую» функцию трюка с веревкой (и подобных подвигов). Волшебник, по определению, – постановщик. Благодаря его тайной науке зрители наблюдают «драматическое действие», в котором не участвуют активно в смысле «работы» (как случается в других коллективных драматических церемониях).
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88