)
— Похолодало?
— Да, кажется, начинается зима. Вы извините, Иван Николаевич, за позднее вторжение, но…
— Что ты, Юра. Хорошо, что зашел. Мне скучно одному.
(Не нужно намеков!)
— Сейчас поужинаем и все обсудим.
— Благодарю вас, я сыт, я на минутку.
— Ну нет, теперь ты гость и должен слушаться хозяина.
Мнется ровно столько, сколько положено приличному юноше. Потом садимся за стол. Поддерживаю компанию, чтобы не смущать мальчика. Он воспитанный. Старая интеллигентная семья. Не то, что я, беднота.
— Бери больше. Знаю, что голоден, не притворяйся.
— Да, верно. Боюсь, все ваши запасы съем.
— Ничего, наша фирма выдержит. (Плоско!) Сейчас я заварю кофе.
Хлопочу с кофеваркой. Засыплем побольше, вместо коньяку. Юра, кажется, не пьет. Но барышня у него, я слышал, есть. Наверное, уже можно начинать разговор.
— Ну, мне не терпится услышать твое мнение. Только, пожалуйста, откровенно.
— Я сейчас все расскажу по пунктам.
Встал, принес из прихожей папку. Она там лежала на зеркале.
— Иван Николаевич, я не компетентен судить о биологии и физиологии и буду высказываться только по вопросам техники.
— Ну, не прибедняйся очень-то. Ты уже достаточно вошел в пашу науку. (Льщу. Хочу задобрить. Нет, правда.)
— Итак, разрешите начать. Я вижу тут три основные проблемы: создание программы опережающего управления и ее воплощение в машине, по всей вероятности, типа аналоговой. Второе — датчики. Третье — исполнительные механизмы: АИК, почка. Сроки создания всего комплекса очень сжатые, сил у нас немного.
— Не успеем? (Значит, умирать так?)
Вижу, ему неловко.
— Нет, я этого не сказал. Но мы должны договориться о максимальном ограничении задачи.
— Юра, я понимаю, что это очень трудно. Но кое-что можно упростить. Первое — разрабатывать только программу охлаждения (умерщвления!). Второе — все механизмы создавать в виде макетов. Третье — не особенно увлекаться автоматикой: только там, где ручное управление не успевает срабатывать. Я так думаю, что важно только запустить всю эту механику, а потом можно дорабатывать. Ее нельзя будет так просто взять и бросить.
Он слушает внимательно, но смотрит куда-то в сторону. Мне это не нравится. Неужели невозможно?
— Мне не хотелось бы это делать тяп-ляп.
Неприятно. Что же он, отказывается? Без него не сделать. Невозможно найти нового инженера и ввести в курс дела. Времени не хватит. Сдержись. Говори тихо. И не намекай.
— Если ты говоришь «нельзя», значит, придется отказаться. Тем более, что у нас большая основная программа — машина.
— Не нужно меня обижать, Иван Николаевич. Просто я никак не могу примириться с мыслью, что это должно случиться…
(Он не верит. Я тоже не верю, но это факт. Знаю.)
— Да, к сожалению, должно.
— И вы серьезно считаете, что есть шансы?..
Это уже нетактично — сомневаться и отнимать соломинку. Но будь снисходителен. Не по злому умыслу.
— Все это написано в записке. Можно надеяться на просыпание. Ну, ты подумай, есть же зимнеспящие млекопитающие, у которых температура тела понижается до пяти градусов. Они имеют программы засыпания и восстановления жизни. По всей вероятности, они заложены в эндокринной системе и включаются от внешних условий. Выделяются какие-то гормоны, понижают обмен веществ, затормаживают нервную систему. Потом — наоборот.
— Вот бы иметь такие гормоны!
— Э, друг, их уже искали, но пока не нашли. Значит, это трудно. Во всяком случае, жизнь клеток при низкой температуре возможна. Опасность только в том, что анабиоз будет длительным. Но мы должны так его организовать, чтобы траты клеток пополнялись полностью.
Вполне доказательно даже для меня самого. Очень важно, чтобы он поверил. Нет, не то слово, — убедился. Человек точных наук. Заинтересовать.
— Неужели ты не чувствуешь, какой это интересный эксперимент?
— Если бы он был только экспериментом.
— Я бы тоже предпочел на другом, но что поделаешь? Если хочешь знать, так у меня есть одно сомнение. Хомяки, медведи, летучие мыши живут за счет трат собственных энергетических материалов, за счет распада. Наверное, это более или менее простые реакции. А вот будет ли синтез? Часть своих белков будет тратиться, но будут ли они восполняться? Вот что нужно проверить.
— Хорошо, Иван Николаевич. Раз это неизбежно, давайте обсуждать конкретные вопросы. Хотя, если признаться, все очень страшно.
— Конечно. Шуточное ли дело: человек отправляется в будущее. Да еще близкий человек. Или не так? Но я надеюсь, что ты все-таки продумал кое-что и пришел с конкретными соображениями.
Кофе готов. Разливаю его по чашкам. Печенье.
— Ну, пей.
— Я уже сказал о трех основных направлениях работы. Датчики мы изобретать не будем: это слишком кропотливо и долго. Придется довольствоваться тем, что есть. Для программного управления охлаждением мы, возможно, приспособим готовые схемы. И для стационарного режима тоже.
— Можно использовать нашу машину.
Протестующий жест.
— Нет, она не очень-то пригодится, потому что принцип ее моделирование действительности, а не управление. Но кое-что используем. Самой трудной проблемой окажется третья — исполнительные механизмы. Нужен идеальный АИК, отличная искусственная почка. А тут еще камера высокого давления. Нельзя без нее обойтись? Очень усложняется все дело.
Наконец взялся за кофе. Руки не очень чисты, виден мастер.
— К сожалению, думаю, что нельзя. По крайней мере на периоды охлаждения и нагревания. Возможно, что высокое давление окажется очень выигрышным и при низкой температуре.
Я повторяю какие-то соображения из записки.
Он все понял, это приятно. Именно его нужно оставить заведующим.
Затем мысли ушли куда-то в стороны, к Любе, к болезни. Но слушай!
— Итак, нужно проектировать несколько технических устройств. Первое система АИК с автоматическим поддержанием напряжения кислорода и углекислоты в притекающей и оттекающей от организма крови. С ним связана конструкция «саркофага» с регулированием давления и содержания газов. Отдельно регулирование температуры тела, видимо, тоже по оттекающей жидкости.
— Нет, нужны дополнительные датчики в пищеводе и прямой кишке. Так измеряют хирурги. Напряжение газов тоже нужно измерять непосредственно в тканях. Измерение в крови недостаточно.
Нетерпеливо кивает. «Мелочи».
— Следующая система — искусственная почка вместе с регуляторами рН, водного я солевого баланса. Она же регулирует выведение шлаков. Сомневаюсь, удастся ли сразу создать автоматику, так как датчиков для этого нет.
— Неважно. Эти показатели будут меняться медленно, можно. Автомат нужен, чтобы включать почку по часам.
(Автомат. Моя жизнь будет зависеть от автомата. Впрочем, разве это жизнь?)
— Возможно. Однако для того, чтобы спроектировать эти системы, нужны количественные характеристики работы организма при соответствующих режимах. Это значит: потребление кислорода в одну минуту, выделение углекислоты, расход глюкозы, азотистых продуктов.
— Нам точных характеристик не получить. Да еще при разных температурах. Но ведь можно спроектировать «с запасом», так, чтобы поддерживать постоянство того или иного параметра?
— Конечно, но отправные точки все-таки нужны.
— Одна точка — нормальный обмен в начале охлаждения, вторая приблизительно два-три процента от нормы — при низкой температуре, при анабиозе. В этих пределах нужно обеспечить регулирование.
— Нет, Иван Николаевич. Проектантам нужно техническое задание. Предполагаемые режимы в цифрах, графиках. Скажите, а мы сразу будем делать настоящую установку или сначала опытную, для экспериментов на собаках?
Он не сказал: «Сразу для вас». Пощадил, постеснялся. Понятно. И я не буду называть.
Наверное, нужно рассчитать для человека, но чтобы годилось и для собаки. Кроме того, нужно сохранить тайну. Пусть проектируют экспериментальную установку.
Но и для этого нужны годы. Выход только в использовании готовых блоков и элементов — готового АИК, готовой почки.
— А может быть, нам выставить эту штуку? Например, взять и назвать: «Машина для путешествия в будущее». Можно завтра же пригласить корреспондентов и дать интервью. Все газеты с удовольствием напечатают. Сенсация. И тут же потребовать, чтобы объявили наш призыв: «Всем. Всем. Помогите ударной стройке!»
— А что скажет начальство?
— Да пусть говорит, что хочет. Лишь бы газеты объявили, энтузиасты найдутся.
Действительно, что можно со мной сделать? Наказать меня нельзя. Нет, еще можно. Лишить работы, последней радости. Прощай анабиоз, а с ним и машина. (Как я привык к своей тачке!)
— Нет, Юра, так не пойдет. Стыдно трепаться раньше времени. Обратное путешествие может не состояться. Поэтому давай искать более скромные пути. Если все удастся, в газеты мы еще попадем.
— Согласен. Тогда давайте, не откладывая в долгий ящик, сядем за технические условия. Завтра я буду на заводах и пощупаю почву для заказов. Вы еще в состоянии работать?
Я не очень в состоянии и с удовольствием бы лег с книжкой или газетой. Одиннадцать часов вечера. Но теперь это позволить себе нельзя. Шагреневая кожа убывает.
— Давай, Юра. Что конкретно ты предлагаешь делать?
— Я думаю, мы должны пройтись по всей вашей записке, чтобы выписать предполагаемые режимы, параметры, цифры. Нарисуем схему установки. Затем прикинем, что можно использовать готовое, что нужно проектировать. Напишем задание.
— Пойдем тогда в кабинет.
Мы работали около часа. Обсуждали главные пункты проекта. От идей до техники большая дистанция. Нужны характеристики органов и систем при низкой температуре, кривые переходных режимов — как будет изменяться функция органов при нагревании или охлаждении. Всплыли трудные вопросы. Оказалось, что нет техники для реализации многих идей. Придется консультироваться в Москве. (Заодно посоветоваться с врачами? К чему?)
Обсуждали, спорили, как об отвлеченной научной проблеме. И вдруг вспоминаешь: для себя. Сидит в подсознании мысль: «Конец». Через нее весь мир представляется в новом свете.
Выключить. Думать о другом.
Хорошо, что Юра пришел. Вот сидит, углубился в какие-то расчеты. Правильный нос. Волевые складки около губ. Глаза чуточку маловаты и глубоко сидят. Убежден, что на лице человека написано все: ум, характер, душевные качества. Только читать не умеем. Может быть, кибернетика решит этот вопрос?
— Хватит, Юра, считать. Давай кончим на сегодня. «Поговорим за жизнь». (Мне ведь так мало осталось!)
— Мне нужно идти, Иван Николаевич.
— Ну, нет. Никуда. Есть раскладушка, простыни, все. Мама знает, куда ты пошел?
— Да, я звонил из лаборатории, что приду от вас поздно. Но она все равно будет беспокоиться.
(Но мне же тоже плохо, пойми!)
— Ничего. Будто уж ты всегда ночуешь дома?
— Всегда.
(Скажи, пожалуйста! Двадцать семь лет. Да ведь и я был таким. Но время теперь не то. Придется отпустить. Как тоскливо оставаться одному… И Люба тоже ушла, покинула. Сказала бы, что в больнице. Опять ложь.)
— Ну что ж, иди, раз нужно.
Понял. На лице мелькнула грустная мысль. Колеблется.
— Я, пожалуй, попытаюсь позвонить одному приятелю из нашего дома.
Пошел в прихожую. Когда будут телефоны в каждой квартире? Жадные: совсем недавно не было самих квартир, а теперь подавай телефоны.
Набирает номер. Сколько будет ждать? Это характеризует. Скоро.
— Дима, ты не спал? Прости, пожалуйста, что поздно. Не сходишь ли ты к маме? Нет, ничего не случилось, просто нужно ее предупредить, что я заночую у шефа. Нет, ждет, конечно. Спасибо. Извини.
(«Конечно» — значит, всегда ждет. Не завидуй, и у тебя была такая. Хорошо, что не дожила. И вообще хорошо, что никого нет. Люба. Не совсем то.)
Вернулся улыбающийся. Любит маму. Приятно.
— Вот теперь все в порядке. Знаете, я у нее один.
(Знаю: и я один был.)
— Спать будем или еще почаевничаем?
— Как хотите. Я не устал.
— Тогда пойдем на кухню. Чаю или кофе? Или, может быть, выпьешь? Есть водка, есть коньяк, вино. (Коньяк — Леня. Вино — изредка Люба.)
Испуганно:
— Нет, что вы, я не пью!
— Маменькин сынок: не пьешь, не куришь, ночуешь дома.
(Хотел: «с девками не гуляешь». Нельзя: профессор, а он интеллигент.)
Молчит. Собираю на стол. Который уже раз сегодня? Третий.
Уселись. Чайник кипит. Еда.
— Слушай, Юра, можешь ты мне рассказать, чем живет молодежь?
(Мне нужно, и я же в будущее собираюсь. Разъяснить.)
Задумчиво жует. Молчит.
— Знаешь, я уже не чувствую вашего поколения. Утратил контакт, как выражаются теперь. Странно получается: до революции профессора устраивали «четверги» для учеников и студентов. А теперь… Работаю с молодежью, а чем они живут, узнаю из газет.
— Но я, наверное, не очень характерный экземпляр, Иван Николаевич. Видели, мама меня ждет…
— Ты все-таки ближе.
— Разная есть молодежь. Деревни не знаю, но заводы, институты, НИИ знакомы. Впечатления не всегда радужные, но и не пессимизм, как у некоторых.
— Сформулируй. Ты же ученый.
Улыбнулся. Лицо стало сразу детское, непосредственное.
— Какой же я ученый? Я инженер.
Но ему приятно, что так назвал.
— Не думайте, что собираюсь проповедовать утопии. Мы, инженеры-кибернетики, требуем все выражать в цифрах. В том числе и идеалы. Поэтому прежде всего нужна кибернетическая социология и экономика. Объективные методы изучения поведения людей, эффективности их труда, степени душевного комфорта. Устойчивости и перспектив социальной системы.
— Ты веришь в коммунизм?
Встал. Прошелся по кухне: три шага вперед, три — назад. Остановился против меня. Взволнован, кажется?
— Зачем вы задаете такие вопросы?
Мне немножко смешно и приятно его волнение. Значит, есть порох у молодежи.
— Мой друг, я собираюсь путешествовать в будущее. Представь: твои автоматы разбудят лет так через пятьдесят. Так что вопросы будущего меня интересуют совершенно конкретно.
(Врешь, еще не думал. Но вообще да, нужно знать. Дело серьезное.)
— Хорошо, я вам отвечу. Да, я верю. Но слово «вера» мне не подходит. Коммунизм — это не религия.
— Никто этого не говорил. Коммунизм — наука.
— Эту науку догматики нам подавали как религию:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26